Александр Беликов - Василиса

Перестав блеять, я вдруг услышал, что кто-то в лесу совсем недалеко от меня поет, удивился и пошел в ту сторону. Звук усиливался, пела явно женщина: негромко, чисто и задушевно, вот только тембр ее голоса звучал как-то странно и резковато, но художественного значения это не умаляло, а, наоборот, придавало своеобразие.

На третьем куплете я понял, что песня хоть и задушевная, но явно бесконечная, поэтому перестал прислушиваться и бодро вышел из-за кустов. На поваленном дереве сидела древняя сгорбленная старуха, опираясь на метлу, – вылитая Баба-яга! Дождавшись конца куплета, я на ходу заговорил:

– Добрейший денечек! Вот шел и думал: куда же меня занесло и как эти края называются? А теперь знаю, что здесь местечко под названием «Никудайа», как романтично, не правда ли?

Бабулька пристально посмотрела на меня:

– Неправда. Боле того: чисто вранье! Ты как, всегда по жизни такой дурак аль только полудурок, а дурнем прикидываешься?

От таких слов я растерялся и ответил что-то несусветное:

– Это смотря с какой стороны рассматривать диалектические противоположности целого и половинного.

– Понятно, полудурок с интеллигентскими заморочками, – вздохнула бабуля. – И почему мне попадаются одни чокнутые интеллигенты? Хоть бы один военный заглянул!

Надо же, подумал я, оказывается, кроме круглых, существуют еще дураки полные и половинные, но свои размышления вслух излагать не стал, а мягко возразил:

– Зря вы так все упрощаете, у меня очень высокий ай-кью!

– Оно и видно: ку-ку у табе выше некуда! Ладно, проехали, двигаемси дальше. Как звать-величать тебя, добрый молодец?

Столь резкий переход на древнерусский диалект меня не на шутку огорошил:

– Саша, то есть Александр.

– Ладно, следуем далеча, по регламенту. Дело пытаешь аль от дела убегаешь?

– Никуда я не убегаю, просто иду, гуляю по лесу, размышляю.

– Слышала, как ты тута вокруг моей избушки круги нарезал.

– Как это, вроде шел прямо, значит, я совсем недалеко от города ушел?

– Это, милок, смотря с какой стороны рассматривать диалектические противоположности далекого и близкого.

У меня от удивления аж в животе похолодело: бабулька срезала меня моим же оружием наповал, в самую точку – я бы ей палец в рот не положил. А она, словно прочитав мои мысли, ответила:

– И не советую – откушу! Напрочь! Еще раз спрашиваю: дело пытаешь аль от дела убегаешь?

Моя голова продолжала выдавать фокусы, пытаясь разделиться на две половинки, встреча со столь необычной собеседницей только добавила сумбура, поэтому рот открылся сам собой и оттуда полилась сущая околесица:

– Да понимаете ли, мне на самом деле нужна прочистка мозгов, а то всякие мысли, волнения, переживания, они очень плохо сказываются на пищеварительном тракте. А у меня здоровье пошатнулось, желудок пошаливает, да и вообще, что-то со мной в последнее время нехорошее происходит, а что – понять не могу.

– Все-таки дело пытаешь. А кто табе надоумил, что надобно вокруг избушки обойти и козлом блеять, чтобы не быть съеденным?

Я потупился и покраснел: надо же так опозориться – решил, что лес пустой и никто моих художеств не услышит. И как я про козла не подумал, что он так же блеет?

– Это мантра…

– Ну и имечко! Угораздило же родителей забубенить! Явно не по святкам выбирали. Как вернешьси, поклонись Мантре в ножки. Кабы не она, попал бы ты у мине на лопату и в печь! Ладно, раз нашел дорогу ко мне, значит, я табе помогу. Пойдем, как говорят сейчас, делать перезагрузку мозгов.

Не знаю, почему тогда меня совершенно не смутили ее слова и как я сразу и безоговорочно поверил, что она сможет мне помочь и не сделает ничего плохого? Наверное, все-таки проснулась интуиция и подсказала, что передо мной очень хороший человек, несмотря на напускную грубость и ефрейторские шуточки. Я пошел по тропинке следом за Бабой-ягой, а по пути продолжал расспрашивать:

– А что, есть какие-то еще способы избежать печи, кроме мантры?

– Ишь какой шустрый! Так я табе и сказала! И так слишком много лишнего просачивается через сказки, книжки и фильмы ваши.

– Извините, а вы, что, получается, действительно настоящая Баба-яга?

– Она самая. Давай уж, иди, дотошный какой попалси!

– А куда идти-то?

– Да нешто не видишь?

Я присмотрелся и увидел стоящую посреди поляны маленькую избушку из черных бревен с кирпичной трубой и соломенной крышей на двух толстенных деревянных сваях, покрытых резьбой а-ля куриные ножки. Перед входной дверью имелась высокая мини-веранда с перилами и деревянной лестницей. Александр Роу, создатель чудесных киносказок, наверняка здесь гостил, и не раз, – настолько все походило на кинодекорацию из моих любимых детских фильмов. Бабуля опять словно прочитала мои мысли и буркнула:

– Однажды только и побывал, а я сдуру разоткровенничалась. Кто ж знал, что он мои секреты в кино покажет?

