Хранительница его сокровищ (СИ) - Кальк Салма

Лизавета, сотрудник фондов провинциального музея, находит среди новых экспонатов непонятный предмет и пытается его почистить, а он в ответ переносит её неведомо куда.

Дивный новый мир оказывается магическим — раз, погрязшим в интригах — два и не очень-то развитым технически — три. Но где наша не пропадала, хоть бы и в магическом мире! Другое дело, что оказалась там Лизавета не по своей воле, и даже не случайно, а для выполнения некоей миссии, которая, в случае успеха, приведёт к власти кучку фанатиков с совершенно непонятными целями.

Лизавета согласится играть по предложенным правилам…

________________________________

* * *

В маленькой комнатке горела свеча. Двое сидели за столом, и на обоих были одежды высокопоставленных членов Ордена Сияния, золотое шитьё тускло поблёскивало в неверном трепещущем свете. Лиц видно не было — их скрывали капюшоны.

Между ними на столе стоял кувшин с вином, бокалы и тарелка, на которой ещё оставались листики салата и кусочки сыра. В крошечное, пробитое в толстой каменной стене окошко заглядывала луна.

— Прошлая попытка была более пятнадцати лет назад, — сказал один. — С каждым разом Священные сосуды восстанавливаются всё дольше и дольше. Мы можем просто не дожить до следующей возможности.

— Всё верно. Поэтому нужно приложить все силы, чтобы нынешний кандидат отыскался быстро и победил, — поддержал второй.

— Я запустил заклинание поиска, — первый плеснул себе в бокал вина из кувшина. — Оно пока ещё не сработало.

— Сколько времени уже продолжается поиск?

— Третий день. Я не верю, что во Вселенной не осталось настроенных артефактов. В Великой Книге говорится, что их было несколько тысяч. Поиск может проводиться долгие сотни лет.

— А могли они испортиться? Перестать работать? Или их нужно как-нибудь активировать?

— Мы должны верить, Амброджо. Мы оба были рядом с Магнусом Лео, когда тот проводил предыдущий поиск. Мы видели процедуру своими глазами. Мы читали Великую Книгу — оба, и не раз, — говоривший усмехнулся. — Если мы не верим тому, что в ней написано, то зачем тогда всё это?

— Как — не верим? — встрепенулся названный Амброджо. — Я верю! Я верю всему, чему меня учили, во славу Великого Солнца! Если не верить — тогда всё, что мы делаем — бред, самоуправство и государственная измена!

— Спокойнее, старый друг, спокойнее. Я не донесу, я сам во всём этом по уши. И никто из посвящённых не донесёт — ибо они тоже верят. Наша вера сильна, и она поможет нам преодолеть самые трудные испытания.

— Ты говоришь не как орденский маг, а как епископ, Астальдо!

— А то я не слышал епископов и не знаю, как они говорят, — рассмеялся Астальдо. — Я не собираюсь становиться епископом, но готов быть первым магом государства. Мне не нравится тот старый мешок костей, который сейчас занимает эту должность.

— И тебя не остановит то, что старик Реццо был твоим учителем? — глаза Амброджо сверкнули из-под капюшона.

— Я ж не смерти его желаю, — Астальдо с усмешкой откинулся на спинку грубо сколоченной лавки. — Он же столько лет верховный маг, что можно и подвинуться. Я, можно сказать, именно из-за этой возможности и стал орденским магом, а не придворным. Там бы я был одним из многих, а здесь я делаю реальные дела. Как и ты, впрочем. Твой дядюшка вряд ли приблизил бы тебя, у него есть свой собственный сын, как две капли воды похожий на него и лицом, и нравом. А здесь у тебя в руках реальная власть.

— Верно говоришь, — вздохнул Амброджо. — Ладно, нужно расходиться, поздно уже. Кто дежурит в твоей лаборатории?

— Их трое, они сменяют друг друга через четыре часа. Если будет отклик, мне дадут знать немедленно.

И в этот момент перстень на правой руке Астальдо замерцал синим светом.

— Неужели? — благоговейно прошептал Амброджо.

— Слава Солнцу, кого-то нашли, — с улыбкой сказал Астальдо, допил вино и поднялся. — Идём смотреть!

