Маргарет Майо - Уйди из моей жизни

— Ты любишь своего мужа?

Ее глаза расширились от негодования.

— О Господи, что за вопрос? Я бы не вышла за него, если бы не любила. А теперь извини… — И она быстро вышла из комнаты.

Обычно после езды верхом Даниэлла принимала душ. Но этим утром она побежала наверх и закрылась у себя в спальне. Байрон был невыносим! И не совершила ли она роковую ошибку, пригласив его в дом? Ей сделалось так жарко, что она буквально сдернула с себя всю одежду.

Холодный душ, обычно освежающий, на этот раз не принес спасительной прохлады: она все так же горела. Да будь он проклят! А она еще думала, что это неплохая идея — поговорить с ним. Как же она его недооценила!

Никогда раньше Байрон не играл в подобные игры. Когда они были совсем юными, период обольщения друг друга длился недолго. Он не ласкал ее глазами, как несколько минут назад. Не возбуждал, обещая без слов любовь и наслаждение.

Когда Байрон хотел ласк и любви, он добивался их, и она, такая же страстная, как и он, всегда охотно разделяла с ним его желание.

Она наспех растерлась полотенцем, накинула на себя платье из бледно-голубого шелка, провела щеткой по влажным волосам и легко сбежала вниз по лестнице. Теперь она спешила — спешила отделаться от него.

На кухне она поставила на плиту чайник, насыпала в кофейник кофе и расставила на подносе чашки и блюдца. Они были ярко-желтые, глиняные и всегда подавались за завтраком. Эта яркая посуда хорошо сочеталась с холодной облицовкой стен кухни, со светлым дубовым шкафом для посуды и с желтыми, как солнышко, занавесками.

Когда все было приготовлено — оставалось только подождать, когда закипит вода, — она обернулась… и увидела стоящего на пороге Байрона.

Ее сердце бешено забилось. Она должна была почувствовать его присутствие. Почему же не почувствовала? И когда он там появился? Возможно, только что. Именно на это Даниэлла и надеялась. Теперь, зная, что он незаметно за ней наблюдал, она вдруг растерялась.

— Скоро закипит, — сказала она бодро, твердо решив скрыть свое волнение.

— Я не спешу, — прислонившись к косяку двери, ответил он.

Это задело Даниэллу. Быстрей бы был готов кофе! Чем раньше они его выпьют — тем скорее он уйдет!

— Очень мило.

— Что мило? — нахмурилась она.

— Твой дом.

Не может быть! Он в ее отсутствие разглядывал дом?!

— Меня порадовало, что твой муж никак не повлиял на твои замыслы. Здесь все точно так, как ты планировала когда-то в нашем доме. Я просто счастлив, что ты получила то, что хотела. — (И снова она как будто уловила в его голосе циничные нотки.) — Только жаль, что мы не владеем им вместе.

— Я удивлена, что ты помнишь, — едва слышно проговорила она.

Его темная бровь дрогнула.

— Я помню все, Элли. — Он оторвался от двери и медленно направился к ней. — Все.

Даниэлла настороженно смотрела на него. Что делать? Отступить? Притвориться, что чем-то занята? И когда только эта вода закипит?! Ну почему так медленно!

— Я помню все, о чем мы когда-то говорили, все, что мы когда-то делали.

Он стоял так близко, что она могла разглядеть и темные крапинки в его серых глазах, и восхитительные густые ресницы, и даже седые волоски, которые так беспардонно вторглись в его волнистые черные волосы. Она подумала, что он хочет поцеловать ее. Да, она была уверена в этом — выражение серых глаз выдавало его намерение. И зная, что этот поцелуй может стать для нее роковым, Даниэлла быстро отскочила в сторону. Открыв дверь шкафа, она спросила:

— Может быть, хочешь печенья к кофе?

Понимая, что смутил ее, Байрон улыбнулся и вернулся на свое прежнее место — к дверному косяку.

— Нет, спасибо.

Даниэлла почувствовала себя почти счастливой, когда вода в чайнике наконец закипела. Она налила в кофейник кипятку и поставила его на поднос.

— Ну вот, все готово.

— Я отнесу.

Она неохотно отдала ему поднос. Но когда его руки коснулись ее пальцев — умышленно или случайно, неизвестно, — ее тело словно пронзило током. В ближайшие полчаса притворство, на которое уже не было сил, будет подвергнуто новому испытанию.

Это пугало ее — она была скверной актрисой.

— Я хочу точно знать, как ты жила с тех пор, когда я видел тебя в последний раз. — Байрон сидел, положив ногу на ногу, держа в руке чашку с блюдцем. Ему было интересно, знала ли Даниэлла, как она на него действует. Как сразу забилось его сердце, какими влажными стали его ладони!..

Она слегка пожала плечами.

— Почти нечего рассказывать. Несколько лет назад умер отец.

— О, прости! Как грустно это слышать, — сказал Байрон. — Однако я спрашиваю о другом.

— Но это все.

Он поднял свои густые темные брови.

— Не все. Ты вышла замуж и открыла свой магазин. — Господи, как она хороша! Он так много о ней думал, что даже видел во сне — и не один раз. Но наяву она была намного лучше — просто потрясающей!

— Ты уже об этом знаешь. В остальном я жила совершенно обычной жизнью.

— А те несколько месяцев, когда ты ушла от меня? Что ты делала тогда? — Он никак не мог понять: почему, отказавшись от работы, она не закончила учебу.

Тот день, когда это случилось, остался навсегда в его памяти. Поначалу он думал, что все это несерьезно и она вернется через пару часов. Когда же она все-таки не вернулась, он страшно возмутился. И в конце концов, доведенный до крайности, обзвонив всех их друзей, он набрал номер ее родителей.

Ему очень не хотелось это делать. Эвелин Тэйлор-Гарнхэм с огромным удовольствием сообщила, что ее дочь наконец-то дома и что она не желает с ним разговаривать ни сейчас, ни когда-либо.

Он был сражен. Разве могло все зайти так далеко? Да, у них были свои взлеты и падения, и он, вероятно, несправедливо возложил на Даниэллу вину за то, в чем она не была виновата. Но ведь они могли откровенно поговорить обо всем! Разве нет?

Каждый раз, когда Байрон звонил ей по телефону, он получал все тот же ответ. Когда приходил к ней домой, дверь всегда открывала ее мать, и ему не удавалось увидеться с Даниэллой. Он ходил даже туда, где она работала, но там ему сказали, что работу она оставила. И в конце концов он смирился с тем, что их совместная жизнь закончилась.

— Я вернулась к своим родителям, — ответила Даниэлла.

— Я это понял, — холодно откликнулся он. — Я пытался поговорить с тобой.

— Да, я знаю, — призналась она. — Мама мне сказала.

Он опять с обидой подумал, что она позволила своей матери встать между ними. Даниэлла тогда так сильно его ненавидела, что даже не хотела с ним разговаривать. При этом воспоминании его губы плотно сжались.