Только одно завтра (СИ) - Леру Юлия

— Какой честный поступок, — сказала она после паузы, но на сердце было черно. — Я надеюсь, ты поможешь нам добраться до аэропорта. От компенсации я не откажусь. У меня пока нет работы.

***

— Мам, я дома! — крикнул Митя с порога, и Таша приподнялась с кресла и махнула ему рукой, показывая, что занята.

— Ужин на столе, кушай. Извини, у меня пока урок. Через полчасика освобожусь, окей?

— Ладно, мам! — отозвался сын уже из ванной, где мыл руки. — Я самостоятельный, справлюсь.

— Ох, еще какой самостоятельный, — засмеялась Таша.

Митя помыл руки и вскоре загремел посудой, и Таша снова вернулась к компьютеру и ученику, с которым занималась по скайпу английским языком. Она зарабатывала репетиторством не меньше, а иногда и больше, чем на брошенной ради брака с Александром работе. Его «компенсация» лежала на счету, как и Митины деньги, но больше Таша не принимала. Эти деньги очень помогут ей, когда придет время родов. Она была уже на пятом месяце беременности, и вскоре вообще перестанет выходить из дома, но пока старалась гулять и бывать на свежем воздухе почаще.

Конечно, не Италия, но тоже хорошо.

Да, недомогание имело вполне естественную причину. Таша не ожидала забеременеть в тридцать восемь лет, а за циклом не следила давно, и потому просто упустила момент. Она собиралась сделать аборт, вернувшись из Италии, но потом поняла, что просто не может. Ребенок не был виноват в том, что его родители разошлись. Она вырастила Митю одна, справится и сейчас.

Таша так и не подала на развод — не поднялась рука, не смогла, оказалась слабой — определений она себе нашла кучу. Александр написал ей письмо с благодарностью, но она не стала отвечать. Не потому что не хотела видеть его и слышать его голос.

Наоборот.

С каждым днем, проведенным вдали от него, это желание было все сильнее.

С каждым днем, проведенным в России, Таша все острее осознавала, что ее решение, импульсивное, нерациональное, злое, было неверным. Отчасти виной тому был Дан, его поцелуй, его безумная выходка, которая напомнила Таше о том, как отчаянно вешалась она на шею человеку, который ее не любил.

Александр был не таким… но нужна ли была Таша ему на самом деле, или теперь, когда год прошел, он сам решит разорвать эти узы и разрушить до конца мосты, которые она так решительно подожгла?

К тому времени, как Митя поел и ушел к себе в комнату, урок окончился. Таша выбралась из кресла с трудом — ноги начинали отекать к концу дня, все-таки беременность поздняя — и подошла к окну, которое закрыла жалюзи, чтобы солнце не светило в глаза. У дома стояла какая-то машина, и когда из нее выбрался водитель, Таше пришлось ухватиться за подоконник, чтобы не упасть.

Александр.

На нем была все та же, знакомая ей, рубашка-поло голубого цвета. Августовское солнце золотило загорелую кожу, отражалось бликами от черного «бентли», так похожего на тот, что приезжал за ней в пору их свиданий.

В горле пересохло, и Таша почувствовала, что не может сделать от окна и шага. С огромным усилием она подошла к графину с водой — комнатной температуры, она не любила холодную — и отпила прямо из него. А потом направилась к двери.

Она не станет прятаться. Свободное платье скрывало пока еще маленький живот, а раздеваться перед Александром она не собиралась.

Он нажал на кнопку звонка, и Таша тут же открыла.

Она не понимала до этого мгновения, что ждала его.

— Натали, привет. Дан сказал мне, где ты живешь. Извини, что без звонка, я не знал, захочешь ли ты меня видеть.

Она отступила в сторону и на мгновение прикрыла глаза, когда из комнаты с радостным воплем вылетел и затараторил по-итальянски Митя.

— Ты приехал за нами? Ура! Я знал, что ты приедешь. Мальчишки в школе смеялись, но я теперь всем им расскажу!

— Нет, Митя, — начала Таша, но Александр уже сверкал белозубой улыбкой и трепал ее сына по макушке.

— Конечно, расскажешь! Но чтобы уехать нам надо сначала спросить разрешения у мамы. Я поговорю с ней, хорошо? И мы вместе скажем тебе, что решили.

