Я потерялась, Дикий (СИ) - Вишневская Виктория

Но прикусываю язык.

— Не стесняешь, — грубо отрезает.

— Точно? — переспрашиваю. — А как же твоя девушка?…

Всё же не сдерживаюсь.

— Вика! — восклицает так громко своим громким басом, что я подскакиваю на месте. Сжимаюсь как перепуганный ребёнок и боюсь смотреть назад. На него. В его разъярённое лицо и такие же агрессивные глаза.

Огромная ладонь опускается на плечо и слегка поглаживает.

— Прости, не хотел орать, — в голосе вина. А я… не знаю. Испугалась. Он так крикнул… Что мне кажется, я наложила в штанишки. Мысленно. Всё равно страшно. Особенно когда это всего вторая наша встреча, а я оказываюсь у него дома.

О нет…

Что же обо мне потом подумают?

Вдруг кто-то узнает, что я с незнакомым мужчиной в его квартире?

Но мы ведь знакомы.

Да, точно. Хоть это утешает.

И ведь… Никто не узнает!

— Всё нормально, — не смотрю на него. Но он напугал. Стараюсь абстрагироваться и сделать вид, что он ничего не сделал.

— Точно? — переспрашивает.

Я киваю.

Оборачиваюсь.

Натягиваю улыбку и прикрываю глаза, выдавая:

— Всё нормально, — утешаю его. — Правда. Мой папа порой орёт громче.

И ведь это правда. Только вот не на меня. А на подчинённых. Я не помню ни дня, когда на меня орали. Или так громко говорили моё имя.

Ладно, всё нормально.

— Я кушать хочу, — немного наглею. Переключаю тему, чтобы не было этой паузы между нами. — Шоколадку не хочу.

У меня уже… Живот от неё болит.

Дикий улыбается. Обнажает белые зубы с двумя острыми клыками. Вампирюга. Самая настоящая.

— Наглая ты, Ежевика.

Немного бывает такое… Скромность — от мамы. От папы — наглость. Он всегда говорил, что без неё тяжело в этой жизни. Но только вот я ей пользуюсь только с теми людьми… К которым отношусь хорошо. И привыкаю. Немного привязываюсь. Но не с незнакомцами.

Поэтому сейчас Дикий для меня…

Уже не чужой человек.

Особенно после того, как помог мне уже два раза.

И я… Даже несмотря на то, что он повысил на меня голос… Ему доверяю. И то, что он мужчина — ни капли не пугает меня. Я буду по-прежнему краснеть от него. Но… Уже по-другому. Мне с ним легко. Приятно.

Жаль только…

Что скоро мы больше не увидимся.

Дикий

Совесть гложет.

Знаю, какая она забитая. Ранимая. Скромная и вообще не умеет разговаривать. А я наорал. Но сколько можно спрашивать, не мешает ли она мне? Каждый раз, когда заводит эту тему — хочу свернуть тонкую шею.

Надоела.

Поэтому и накричал.

Ну, а фига ли?

Такой я. Грубый моральный урод.

А, ладно. Сейчас мы обязательно замолим все грехи.

— Пиццу хочешь? — спрашиваю её, пытаясь загладить тот инцидент. Смотрю в голубые глазки, что смотрят на меня с радостью. Проголодалась же.

— Хочу, — радостно кивает.

— Тогда пошли на кухню, — я иду в свою стихию. В свои четыре стены, в которых полный ас. Да-да, помимо основной работы, я готовлю. Поэтому сейчас попытаюсь извиниться кулинарией. Всё же времени у меня было много. Год. Как только ушёл из органов. Занялся охранным бизнесом вместе с одним хорошим человеком — Львом. Поэтому начинаю не один. Вдвоём.

Поэтому сейчас всё зашибись.

Ставлю пакеты на стол. Выкладываю продукты в холодильник.

— Извини, мне неловко… — начинает позади. Опять. Сколько можно?

Смотрю на тоненькую фигурку, что снова опустив взгляд вниз, мнётся на одном месте, одёргивая длинную рубашку, перевязанную на талии пояском.

— Можно я воспользуюсь твоей ванной? У меня песок… Не туда, куда надо попал.

Больной мозг подкидывает картинки КУДА мог пробраться песок. Я же всё видел. Чувствовал. И даже трогал. А она и не заметила. Чувствую себя уродом. Но… Когда катал её на своей спине… Прочувствовал абсолютно всё. И даже… кхм. Напрягся. Воспылал так, что пришлось скидывать напряжение плаваньем. Махал руками и ногами так, лишь бы отвлечься.

