Герман Воук - Марджори в поисках пути

— Что ты ожидал от Мюриель? Что она будет выглядеть, как твоя возлюбленная из колледжа? Для женщины года текут быстрее, чем для мужчины. В тридцать три ее игра окончена. Мужчина в тридцать один год счастлив, если его карьера только началась. Ты знаешь это лучше меня. Ты говорил мне об этом. Почему ты такой наивный сегодня? Это совсем непохоже на тебя.

Он улыбнулся и пожал ей руку. Музыка была настолько громкой, что в течение двух секунд он не мог говорить.

— Ты слишком хороша для меня. Было глупо предлагать расстаться со мной. В конце концов я могу дождаться, когда ты выгонишь меня.

— Тебе придется долго ждать.

— Я грубый, ужасно грубый. Еще один спор с Сэмом, и я не знаю, не поссоримся ли мы.

Немного выпив, они пошли к нему домой. Они обнимались и целовались так, как не целовались с самого лета. Через некоторое время она, негромко смеясь, проговорила:

— После этого ты не сможешь сказать, что ты никому не нужный пожилой мужчина.

Он отпустил ее и посмотрел на нее недружелюбно, приглаживая растрепанные волосы.

— Ты расчетливая маленькая кошка! Ты делаешь это, чтобы подбодрить меня?

— Не совсем. Мне нравится это.

— Тебе нравится это. — Он зажег сигарету и стал ходить по комнате. — Ты не можешь представить, как ты несносна. А я привык думать, что ты очень страстная. Ты такая же страстная, как счетная машина.

— Не начинай сначала, Ноэль.

Он стоял около нее, и на мгновение она подумала, что он может ударить ее.

— Действительно, для меня это подходящий конец. Вступил в платонические отношения с Марджори Моргенштерн. — Он опять пригладил волосы. — Пойдем съедим «хот догз».

Они жарили сосиски на тлеющих красных угольках камина, пили пиво и играли симфонии на огромном фонографе — единственной ценной вещи в запущенной комнате. Постепенно он повеселел. Был уже четвертый час, когда она ушла. Он спустился вниз и посадил ее в такси. Целуя ее, он сказал:

— Ты не представляешь, что ты сделала для меня. Ты похожа на адреналин. Сегодня ты спасла мою жизнь. На днях я вознагражу тебя.

Телефон разбудил ее. Она посмотрела на часы. Половина десятого.

— Алло? — прошептала она.

— Ты одета? Мы отправляемся на прогулку на самолете.

— Ты что, сошел с ума, Ноэль? Я сплю. Что ты делаешь и почему так рано встал? Самолет? Я никогда не летала в самолетах…

— Ну что ж, тебе это предстоит. Я должен выполнить поручение Сэма и съездить в Олбани. Я лечу на курьерском самолете. Ты тоже. Мы уезжаем в одиннадцать, так что приготовься.

— В одиннадцать? Ноэль, я, наверное, не смогу этого сделать. Неужели ты не устал? Я…

— Мне не пришлось поспать. Я писал песню после того, как ты ушла. Это — самое лучшее из всего, что я сделал. Подожди, ты скоро услышишь ее. Я чувствую себя просто изумительно.

В спешке она оделась и уехала, ни слова не сказав матери, куда едет. Сейчас не было времени спорить, и в любом случае ей придется пропустить мимо ушей протест матери. Его веселый, радостный голос звенел у нее в ушах, несмотря на то что усталость чувствовалась в каждой части тела. Они встретились у здания офиса «Парамаунт» и на «кадиллаке» Сэма Ротмора поехали в аэропорт. Ноэль был в новом широком сером пальто из твида с поднятым воротником, в руках он нес толстый запечатанный конверт коричневого цвета.

— Что все это значит, Ноэль?

— О, большая интрига! Член местного законодательного собрания выступает сегодня с речью по поводу ситуации с налогами на входные билеты в кино. Ему нужны эти документы к часу дня. Сэм не вдавался в подробности, лишь спросил, не боюсь ли я лететь, и потом вручил мне конверт. По каким-то своим соображениям он не может использовать для этого постоянного курьера, все сугубо секретно. Я чувствую себя Скарлетом Пимпернелем[1]. — Это невероятно, думала Марджори, как мог меняется этот человек с каждым днем и даже с каждым часом. Сегодня он снова был худощавым белокурым богом «Южного ветра», со сверкающими глазами, полным силы и энергии. — Ты знаешь, я сегодня не сомкнул глаз! Подожди, ты скоро услышишь. «Старое лицо луны». Это действительно замечательно. Я интуитивно чувствую. Мы будем богаты. Эта песня пришла мне в голову, когда я прогуливался под дождем прошлой ночью, после того как ты ушла…

— Я до смерти хочу услышать ее.

Едва самолет поднялся в воздух, оставив внизу телефонные провода, Марджори, затаив дыхание от какого-то пьянящего страха, подумала, что вот-вот упадет в обморок. Это был четырехместный самолет с одним двигателем, пилотируемый угрюмым человеком в поношенной кожаной куртке. Окошки самолета дребезжали и свистели от ветра, крылья раскачивались, а борта и сиденья тряслись, как в очень старом «форде». Но ее это не волновало. Ей было ужасно страшно, но еще больше — ей было весело и даже, казалось, было не жалко и умереть так, если смерть близко. (Хотя она в это не верила.) Самолет пролетал над долиной реки Гудзон, а Марджори и Ноэль сидели, взявшись за руки, и смотрели вниз, сквозь прозрачный воздух на города, поля, холмы и на реку, которая казалась блестящей сказочной картиной, залитой ослепительно сверкающим солнечным светом. В аэропорту Олбани их ждала машина с доверенным лицом члена законодательного собрания, который должен будет произносить речь. Через десять минут после того, как они приземлились, они уже снова были в воздухе и летели на юг, прямо в белое зарево солнца. Марджори опьянела от скорости, испуга, солнечного света, от неожиданной, головокружительной новизны этого путешествия. Ноэль был неутомим, подумала она. Он не мог существовать без приключений и неожиданностей, в этом была вся его натура, его образ жизни, его стиль. Она никогда больше не найдет такого, как он. Во всем мире нет такого второго. Она наклонилась вперед и страстно поцеловала его в губы, натянув до предела свой привязной ремень. Изумленный, он посмотрел на нее и заорал ей в ухо:

— Хорошо, если это оказывает такое воздействие, я зафрахтую самолет, и мы будем летать в Олбани каждый день!

Они в воздухе пересекли Манхэттен, залитый внизу ясным дневным светом, и медленно, даже лениво сделали круг над башнями, мостами, статуей Свободы, пароходами и блестящими гаванями. Глухой стук шасси уныло прозвучал на взлетной полосе аэропорта. Отстегивая привязной ремень, Ноэль сказал:

— Ты сейчас едешь со мной в офис.

— Ничего не поделаешь.

— У Сэма в офисе есть пианино. Я должен сыграть тебе «Старое лицо луны».

— Ноэль, не смешивай свою светскую и деловую жизнь. Мне вообще не следовало лететь в самолете…