Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1

Вместительную емкость с желаемым подал слуга, который появился сразу же по сошествии меня в холл. Он же преподнес блюдо, на котором лежали малосольные огурчики и несколько долек апельсина. Я проглотил жгучую жидкость, схрумкал овощ, закусил фруктами, облегченно вздохнул и тяжело опустился в кресло, стоящее рядом.

Следов ночной пьянки видно не было. Не наблюдалось и признаков присутствия барона. Я спросил об этом слугу.

— Господин барон велел передать вам, что к нему по государственному делу приехал королевский советник, — ответил парень, — и барону пришлось уехать. Он также сказал, что вы вольны оставаться в замке до его возвращения или покинуть по своему усмотрению. В то же время, господин барон отметил, что заинтересовался вашей историей и хотел бы услышать ее в более рабочей обстановке, поэтому, коли вы не останетесь до его возвращения, надеется на скорую встречу. На случай, если вы все-таки выразите желание откланяться, барон предоставил вам коня для более быстрого передвижения.

Я выслушал спич со странным ощущением «дежа вю», причем неоднократного. Впрочем, с моим глобальным заскоком что могут значить несколько мелких? Поразмыслив с минуту, я решил, что понял все идеи, вложенные в произнесенную речь, хотя уверенности в этом не чувствовал. Что-то определенно упустил.

— Ты не знаешь, куда уехал барон?

— Не, сэр. Утром приехал советник с каким-то жуть секретным посланием. Его светлость собрал всю челядь и через час сгинул. Кого-то ищуть, а кого — не знаю.

— Челяди-то много было?

— Да человек эдак двадцать.

— Ха! Барон же вроде сказал, что у него всего два человека служат!

— Придуривается, сэр. Хозяин-то наш с заскоками. Пока вы вдвоем пили, мы все сидели в задней комнате и не смели пикнуть. Ежли б мы пикнули, вы б поняли, что нас много. А барон любит прибедняться. Только не говорите ему, он меня уволит.

— Заметано. Не скажу.

Слуга помолчал.

— Так вы остаетесь, сэр?

— Пожалуй, нет. Неизвестно ведь, когда барон вернется. Так? Чего ж я буду терять время? Где там мой конь? — вспомнил я.

Харис Кахтугейнис оказался щедрым малым, предоставил мне великолепного вороного коня. Шкура так и лоснилась. Когда я предстал пред красавцем, он хитро посмотрел мне в лицо и подмигнул. Я поперхнулся.

— Ты что, тоже умеешь говорить?

Конь навострил уши, но ничего не сказал, только фыркнул. Я неуверенно протянул руку и погладил ему нос. Для лошадей ведь это нормально — фыркать, не правда ли?

Когда я убирал ладонь, конь щелкнул зубами там, где мгновением раньше были мои пальцы, я едва успел отдернуть кисть. Конь заржал. Слуга, который сопровождал меня, укоризненно пошлепал его по носу и успокоил.

— Пахтан у нас шутник, воспитали так. Но вы не волнуйтесь, он хороший. Выносливый и быстрый. Барон, мож скать, одного из лучших скакунов вам дает. Только привыкнуть надобно. Вы умеете ездить? Нет?! Тогда сейчас научу, без ентого не обойтись.

Слуга научил меня седлать коня. Потом с его помощью я забрался в седло и поехал. Через пять метров дикой скачки парень помог мне подняться и наставил в искусстве падения. В следующий раз я упал мягче. Дальше — еще мягче. В десятый раз я проехал уже десять метров. А спустя три часа слуга отнес избитые кости в постель, подал еды и питья, спел колыбельную и заставил заснуть.

После пробуждения я с удивлением и восторгом заметил, что научился ездить на лошадях — не падая продержался в седле целых три минуты! Умение быстро прогрессировало, и после обеда следующего дня я сердечно поблагодарил слугу, крепко пожал ему мужественную, обветренную руку, сунул в седельную сумку куртку, пищу, воду, пару одеял, книжку — почитать на досуге — и уехал из замка. Барон так и не вернулся.

Ни одного слова от Пахтана я еще не услышал и начал надеяться, что кони в этом безумном мире — бессловесные существа. С другой стороны, некоторые выходки вороного наводили на мысль, что он очень тонко надо мной издевается. Например, когда я недвусмысленно давал понять, что собираюсь ехать по дороге, и направлял Пахтана в нужную сторону, он упрямо сворачивал вбок, начиная трястись по кочкам, то и дело наступая в мелкие лужицы после недавно прошедшего дождя, причем так, что брызги обязательно летели в меня. В общем, это была исключительная проверка для моего только зародившегося искусства наездника. И несмотря на то, что я быстро учился, ехали мы в основном туда, куда хотел Пахтан. А хотел он обычно самые неровные, темные и непредсказуемые места.

