Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Может, больше твоего смыслю. Откуда тебе знать? — его тон стал наигранно обиженным. И это должно было её развеселить, но когда она наконец-то обернулась к нему, на её лице не было и тени улыбки. Фрея напоминала грозовую тучу, что вот-вот должна была разразиться громом. Глаза всё ещё блестели от слез, но она была отвлечена от своей печали, в чем во многом была заслуга Джеймса.

— Думаешь, я ничего не знаю о тебе, Джеймс? — ему не нравилось, с каким отвращением Фрея произнесла его имя. Будто оно было бранью, очерняющей язык, к которой она могла обращаться крайне редко, оставаясь девушкой приличной. И по мере того, как она становилась всё злее, её лицо казалось ему всё более знакомым. — Кто о тебе не наслышан? Ты частый гость в доме Клеменсов, не так ли?

— Они мои друзья. А если ты дружишь с моим братом, то дела твои исключительно плохи, — он соскочил с места и подошел к девушке. Они стояли друг напротив друга на расстояние вытянутой руки, и это знакомство не обещало быть приятным.

— Оливер куда лучше тебя, — сквозь зубы прошипела девушка, не желая отступать.

— Не мудрено, что тебя бросили, — закатив глаза, ответил Джеймс в ответ на её укол. Парень и не подозревал, что слова незнакомки так сильно его поразят. Этот день был заведомо неудавшемся.

— Меня не бросили, — без особых усилий ему удалось задеть её в ответ. Ребром ладони Фрея утерла слезы, снова пустившиеся вниз по розовым щекам. — Отец не позволил нам быть вместе.

— Ты, должно быть, шутишь, — Джеймс неожиданно громко расхохотался, что для девушки было равнозначно удару поддых. Она сделала большой вдох, чувствуя внутри покалывающую кончики пальцев злость. Желание ударить его превозмогало всё остальное. — Ладно, кто он? Местный рыбалка? Может быть, торговец рыбы на площади? О, как же, он ваш водитель?

— Закрой рот! Ты ничего не понимаешь, — девушка сжала ладони в кулаки. На них он заметил разноцветный следы от краски, мелкой россыпью поднимающейся вверх до острых локтей.

— Почему же, всё предельно ясно. Ты решила, что влюбилась. Он бедный, ты — при деньгах. Вы встречались тайно ночью где-то в саду. Может быть, он несколько раз продирался в твою комнату. Он украл твой первый поцелуй, но прежде заверил в том, что ты особенная, неповторимая и безупречно красивая. Когда ты рассказала обо всем отцу, тот, конечно же, рассердился. Кто бы так не сделал. И твоя любовь оставила тебя, не став бороться с этим весьма затруднительным обстоятельством. И ты готова была сбежать с ним, прежде чем он сделал это без тебя, — он сделал паузу, только чтобы изучить, как следует, реакцию девушки.

Милое лицо исказилось в безобразной гримасе, прежде чем Фрея снова разразилась слезами. Одна её ладонь легла на живот, когда она согнулась пополам, сломившись как тростинка. Девушка не смогла удержаться на ногах, упав в песок. Она спрятала лицо в ладонях, и Джеймс почувствовал укол совести. Он перешел черту. Не смог остановиться, когда девушка сама начала давить на него, задевая его эго.

Он присел на корточки напротив неё. Шутливо взял за палец, потянул, но её ладони были крепко прижаты к лицу.

— Это всего лишь иллюзия, от которой ты избавишься сразу, как осознаешь, что всё было ненастоящим, — на выдохе произнес парень. Её защита медленно упала. — Это проще, чем ты думаешь.

— Всё было настоящим, — упрямо вторила она, опустив руки вниз.

— Ты придумала это, — Джеймс усмехнулся. Её упрямство было забавным. — Хочешь, докажу это? — он чуть приблизился к ней. Фрея не двигалась с места. Продолжала шмыгать влажным носом. Тело сотрясалось будто бы от холода.

Одним резким порывом парень подался вперед и поцеловал её. Реакция девушки была мгновенной. Едва его губы коснулись её, как она отстранилась, упала на локти, испачкав в песке и блузу. Через секунду Фрея дала ему звонкую пощечину.

— Это, по-твоему, было настоящим? — зло спросила она. Девушка пыталась подняться с места, что удалось лишь с третьей попытки, поскольку дважды она падала обратно. Джеймс в это время покатывался от смеха. И плевать было на дурацкий песок и что вдалеке уже виднелись приближающееся к ним фигуры других людей. Он смеялся так громко, что даже море уступало ему в своей громкости.