Внутри избушка оказалась довольно чистой и уютной, да и сама Баба-яга выглядела гораздо симпатичнее своего кинематографического образа: одетая в опрятный сарафан, белую кофточку, платочек и настоящие лапти, она больше походила на крестьянку с полотен художников-передвижников, чем на Бабу-ягу.

– Да уж, ославили меня на весь мир как бомжиху последнюю! А ведь все Милляр, он виноват, костлявенький! Дали ему нормальный костюм, так он весь его в клочья порвал.

Я уже начал привыкать, что Баба-яга отвечает на неозвученные вопросы, и перестал удивляться. А вот почему Милляр костлявенький, даже подумать побоялся. Войдя в избушку, Яга позвала:

– Василиса, выходи! Добрый молодец пришел, дело пытает.

Из-за печки бесшумно вышла девушка, и только я стал поворачивать голову, чтобы поздороваться, как сердце ухнуло, остановилось и начало биться в два раза чаще! Передо мной стояла самая что ни на есть волшебная красавица – с русой косой до пояса, в кокошнике и длинном льняном сарафане. Необычный наряд меня тоже удивил, но больше всего поразили ее огромные серо-зеленые глаза, темные брови и правильные черты лица. Уж никак не ожидал в глухом лесу, в избушке на курьих ножках, встретить такое чудо, поэтому только и смог выдохнуть:

– Василиса Прекрасная? Ваша дочка?

Девушка опустила глаза в пол и промолчала, а Яга хмыкнула:

– Правнучка, – и уже обращаясь к Василисе добавила: – Неча тут глазки строить, надо мастерство перенимать! Работать то есть будем! Где она у меня тута завалялась?

Яга заглянула на полку, открыла одну шкатулку, другую, но, ничего не найдя, скрылась в чулане за печкой, продолжая чем-то греметь, а я остался наедине со сказочной Василисой. Пауза затягивалась, и, чтобы сказать хоть что-то, произнес:

– Меня Саша зовут. А вы тоже тут, в избушке живете?

– Нет, я здесь только детство провела, а как в школу пошла – с тех пор в городе, хотя и сюда приезжаю довольно часто.

– Значит, вы к бабушке погостить приехали?

– К бабе Вере – нет, не в гости, а перенимать мастерство.

– Как, а мне она представилась Бабой-ягой. И какое мастерство? Вы, наверное, меня тут разыгрываете? А то мне что-то с трудом верится во все происходящее. И лес тут какой-то странный: идешь прямо, а получается, что кругами. Да и избушка откуда-то сама появилась, хотя раньше я ее не видел.

– Какие уж розыгрыши? Лес действительно волшебный, Заповедный – не каждый сюда попасть может. И тропинки тоже не простые, а с секретом. Баба Вера – имя, а Яга – должность – хранитель и страж Заповедного леса. Вот приму пост и стану Ягой, а баба Вера на отдых пойдет.

У меня от таких слов аж дыхание остановилось:

– Как? Вы, такая юная и прекрасная, собираетесь стать Бабой-ягой?

– Во-первых, не бабой, а просто Ягой, во-вторых, в Заповедном лесу есть возможность выглядеть моложе, а так-то мне тридцать пять – самое время для посвящения в хранители, а в-третьих, выбирать не приходится: я одна из всех родственников осталась, а должность Яги только по наследству, по женской линии и может передаваться.

– То есть дедов-ягунов не бывает?

Василиса рассмеялась, и так легко, задорно, по-доброму, что у меня словно гормон счастья в крови образовался. Я смотрел на эту сказочную девушку и диву давался: какая же она восхитительная! Красивая, прекрасно сложенная, спокойная, гордая и немножко насмешливая. Наверное, у каждого мужчины имеется свой идеал женской красоты, вот и у меня с самого детства где-то в голове сидел такой, описать его словами я бы не взялся, разве что нарисовать. В детстве я одно время увлекался живописью, неплохо лепил из пластилина, а уже будучи взрослым, в минуты беспробудной тоски рисовал именно это лицо – портрет «самой красивой женщины на всем белом свете». Но сейчас и рисовать ничего не требовалось – стоило только открыть глаза и любоваться: вот он, мой идеал красоты и совершенства, стоит прямо передо мной, насмешливо щурится и едва заметно улыбается. Встретил бы я Василису в другое время, обязательно сказал ей, насколько она меня восхитила. Но тут, в избушке, при столь странных обстоятельствах, рядом с Бабой-ягой, я постеснялся и ничего не сказал ей о своих чувствах – только подумал. Ведь пригласить ее на свидание или спросить номер телефона здесь все равно не получится, а если честно сказать, то, кроме проблем с головой, на меня тогда ступор напал, есть у меня такой недостаток – в самые важные моменты застывать столбом. А еще не давали покоя слова Василисы о том, что она собирается стать Ягой, данный поступок представлялся мне каким-то неестественным, неправильным и несправедливым. Как можно в расцвете сил добровольно отречься от цивилизации, заживо заточить себя в избушке на курьих ножках вместо того, чтобы жить полноценной жизнью: заниматься любимым делом, влюбляться, выходить замуж, рожать детей, ходить в гости, в кино и театры, в магазины, в конце концов?