На развилке трех дорог упрямец свернул влево и даже не стал останавливаться на постоялом дворе, хотя я понуждал его к этому. В принципе, будь у меня побольше умения и поменьше синяков, я бы просто соскочил с несносного животного, предоставив ему полную свободу действий и особо не жалея об этом — пусть указывает дорогу только себе. Но после полутора дней усиленной тренировки я не мог найти на теле розового места — сплошь синева. Болело все соответственно. Уже не раз пришлось сожалеть, что так поспешно покинул гостеприимные стены Кахту, но было поздно. Пахтан не воспринимал никаких указаний к возвращению. Вперед — и только вперед! Маньяк…

Ввечеру мы въехали в густой темный лес. Дорога медленно сужалась, и в конце концов осталась лишь узкая тропка, которая змейкой вилась между вековыми деревьями, грозно нависающими над нею. Лес был похож на тот, в котором я проснулся на первый день сумасшествия, но и отличался, причем разница заключалась не в структуре строения деревьев или планировке местности, а в атмосфере. Там, где я проснулся, было светло и радостно. Здесь лес угнетал, в темные уголки души вползал и вил гнездо страх, испуг, опасение чего-то недоброго и враждебного. С другой стороны, сейчас были сумерки, а это стандартное время для пробуждения злых сил. Возможно, и в том лесу ночь была временем шабаша, а утро и день — порой очищения и причащения.

Когда Пахтан наконец остановился, у меня не было сил нормально спуститься на землю. Я просто сполз и повалился в хворост. Спустя некоторое время, цепляясь за седло, я приподнялся, вытащил из седельной сумки одеяло, второе, оттащил все это к ближайшему дереву, кое-как разложил и повалился на живот, ибо седалищная часть была в сквернейшем состоянии. Последняя мысль, помнится, была о том, что в таком лесу, помимо нечисти, могут водиться голодные дикие звери. Но мне было уже глубоко плевать на волков, вампиров, рысей, тигров и прочих вурдалаков.

Пробуждение было поганым. Ощущение сырой шеи, липнущей к телу рубахи и усугубляющегося мокрого пятна между лопаток дали повод думать, что это неспроста. С трудом перевернувшись на спину, я разлепил зенки и увидел карлика. Он сидел рядом на корточках, держал в руке большую кружку и с правильной периодичностью склонял ее так, что жидкость выливалась аккурат на меня. При этом мерзавец задумчиво морщил брови и что-то бормотал про себя.

Застонав от возмущения, я резко вытянул руку, при этом боль отдалась во всем теле, и выбил кружку из его руки. Карлик вскочил и удивленно воззрился на меня, будто увидел впервые. Потом уста разверзлись, и оттуда понесся самый отборный мат, какой я когда-либо слышал. Мои уши повяли.

Заметив это, карлик замолк, удовлетворенно кивнул и исчез. Просто растворился в воздухе. С негромким хлопком через минуту он снова появился на том же самом месте с новой кружкой.

— На, — сунул он мне ее в руки, пока я пытался опомниться.

Это было что-то вроде телепортации, или как? Сколько я еще буду себя потрясать?

Я машинально поднес кружку ко рту, и в пересохшую глотку полилось крепкое пиво. Вообще-то я пиво терпеть не могу, и никогда не мог. Но я его пью в больших количествах, именно потому, что не могу терпеть. Характер борю. Хоть в чем-то же надо себя пересиливать.

Слегка захмелев, я вернул кружку и с интересом стал изучать незнакомца. Росточком он был с половину меня, одет преимущественно в зеленое, бородат, причем тоже зелено, на лысеющей голове шляпа аналогичного цвета. Мелкие глазки и зубки блестят настолько хитро, что ему не поверит даже самый последний простак. Ручки маленькие, пальчики короткие и толстые, кожа с изумрудным оттенком. Немного одурев, я понял, что передо мной самый настоящий персонаж художественного произведения, представляющего собой длинную последовательность нарисованных картинок, — вот только гном или эльф?

— Ты гном или эльф? — спросил я как можно вежливее, насколько позволило мне раздражение.