Не принимайте в музей непонятную ржавую копанину! — говорила Лизавета начальству и коллегам. Но всегда находился кто-то особо умный, кто доказывал, что именно эта бесформенная железка должна стать новым экспонатом необыкновенной важности. Так и теперь — коробку с очередной хренью принесли сотрудники, а разбираться с ней кому? Конечно же, Лизавете.

Начальница Наташа так и сказала — давай, Лизавета, разбери эту коробку, посмотри, есть ли там в ней такой смысл, как нам расписывали, и зарегистрируй всё на временное хранение. И в базу данных нужно занести, соответственно. А для этого ещё и сфотографировать каждую мелкую фигнюшку отдельно, и описать — какой она формы да что там у неё есть. И состояние сохранности, как без этого — коррозия, нарушение красочного слоя, деформация и вот это всё. Ну да ладно, не впервой, прорвёмся.

Пусть сначала автобус приедет ну хоть какой, чтоб на ту работу доехать. Лизавета уж и не надеялась на пятьдесят восьмой, который прямо до музея идёт, даже остановку переназвали, правда местные Гаражом как звали, так и зовут. И с неё реально пять минут — и ты на месте. Но этот пятьдесят восьмой автобус такая же редкость, как музейный предмет, на который нормально оформлена вся документация, и встречается далеко не каждый день, даром, что маршрут муниципальный. Обычно приезжали другие автобусы, с которых топать пешком полтора километра в гору. Сейчас ещё ничего, октябрь, сухо и тепло, и снега пока ещё толком не было. А вот зимой — крутенько.

Да ладно, нечего печалиться. Ровно неделю осталось уезжать с этой остановки, потом Лизавета переедет на другой берег, к родителям, и будет добираться на работу с совершенно другими проблемами.

Большая новая трёшка была продана, и даже полученные деньги уже вложены. И только благодаря иногда просыпавшимся в Лизавете дипломатическим способностям она прожила последние полтора месяца здесь — одна, в самой лучшей за всю её жизнь и самой любимой квартире. Эту квартиру она выбирала сама, и она была домом, настоящим домом для их семьи — для неё, Лизаветы, для Вадима и для их дочки Насти. И Лизавета думала, что счастье будет вечным. Как и бессчётное количество таких же дурочек до неё.

Вадим ушёл к секретарше. Настасья летом отлично сдала ЕГЭ и поступила в Питер. Квартиру продали и поделили — часть забрал Вадим, его секретарша уже ходила беременная, и им нужно было где-то гнездоваться, а на две другие части Лизавета купила для Настасьи квартиру в Питере. Маленькую однушку, но зато — свою, никаких общаг и никакого съемного жилья. Всё равно шанс, что дочь выучится и вернётся обратно, равен нулю. Лизавета съездила в Питер, утрясла все дела с документами и обустройством дочери, потом вернулась домой и, как ни в чём не бывало, вышла на работу.

На вопросы отвечала бойко. Вадим? Не знаю и знать не хочу. Настя? Учится в университете, на бюджете, как и хотела, очень нравится. Мама? В порядке, вот как раз на даче урожай убирает. Папа? Ничего, скрипит. Дела? Нормально.

А по правде — ничего нормального не было, Лизавета приходила домой и ревела белугой целый вечер и полночи, и так каждый день. Не спасали ни книги, ни фильмы, ни подружки. Ничего, мама не даст рассиживаться.

Мама искренне считала, что Вадим ушёл от Лизаветы ровно потому, что та была плохой женой — от хороших-то не уходят. И очень возмущалась, что Лизавета разрешила Насте уехать — плохая мать, как там ребенок без тебя? Слова о том, что Вадим — отдельная самостоятельная личность со своими собственными желаниями и интересами, и о том, что Настя хочет больше возможностей, чем даёт родной город, и она, Лизавета, не намерена её тормозить, успеха не имели. Мама всю жизнь обихаживала сначала детей — Лизавету и брата Васю, а потом, когда дети выросли — папу. Папа пил, сколько Лизавета его помнила, к настоящему моменту он схлопотал пару инсультов и инфаркт, так что заботиться там было о чём. Координация движений и речь так и не восстановились, но пить потихоньку папе не помешает даже могила, думала Лизавета.