Нора Робертс - Крест Морриган

Наверное, все из-за дождя. Именно дождь заставил его вспомнить эту историю. Струи воды барабанили в окна, хлестали по крыше, ледяным дыханием заползали под двери.

От пронизывающей сырости кости ломило даже у камина. Возраст особенно давал себя знать осенью, долгими и промозглыми вечерами. Но холодной, темной зимой — он это точно знал — будет еще хуже.

Дети уже собрались: сгрудились на полу, залезли в кресла. Обращенные к нему лица светились ожиданием — он обещал им сказку, чтобы скрасить скуку ненастного дня.

Старик не собирался рассказывать именно эту историю, слишком жестокую для таких малышей. Но дождь свистящим шепотом подсказывал слова, рвавшиеся наружу.

Даже сказочник — а возможно, особенно сказочник — должен уметь слушать.

— Я знаю одну историю, — начал он, и дети нетерпеливо заерзали. — О храбрости и трусости, о крови и смерти и, конечно, о жизни. О любви и утрате.

— А чудовища там есть? — спросил кто-то из самых маленьких: его голубые глаза широко раскрылись от предвкушения страха и восторга.

— Как же без них, — ответил старик. — Чудовища были всегда. Как и те мужчины, которые были на их стороне, и те, кто был против них.

— И женщины! — добавила одна из девочек постарше. Старик улыбнулся.

— И женщины тоже. Храбрые и искренние, лживые и смертельно опасные. В свое время мне встречались и те, и другие. История, которую я вам расскажу, случилась много лет назад. Начиналась она в разное время и в разных местах, а конец у нее один.

Прислушиваясь к завыванию ветра, старик взял чашку с чаем, чтобы смягчить горло. В камине потрескивал огонь, отбрасывая золотистые блики на его морщинистое лицо.

— Вот как она началась… В самый разгар лета под черным небом, прорезанным голубыми вспышками молний, на высоком утесе, который нависал над бушующим морем, стоял волшебник…

Эйре, Киури

1128

Внутри у него неистовствовала буря, черная и свирепая, ничем не уступавшая грозе, бушевавшей в небе. Он стоял на блестевшем от дождя утесе, и кровь его кипела, подобно тому, как вскипал вихрями окружавший его воздух.

Имя его бури — скорбь.

Голубоватыми вспышками молний, яркими и пронизывающими, горе сверкало в его глазах. Ярость стекала с кончиков пальцев кровавыми зигзагами, которые раскалывали воздух громовыми раскатами, напоминавшими залпы тысячи пушек.

Высоко подняв жезл, он выкрикнул слова заклинания. Алые молнии его гнева и голубые вспышки грозы сталкивались в небе в беспощадной битве, и это зрелище заставляло людей поспешно прятаться в пещерах и домах, запирать двери и окна, прижимать к себе плачущих и дрожащих от страха детей, моля богов о защите.

Даже волшебники трепетали в своих замках.

Скала гудела, морская вода стала черной, словно разверзнутая пасть преисподней, а волшебник все свирепствовал, изливая свое горе.

Дождь, хлеставший из раненого неба, был алым, как кровь, — он шипел, насыщая море и землю своей влагой, а воздух пропитался запахом его испарений.

Потом эту ночь называли Ночью Скорби, и всякий, кто осмеливался упомянуть о ней, рассказывал о колдуне, который стоял на высоком утесе, бросая вызов и небесам, и преисподней — кровавый дождь пропитал его плащ и стекал по худому лицу подобно слезам смерти.

Его звали Хойт, и он принадлежал к роду Маккена, который — согласно преданию — вел свое происхождение от Морриган, богини войны. Сила его была велика — но еще юна, как и он сам. Теперь, движимый взрывом чувств, позабыв об осторожности, долге и свете, он выковывал из своего дара оружие. Свой меч, свое копье.

Имя той, которую он вызвал во время страшной бури, было Смерть.

Под завывание ветра Хойт повернулся спиной к бушующему морю. Существо, стоявшее перед ним на твердой земле, некогда было земной женщиной. Она улыбалась. Неправдоподобно красивая — и холодная, словно зима. Нежные голубые глаза, яркие, словно лепестки роз, губы, молочно-белая кожа. Голос ее звучал чудесной музыкой — пение сирены, уже погубившей бесчисленное количество мужчин.

— Ты так спешил вызвать меня. Жаждешь моего поцелуя, Маккена?

— Ты убила моего брата?

— Смерть… — не обращая внимания на дождь, она откинула капюшон, — не так проста. Ты слишком юн, чтобы понять ее великолепие. Я преподнесла ему дар. Драгоценный и наделяющий силой.

— Он теперь проклят.

— О! — Женщина взмахнула рукой. — Совсем небольшая плата за вечность. Весь мир в его руках, и желаниям его нет преград. Он знает то, что тебе и не снилось. Теперь он принадлежит мне, и моя власть над ним сильнее, чем была твоя.

— Ты — злой дух, и на твоих руках его кровь. Клянусь богиней, я уничтожу тебя.

Она весело рассмеялась — словно ребенок, которому пообещали любимое лакомство.

— Его кровь на моих руках, в моем горле. А моя кровь в нем. Теперь он подобен мне, дитя ночи и мрака. Жаждешь уничтожить собственного брата? Твоего близнеца?

Стлавшийся по земле туман расступался, шелковыми складками собираясь под ее ногами.

— Я чувствую твою силу, твою скорбь и твое удивление. Прямо теперь, на этом месте, я предлагаю тебе дар. Вы опять станете близнецами, Хойт Маккена. Я подарю тебе смерть, равную вечной жизни.

Он опустил жезл и посмотрел на нее сквозь пелену дождя.

— Назови свое имя.

Теперь женщина скользила над туманом, и ее плащ распахнулся. Хойт видел белые холмики грудей, соблазнительно округлявшиеся в вырезе туго зашнурованного корсета. Охваченный сильнейшим возбуждением, он тем не менее ощущал смрадную силу, исходящую от нее.

— У меня много имен, — возразила она и коснулась — как ей удалось подойти так близко? — его руки кончиком пальца. — Хочешь произнести мое имя, когда мы соединимся? Почувствовать на губах его вкус, когда я почувствую твое?

Пересохшее горло жгло огнем. Нежные голубые глаза неудержимо манили, и Хойт тонул в них.

— Да, я хочу узнать то, что известно моему брату.

Она снова засмеялась, но теперь ее смех звучал хрипло. В нем слышался голод — животный голод. Нежные голубые глаза начали наливаться кровью.

— Ревнуешь?

Женщина коснулась губами его губ — обжигающе холодными, как лед. И такими желанными. Сердце учащенно забилось у него в груди.