А я дурень, блин, предложил ещё. Чтобы весело было.

Ага, предложил так, что зудело всё, как только она дотронулась до меня.

Стесняшка-бестия. Ведьма она, вот и всё. И сейчас когда вспоминаю её в купальнике снова… Становится плохо. И готовить не хочется.

Приворожила. Раз я на такую дурость пошёл… Нет. Забудь, Дикий.

— Иди, — выкидываю. Только бы побыстрее свалила.

Я ведь слышу каждый её легкий шаг. Она передвигается как мышка. Неподвижно. Невесомо. И мне не по себе. Потому что хочется пойти за ней. Проверить. Подсказать, где включить воду. Чтобы приблизиться к ней и вдохнуть запах невинного тела.

Но останавливаюсь. Опираюсь ладонями и столешницу и перевожу дыхание.

— Дьявол… — шепчу себе нос.

Ей восемнадцать, Яр. Мне двадцать семь. Это ненормально. Девять лет разницы.

И тем более… Она уезжает. Хватит. Зачем она тебе? Бывший ребёнок. Неискушённый. Милый. Умопомрачительный.

Неосознанно бью по столу. С яростью. Злостью. От самого себя, блин!

Да твою мать! Сколько можно!

Ты всего лишь приятно проводишь свой отпуск! Немного нянька! Ничего страшного!

Дикий, опомнись! У тебя должен быть холодный разум!

Перестань думать о ней!

Я резко выпрямляюсь.

Выдыхаю.

Вспоминаю Иринку, с которой померился только вчера.

Хочу к ней поехать. Но теперь не могу. А жаль. Оставить гостью одну — не могу.

Поэтому надеваю чёрный фартук и стараюсь абстрагировать от шума воды, что начинает работать в ванной.

Ужас.

Пытка.

Мне же так хочется заглянуть туда.

Посмотреть. Изучить. И покайфовать, увидев розовые щёки, покрывающиеся багряным румянцем.

Да что б тебя…

Отвлечься! Надо отвлечься!

Именно поэтому приступаю к тесту для пиццы. Но в итоге ничего не получается. Пошлые и порочные мысли постоянно лезут в голову. В ней не те картины, что нужны. Поэтому я стопорюсь.

Отжимаюсь, приседаю. Возвращаюсь в комнату, тягаю штангу. Делаю всё, чтобы утихнуть. Погасить тот запал, который возник в груди. И не только там.

Поэтому когда Ежевика выходит из ванной… Я только замешиваю тесто.

И хорошо, что она осталась в своей одежде… Потому что увидев её в своём халате… Меня бы сорвало. Но нет. Этого не будет. Я не ребёнок. Не подросток. Буду держать себя в руках.

— Тебе помочь? — тёплая и нежная рука касается плеча.

Да чёрт!

— Да, давай, — я сейчас выгляжу как самый худший повар. Но почему-то… Вместе с ней мы готовим быстро. Я рассказываю всякую всячину. Чтобы отвлечься от неё. От её запаха. Сейчас она пахнет моим гелем для душа. И это сводит с ума.

И опять в груди всё горит.

Безумие.

Ненормальный ты, Дикий.

Она — невинная и не опошленная.

А у тебя мысли далеко.

Но я шучу. Как могу. Иногда нормально. Иногда пошло. А сам поглядываю на неё сверху вниз. Постоянно хочу убрать эту падающую прямую прядь волос, что липнет к её лицу.

С ума схожу.

В итоге мы с трудом, но доделываем основу.

Убираем в духовку.

А пока я пытаюсь отвлечься.

Мы готовим начинку. Сам растираю сыр на тёрке — самое сложное. А её прошу порезать колбасу.

— Ты грибы любишь? — вспоминаю, что у меня стоит банка в холодильнике.

— Угу! — восклицает.

Она расслабилась и мне везёт. Потому что когда она такая — сама разбавляет атмосферу, смеясь, мне становится легче. И этот тихий, но в то же время звонкий, чистый, как трель соловья смех — отвлекает.

И вот, когда у нас всё готово — мы достаём противень с основой и украшаем так, как желаем. Позволяю ей выложить аккуратно колбаску и засыпать сыром.

— У тебя получается, — хвалю её. А она опять краснеет. А мне нравится. И я готов хвалить её так каждый раз, чтобы видеть это лицо.

— Спасибо… — шепчет, досыпая сыр сверху. — Можно отправлять.

Каких-то полчаса, и мы едим. Ужинаем, а потом я иду купаться. Снимаю напряжение в душе под холодной водой и надеюсь, что сейчас, прогнав её спать — успокоюсь.