Соединяя пространства (СИ) - Маринкина М.

Звонко трещали кузнечики, куковала вдали кукушка, отмеряя кому-то очередной отрезок жизни, по небу проплывали белоснежные облака причудливой формы.

Небольшая деревенька уютно устроилась возле леса, на берегу узенькой быстроводной речушки она жила своей неторопливой размеренной жизнью. Полное спокойствие заполняло окружающее пространство, и казалось, ничто не может его нарушить.

Однако ближе к вечеру безмятежную картину деревенской тишины буквально разорвал оглушительный звук взрыва, гулким эхом прокатившийся над речкой, лугом и замерший вдали у шоссе.

Вмиг примолкли насекомые, птицы шумными стаями взмыли над макушками деревьев, нервно суетясь и крича на разные голоса, домашняя живность с визгом и шумом разбежалась кто куда и попряталась по углам.

И стар, и млад, все повысыпали из домов и, поднеся ладони козырьком ко лбу, уставились в сторону леса, где над деревьями еще кружили и неторопливо оседали остатки листвы и птичьи перья.

— Чертов камень, — проворчал седобородый старик, скрутив в кулаке кепку и потрясая ей в воздухе. — Не зря дурная слава о нем ходила. Ох, не зря.

— Видать Богу наконец угодно стало, чтобы эти, — и женщина в платке мотнула головой в сторону дома за высоким металлическим забором, одиноко стоящим на самой окраине, — наконец бросили свои бесовские походы к нему.

В толпе ей дружно заподдакивали, закивали, старухи принялись креститься и шепотом читать молитвы.

В это же время, у того самого дома стоял молодой человек, крепко держа за руку мальчонку лет пяти, любой даже в сумерках сумел бы разглядеть, что лицо у взрослого белее белого. Некоторое время молодой человек лишь шумно дышал, глядя на остатки оседающей пыли, но наконец сумел взять себя в руки, провел ладонью по щекам и охрипшим голосом произнес:

— Ну вот, Севка, обманули мы тебя. Уйти отсюда теперь не получится.

— Почему, дядя Леша?

— Они уничтожили единственный переход.

— Ну что за дети, что за дети, — горестно шептала себе под нос Юля, разгребая сапогами дорожки в пушистом снегу.

Он огромными пушистыми хлопьями неторопливо падал в свете фонарей, укрывая землю мягким белым одеялом. Город жил самой обычной жизнью: местами спокойной, звучащей похрустывающими по снегу шагами пеших прохожих, местами суетливой, трамвайно-звенящей, блещущей фарами проносящихся автомобилей. Не замечая друг друга, люди возвращались с работы домой, погруженные в пучину собственных проблем, решение одной из которых постоянно порождало сонм новых, и этим неизменно поддерживало круговерть смысла существования каждого отдельно взятого человека.

В кабинете директора у Юли состоялся очередной неприятный разговор по поводу успеваемости, — а если быть точнее, то неуспеваемости — старших классов в изучении истории и географии. Полгода назад, дописывая диплом, она рисовала красивые картины собственной учительской деятельности. Она с воодушевлением представляла, как станет искать необычную информацию по теме урока в книгах и интернете, как будет объяснять у доски новый параграф, водя указкой по картам, как ребята станут спешить на ее уроки, потому что она никогда не поставит незаслуженной двойки и постарается к каждому найти подход.

Но на деле все оказалось с точностью до наоборот: дети сидели с равнодушными лицами, отвечали с неохотой, ее как педагога не воспринимали и вовсе. Невысокая ростом, подросткового телосложения с тихим голоском, Юля не вписывалась в коллектив широкоплечих крикливых женщин, способных одним взглядом пригвоздить к полу нерадивого ученика. Привыкшие к резким окрикам и язвительным замечаниям учителей со стажем ребята посмеивались над тихой и скромной молодой учительницей, позволяли себе отпускать неприличные шуточки в ее адрес, громко хохоча и раззадориваясь еще больше, чем доводили Юлю до слез.