— Мам! Мы же поедем, да? Поедем? Поедем?

— Иди к себе, — жестко сказала Таша, и сын сразу потемнел лицом и замолчал, а потом шмыгнул в комнату и закрыл за собой дверь.

Молча Таша прошла в кухню, Александр — за ней.

— Зачем ты приехал? Он только стал упоминать тебя реже, чем десять раз в день.

— Я приехал, потому что у меня здесь дела, — сказал он. — И потому что мне не хватало вас.

— Что, еще какое-то условие в завещании, о котором я не знала? — не выдержала она, не глядя на него, отошла к плите, щелкнула кнопкой чайника и повернулась к шкафу. Ее обняли знакомые руки, и Таша на мгновение позволила себе поддаться этому — ощущению безопасности и тепла, которого ей так не хватало все это время, ощущению уюта, которое было, как оказалось, пропитано ядом лжи.

— Я люблю тебя.

— Тебе зеленый или… — Она осеклась, поняла, что именно он сказал.

Замерла.

Медленно убрала его руки и повернулась, слыша краем уха, как начинает шуметь нагревающийся чайник.

Любовь. Любовь? Он и правда сказал эти слова, или она услышала их просто потому, что хотела услышать?

Таша подняла голову, чтобы встретиться с Александром глазами, и в них увидела себя. Беременную и без мужа. Тридцативосьмилетнюю одиночку, не сумевшую даже единственный раз толком выйти замуж. Женщину с ребенком, имеющим особенности развития.

— Натали, это правда, клянусь тебе.

Она не выдержала и отвела взгляд.

— Ты поэтому приехал? — Ей нужно было знать.

— Да.

— Чтобы сказать?

— Да. И чтобы забрать вас отсюда, если ты захочешь.

— А если нет?

— Тогда я останусь здесь, с вами.

Еще один взгляд, и Таша увидела, что Александр совершенно серьезен. В его глазах она могла читать все чувства, о которых он ей говорил, и она прекрасно знала — знала по себе, потому что пережила это — что сейчас, если она ударит его туда, в центр, в самое сердце, то просто разобьет его на осколки.

Могла ли она? Нет. Нет. Не могла.

— Я беременна, — сказала она просто, и на мгновение ей стало страшно от гаммы чувств, сменившейся на его лице: удивление, радость, счастье, неуверенность, снова радость.

— Это…

— Да, это твой ребенок. Потому мне и было тогда плохо. Я просто не думала, что смогу.

Таша не думала, что умеет говорить так: отрешенно, как будто это ее не касается. Но пока сердце будто онемело от его слов любви, как от новокаина, и она не знала, что будет, когда действие этого анестетика кончится. Быть может, станет намного больнее, чем до них.

— Почему ты не сообщила мне? — спросил он. — Я имел право знать.

Таша посмотрела Александру прямо в глаза.

— Я не думала, что… — Нет, она не могла соврать. — Мне было больно. Я хотела тебя наказать. — Ее горло перехватило, но Таша все-таки справилась. — Я не хотела, чтобы ты настаивал на сохранении брака из-за моей беременности. Я хотела тебя освободить.

Между ними было меньше шага, но казалось — километры пути. И вдруг эти километры понеслись ей навстречу. Все быстрее и быстрее, сливаясь в размазанный контур дороги, которая привела Александра к ней, а ее, Ташу, к нему.

Она поступала с ним едва ли не так же жестоко, как и он с ней. Лишала его возможности узнать о ребенке, который принадлежал ему так же, как и ей. Отбирала у него право называться отцом. Совершала ту же ошибку, что и он — лгала. Лгала, играя судьбой маленького, еще не рожденного человечка, который толкался не далее как этим утром у нее в животе.

Таша любила его. Она не могла поступить с ним так, как с ней поступил Дан.

— Прости меня, — сказали они одновременно, и километры снова превратились в один шаг.

Они сделали его вместе, и Александр обнял ее, и Таша подняла лицо, и он поцеловал ее, а потом еще и еще, шепча по-русски и по-итальянски:

— Господи, Натали, я скучал, я люблю тебя, у нас будет ребенок…