А.Д.А.М. (СИ) - Хоффман Рита

— Эй, сегодня твой День Рождения, помнишь? Забавно, четыре года прошло, а я все еще помню об этом, хотя, кажется, вообще все на свете забываю. Ну, что ж, поздравляю! Нелепо выгляжу, наверное… А ты там как? Небеса все еще кажутся тебе приятным местом? Может, пора вернуться? Нет? Ладно, но учти, я тебя все еще жду. — вздохнул. — Сохранить в архив.

— Сообщение номер двести одиннадцать сохранено. — ответил Орси.

— Уже двести одиннадцать сообщений? — присвистнул. — Я слишком много болтаю.

Орси не ответил, но это ничего, нельзя ждать слишком многого от самого дешевого интерфейса, управляющего домом. Он и так делает максимум из того, на что способен, особенно после того, как с ним поработал Ньютон.

Он вышел из квартиры и захлопнул дверь. Замок не щелкнул, красная лампочка так и не погасла, пришлось хлопать дверью снова, и снова, и еще один раз, до тех пор, пока все его пожитки не оказались в, пусть и сомнительной, но безопасности.

— Клянусь богом, еще раз хлопнешь дверью — я вызову полицию! — заорала многодетная мать из семнадцатой квартиры.

Ее голос было отлично слышно даже через стену. Хотелось ответить что-то колкое, но он промолчал, даже улыбнулся, вспомнив, что вчера научил ее младшего сына варить в банке липучих лизунов, которые, без сомнения, скоро окажутся на всех поверхностях их дома.

Бросил ключи в рюкзак, переступил через перевернутый детский велосипед и, поправив воротник ядовито-зеленой куртки, пошел к лифтам. Убедился, что они снова не работают, поблагодарил Всевышнего за шанс заняться спортом, и бегом спустился по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки сразу.

Майский воздух приятно взбодрил, а вид чистого голубого неба поднял его боевой дух почти до небес. Жаль, что такой день придется провести за кассой строительного магазина, разглядывая унылые лица пузатых мужиков, которых жена затрещинами загнала в это унылое место, чтобы они, наконец, починили что-то, что давно обещали.

Музыка в наушниках орала так, что он не слышал собственных мыслей. Оно и к лучшему, что может прийти в голову человеку в день, когда родилась его любимая, так рано покинувшая этот мир? Правильно, ничего, что не каралось бы отлучением от церкви.

Не то что бы он был верующим, скорее много шутил на эту тему, стесняясь признаться, что каждое воскресенье слушал проповеди, как хороший мальчик, сидя на первой скамейке в церкви. Мама держала его за руку и ему не нравились эти прикосновения, потому что ее ладони потели и становились мокрыми, его начинало тошнить от этого ощущения, но она не отпускала его до самого конца, до финального «Аллилуйя!». С тех пор он не делает две вещи — не ходит на воскресные службы и не здоровается за руку.

Выбравшись из Двенадцатого квартала даже приосанился, чтобы пижоны из Десятого не смотрели на него сверху вниз. Всего два уровня, а сколько пафоса на лицах! Да, он живет не в лучшем месте и его социальный рейтинг выглядит так, будто он катится по наклонной, но, в конце концов, он же не из Семнадцатого вылез! Не говоря уже о районах ниже Двадцатого уровня. Говорят, там обитают настоящие отбросы. С другой стороны, люди, рассказывающие эти байки, никогда ниже Пятнадцатого не спускались.

Лавируя между прилизанными, приторно сладкими жителями Десятого квартала, он ощутил легкий приступ паники. Вдох, выдох, как учил школьный психолог. Вдох через нос, выдох через рот, еще несколько циклов дыхания и желание провалиться сквозь землю обязательно пройдет.

Их взгляды, почти незаметные, до сих пор жалят. Дети показывают на него пальцами, а их добропорядочные родители поспешно отводят их в сторону, стараясь оградить любимое чадо от разлагающего влияния жителя трущоб. Когда-то он был таким же ребенком, ему закрывали глаза, когда мимо проезжали яркие люди, похожие на экзотических птиц, по пояс высунувшиеся из окон гремящей развалюхи.

Теперь яркая птица — это он. Что скажешь, мама?

Хмыкнул, поправил рюкзак на плече и подмигнул идущей мимо девушке в платье с белым воротником. Она шарахнулась в сторону и налетела на мужика в костюме, тот выронил телефон и осколки стекла брызнули на асфальт.