Несколько раз она выбегала из класса, не сумев справиться с собственными эмоциями. Директор лишь пожимала плечами и советовала быть с ребятами строже, переадресовывать шутки обратно в класс, как, собственно, и поступал весь педколлектив. Уже к ноябрю Юля тихо ненавидела школу, а к декабрю все больше корила себя за неуверенность и неспособность поставить взбалмошных подростков на место.

В том же декабре не стало мамы. Долгие годы она страдала от сердечной недостаточности, пережила два инфаркта. Любое самое небольшое волнение выбивало ее из колеи на пару дней. Поэтому Юля всегда старалась быть рядом и постоянно спешила домой: сначала из школы, торопливо натягивая куртку чуть ли не на ходу; потом из университета, пренебрегая собственным желанием погулять; а позже с работы, игнорируя учительские посиделки и обсуждения внеурочных тем. Естественно, ни друзей, ни подруг завести не удалось, одиночество стало неотъемлемым спутником ее жизни.

Желание уволиться приходило в голову неоднократно, но при этом всегда предательски выныривало из пучин подсознания чувство вины перед мамой. Юля хорошо помнила, как она радовалась ее отличному аттестату, поступлению в институт, который добавил на полочку с документами красный диплом, а потом тому, как быстро удалось устроиться учителем в неплохую по отзывам школу. И именно скоропостижный уход мамы не давал поставить точку в работе.

А еще незадолго до смерти женщина призналась, что Юля ей не родная дочь. Просто один хороший знакомый рассказал о девочке, по воле судьбы оставшейся без родителей и других родственников, и предложил стать ее опекуном. Вот только мама ничего не знала о настоящих Юлиных родителях, о том, что с ними произошло и где сейчас может находиться этот знакомый. А теперь спросить и вовсе было не у кого.

Сейчас Юля неторопливо шла по улице, глядя как снежинки вьются в свете фонарей, хлопьями ложатся на землю, на одежду, на ветки деревьев. Но несмотря на всю эту красоту, именно в эту минуту еще тяжелее ощущалось собственное одиночество. Хотелось пойти в гости, где тепло и весело свистит на кухне эмалированный чайник с цветочками, где можно побыть собой, поговорить по душам, посмеяться и погрустить в компании близких людей. Но их попросту не существовало.

Дойдя до сквера, Юля присела на очищенную от снега скамейку под потухшим фонарем, и сквозь навернувшиеся слезы принялась рассматривать яркие блики магазинных вывесок. Слезы катились огромными крупными каплями, сердце сжималось от жалости к себе, от безрадостной и бессмысленно пустой жизни. Сжав кулачки, Юля закрыла глаза и громко разрыдалась, как в детстве. Вот только не было больше рядом человека, готового утереть слезы, помочь или хотя бы напомнить в очередной раз избитой фразой, что "все обязательно будет хорошо".

— Девушка, с вами все в порядке? — раздался рядом бархатный женский голос.

Юля вздрогнула и открыла глаза. Высокая полноватая женщина в длинной лохматой шубе, светлой мохеровой шапке с большим отворотом и черных кожаных перчатках возникла словно из ниоткуда. Глядя поверх очков, она приветливо улыбалась и протягивала упаковку бумажных платочков.

— Все в порядке, — буркнула Юля и всхлипнула.

— Ну как же в порядке, когда слезы градом катятся? Да и холодно сейчас на лавочке, простудиться можно.

— А вам-то какое дело? — с чувством глубокого разочарования спросила Юля. — В этом мире абсолютно никого не волнуют чужие проблемы, поэтому не старайтесь делать вид, что вам есть дело до моих.

Женщина молчала, взявшись кончиками пальцев за дужку очков, затем стряхнула с плеча налипшие снежинки и с нескрываемой злостью проговорила:

— Ну да, этот мир несовершенен и непригоден для жизни, наверняка есть другие, похожие на райские кущи, свободные от жизненных неурядиц и проблем, вечно преследующих человека здесь. Может тебе известно, как туда попасть?

— Не понимаю, о чем вы, — искренне удивилась девушка.