— Смотря, что ты почувствовала, — он смотрел на неё снизу вверх. Ветер продолжал поддевать её юбку, оголяя всё больше загорелые ноги, но внимание парня всё так же привлекали её лодыжки. Странно, но и на них он заметил следы краски.

— Отвращение, — выплюнула девушка. Волосы мешали, и она обеими ладонями приглаживала их, заправляя за уши. Фрея торопливо искала обувь, забыв о том, где её оставила. Джеймс видел её туфли, но не спешил помогать.

— Тогда однозначно это было не по-настоящему, — парень поднялся на ноги и стал отряхивать брюки от песка.

— Ты ещё хуже, чем я думала, — укоризненно заметила Фрея. Она упорно искала дурацкие туфли, хотя они были у неё перед носом. Джеймс находил это уже более странным, пока до него не пришло понимание того, что девушка просто избегала его, не решаясь даже посмотреть. — Эгоистичный, самодовольный, глупый…

— Внимательный, — и он поднял её туфли с песка, прежде чем она успела закончить перечень характеристик. Заправив последнюю непослушную прядь за ухо, Фрея резко выхватила из его рук туфли, так и не подняв на него взгляда. Хоть глаза её всё ещё оставались красными, Джеймс заметил на её лице ещё и румянец, что она так тщательно пыталась скрыть.

И прежде чем он снова решил повторить свою проделку, Фрея успела ударить его ещё раз, испытывая негодование вперемешку с волнением. Щеки девушки воспылали ещё большим пламенем, вопреки тому, что лицо Джеймса пылало не меньше.

— Какой же ты гадкий, — она развернулась на пятках и намеревалась уходить.

— И всё же я заставил тебя забыть о том несчастном, что тебя бросил, — самодовольно произнес он, провожая её взглядом. Джеймс знал, что девушка повернется, и в уме сосчитал до пяти, прежде чем это всё же случилось. Взгляд её был уже менее уверен, хоть и оставался таким же испепеляющим. Щеки запылали наново, будто Фрея сама поймала себя на мысли о том, что так и было, и это её ужаснуло. — Вера в иллюзии питает страх.

— Какой страх? — нахмурившись, спросила она.

— Потерять то, что никогда и не существовало, — Джеймс раскинул руками в воздухе.

— Если ты чего-то не испытывал, это совсем не значит, будто этого не существует. И вместо того, чтобы сокрушать мою веру в истинные чувства человека, которого ты знать не знаешь, задумался бы лучше о том, насколько ты одинок, что тебе приходиться убеждать себя в том, что любви вовсе не существует. И если ты уже совсем отрицаешь всякий обман, то будь честным с собой до конца. Всё, чем ты занимаешься на пару с Клеменсами — обман сплошь и рядом. Вы отвлекаете себя от жизни, какой она являться со всеми своими изъянами, — на одном выдохе произнесла девушка, не отводя от него по-прежнему смущенного взгляда. — Мне жаль, если ты не понимаешь таких очевидных вещей, Джеймс.

— Замечательная речь. Не забудь записать в дневнике, прежде чем ляжешь спать, — иронично ответил парень, пытаясь сохранять самообладание.

Фрея была права, вот только отчасти. Джеймс терял себя в мнимых развлечениях, ведь в глуши вроде Сент-Айвса сложно было найти себе иное занятие по душе. Только вместо пустоты, в которой утопали бесконечное время и численные деньги, парень испытывал по большей части осмысленность. Он искал удовольствий, устраивал их себе сам и прожигал молодость так, как того нельзя было пожелать лучше. Серьезность была несовместима с потребностями молодого тела, теряющем свою красоту среди сигаретного дыма и разлитого повсюду алкоголя.

Любовь в его понимании оставалась невидимым, выдуманным чьим-то изощренным разумом понятием, скрывающим за собой похоть, притягивающую тело мужчины к телу женщины. Пустая трата времени и сплошь глупость, нестоящая ни единого усилия.

Ему казалось невозможным испытывать острую потребность в ком-то, кто был по своей природе чужим. Быть одержимым одним человеком, больным и уязвимым — какой же это грех против собственных достоинства и чести. Иллюзия, самообман, выдумка — всё это любовь. Описанная сказочниками нелепость, взращивающая в слабых духом мечту ощутить то, чего в действительности нет. И поддавшись красиво описанному чувству нельзя ли заставить себя поверить в его ощутимость? Обмануть природу своего разума и отдать предпочтение сердцу, единственной обязанностью которого было механичное перекачивание крови.