Довольный собой пошел дальше, хищно улыбаясь прохожим. Хотел показать еще и язык, но вовремя увидел патруль, обедающий на открытой террасе кафе. Полицейских стоит если не бояться, то уважать, ибо власть их неоспорима и заломать ему руки за спину они могут совершенно беспрепятственно. Им даже причины не нужны, чтобы ткнуть его лицом в асфальт и начать проводить мучительную процедуру идентификации личности.

С облегчением нырнул в знакомую подворотню, перелез через невысокий забор и оказался в спасительном спокойствии Одиннадцатого квартала. Разница между ним и Десятым видна невооруженным глазом — людей в костюмах здесь почти нет, если не считать бедняг курьеров, которых случайно занесло сюда и теперь они, с выражением искреннего раскаяния на лицах, ищут выход.

Открыл дверь магазина, потянулся, в последний раз втянул носом запах майского дня и разогретого асфальта, вздохнул и вошел внутрь.

Каждый день он сидит за кассой и наблюдает за тщетными попытками обывателей разобраться в тонкостях плотничества или сантехнического искусства. Угрюмые мужики с важным видом перебирают отвертки и напильники, а когда консультант пытается им помочь отправляют его восвояси, делая вид, что сами все могут и сами все найдут. Но он видит панику в их глазах, видит, как от напряжения вздувается вена на виске, как на коже выступают капли пота. В конце представления мужик обязательно орет на жену и, сделав вид, что она виновата в чем-то и вывела его, покидает магазин. Вот тогда-то милая женщина набирается смелости, подзывает консультанта и за долю секунды находит то, что ее муж искал добрых полчаса.

— Вы мне так помогли. — покупательница положила перед ним несколько отверток разного диаметра и вымученно улыбнулась Эшу — одному из консультантов, работающих в зале.

— Двадцать два кредита. — она поспешно достала из потрепанного кошелька карту и приложила ее к терминалу. — Отлично выглядите сегодня.

Улыбнулся самой обворожительной из своих улыбок, увидел, как на бесцветных щеках покупательницы появился румянец. Она кокетливо опустила глаза, сгребла покупки в пакет и, так и не подняв глаз, покинула магазин.

— Как у тебя язык поворачивается им такое говорить? — Эш сделал вид, что его вырвало.

— Мне не сложно, а им приятно. Мой язык все еще не отвалился.

— Вместо того чтобы заниматься эмоциональной благотворительностью, давно бы склеил кого-нибудь.

— Может, я как раз пытался это сделать. — облокотился на стойку и мечтательно посмотрел вслед ушедшей покупательнице.

— Ты больной. — расхохотался приятель. — Иногда мне кажется, что ты серьезно можешь что-то такое выкинуть.

Пожал плечами и откинулся на спинку жесткого стула. Не рассказывать же Эшу о том, что эти безликие женщины напоминают ему о матери? Желание вернуть в их глаза блеск жизни иногда переходит всякие границы, многие из них неверно понимают доброжелательность и караулят его после работы, навязчиво предлагая продолжить знакомство. Иногда его караулят их мужья.

— Сходи к Лизе. Твои волосы из синих превратились в болотно-зеленые. — бросил Эш, прежде чем отправиться на помощь очередному мужику, бродившему между полок с потерянным видом.

Лиза, Лиза, милая Лиза, автор самых вырвиглазных причесок в Двенадцатом квартале, мечта каждого панка, горячая фантазия любого книжного червя. До тех пор, пока она не открывает рот.

Усмехнулся, пробил моток веревки, широкий скотч, моток изоленты, кивнул, выдал дежурную улыбку и снова погрузился в мысли о девушке, которая спасла его, когда с родителями произошел разлад.

Он тогда и подумать не мог, что одна из тех, кого его мать называла «криминальными элементами» обратит на него внимание, подойдет и заговорит. Дождя в тот вечер не было, никакой драмы. В кармане карточка с парой сотен кредитов, над головой осеннее небо, щека горит от отцовского удара. Эта оплеуха здорово тогда взбодрила, настолько, что он пулей вылетел из дома, прихватив кое-какие вещи. Уйти он хотел давно, да вот не решался, никак не мог перерезать пуповину, связывающую его с матерью. А чтобы быть совсем честным, можно добавить, что завтраки, обеды и ужины намного приятнее получать просто так, а не пахать ради них по двенадцать часов.