Лунная песнь (СИ) - Шелинс Елена

Треклятые бабочки.

Эти трепещущие, обманчиво безобидные духи с прозрачными голубыми крылышками на протяжении всего детства порхали где-то рядом. Тогда они казались частью обыденной жизни, неотделимой составляющей, как прохлада в осенний вечер или лунный свет в безоблачную ночь.

Бабочки садились на шерстяное платье хлопотавшей по дому матери, касались крылышками мозолистой руки вернувшегося из Шепчущего леса отца, ползали по школьной сумке брата. Мелких мотыльков непреодолимо влекли крохи духовной энергии, прочно пропитавшей воздух в родном поселении.

Настырные создания опускались и на огромный деревянный стол, где родители, полностью увлеченные своим делом, обращались к духам прямо из кухни нашего небольшого уютного жилища. Наплывший воск ритуальных свечей крепко прикипал к столешнице, и мать никогда не могла до конца от него избавиться.

Уже несколько лет я не смахивала ни одной призрачной светящейся крохи с плеча, не видела их мимолетные стайки над головой. Чему была несказанно рада.

В городе духам не место.

Как и людям не место среди духов. Жаль, что мои родители считали иначе.

Поэтому, когда я увидела маленькую бабочку, вьющуюся над письмом, на мгновение ощутила предательскую дрожь.

… Четыре прошедших года так и не изгладили из памяти картину: тела родителей, погибших в ту роковую ночь, полностью облепленные этими мелкими отвратительными тварями.

Бабочек набралось больше сотни. Всех их привлек огромный выброс так лакомой для них духовной энергии. К сожалению, этой силы оказалось недостаточно, чтобы мама и папа смогли выжить после столкновения с могущественным темным духом, хейви.

Терпеть не могу духов-бабочек. Чертовы паразиты.

Я щелчком смахнула ненавистного мотылька, которого мои действия совершенно не смутили.

Аннерит, прелестная миловидная шатенка, с недоумением уставилась на меня. И немудрено: она не видела эту мелкую голубую тварь, которая присосалась к письму. С точки зрения соседки по комнате я непонятно зачем лихорадочно разгоняла ладонями пустой воздух.

В Военной академии ВС (её же Академии Внутренних сил) на меня смотрели, как на чудо чудное. Подумать только, в офицеры пошла девчонка с Севера, да ещё и из семьи говорящих с духами. Свою татуировку на предплечье в виде опрокинутого полумесяца и рунных завитков я предпочитала скрывать, но моя внешность всё равно говорила сама за себя.

Светлые, непривычные для столицы пепельно-серебристые волосы, чуть смуглая кожа и глаза цвета талого льда. Больше внимания привлекали только темнокожие с Юга, но тех хотя бы не доставали просьбами поговорить с призраком покойной бабушки или показать эффектные магические штучки. Не понимая, что ни к первому, ни ко второму я не имею никакого отношения.

Парочка неприметных последователей магии вэйду, так же известной как магия мертвых, с острова Эдси, были мне благодарны за то, что я отвела от них беду и отдувалась за всех вместе взятых, отвечая на нелепые вопросы и краснея от пристальных взглядов. Большая часть преподавателей в начале первого курса откровенно сомневались даже в моём умении писать, считая, что мы на Севере только с духами общаться и горазды, и занимаемся, сидя по лесам, исключительно всяческими непотребностями, о которых приличным людям и подумать стыдно.

Единственное, за что я, пожалуй, была благодарна Северу, так это за своё превосходное здоровье и удивительную выносливость. Несмотря на обманчивую худобу, во мне всегда хватало прыткости и физических сил, а под кожей перекатывались пусть и не раскачанные, но развитые мышцы. Выносливость и сила стали моими главными аргументами при поступлении в Академию, и мне простили даже окончание какой-то неприметной школы на окраине Севера. В итоге, все тренировки я проходила куда лучше большинства девушек на потоке.

Не могу сказать, что я так стремилась служить короне.

Моей родиной был Север, который я возненавидела до самых кончиков пальцев, а на корону мне было по большому счету наплевать, как и большинству северян. После присоединения к объединённым под знаменем Ференгтона Длиннорукова пяти королевствам пару столетий назад, наши кланы ещё несколько десятков лет даже не знали, что теперь мы относимся к какому-то там огромному государству.

Моих соплеменников волновали лишь духи, вникать в человеческую политику мы всегда считали ниже своего достоинства.

Защищать интересы короны я не сильно хотела, но после Военной Академии выпускникам давали бесплатное жилье при несении дальнейшей службы, а у меня же за душой ничего не было.

Так что выбор был невелик.

Я медленно подняла вытянутый конверт с цветастыми марками, уже заранее зная, откуда он и кто его послал. Мой брат Лэнс, оставшийся на Севере, не признавал других способов общения и упорно игнорировал прогресс. К телефонам, которых пусть и не было в нашем поселении, но которые были доступны из ближайшего города, он относился с пренебрежением.

Правда, ко всем предыдущим его письмам бабочки духовной силы не прилипали. Вероятно, перед отправкой послания Лэнс действительно изрядно поколдовал, раз письмо смогло так надолго привлечь раздражающего меня мотылька.

Наши родители погибли на задании, когда брату было уже двадцать. Лэнс успел к тому времени дать все положенные клану клятвы и выбрал этим свою судьбу, продолжив дело родителей. До моей же клятвы, обычно приносимой в полные восемнадцать лет, тогда оставалось всего полтора года.

Кто-то потом говорил, что я струсила. Но это было далеко не так.

Я совсем не боялась стать полноценной говорящей с духами, — но именно в этом ремесле я и усматривала главную причину нашей семейной трагедии.

Если бы родители выбрали другой удел, никак не связанный с опасным тонким миром… Я не хотела посвящать свою жизнь тому, что забрало у меня самое дорогое.

И после похорон, собрав свои более чем скромные пожитки, я уехала в столицу, славный город Галентен, где после захода солнца любой добропорядочный гражданин рискует в ближайшем переулке остаться без денег, штанов, и, если сильно не повезёт, жизни.

До поступления в Академию ещё полгода я снимала койко-место на переполненной мигрантами съёмной квартире, и мне приходилось подрабатывать то официанткой, то уборщицей, то продавщицей.

После зачисления я получила комнату в общежитии, разделив её с одной лишь Аннерит. Кроме удобной кровати, своего шкафа и совмещенного санузла на нас двоих, у меня теперь было регулярное бесплатное и вполне сносное питание.

О большем я даже мечтать не смела.

Ну а затем четыре года обучения пролетели одним смазанным и быстрым мгновением. Регулярные физические тренировки, после которых сил оставалось только чтобы доползти до кровати, делали своё дело, и горечь утраты быстро притупилась. Кроме этого, несмотря на первые трудности в общении, я смогла со многими подружиться.

Даже порой до безобразия противная Аннерит, дочь известного генерала, и та в итоге сильно ко мне потеплела и больше не морщила нос на мой северный акцент, который, впрочем, действительно успел практически полностью исчезнуть.

И даже не верилось, но всего лишь через два дня нам должны были выдать дипломы. Лэнса на это очень важное и торжественное событие я пригласила ещё месяц назад, и он успел дать положительный ответ. Как же я ждала этой даты…

Однако судя по письму в моих руках, что-то всё-таки изменило планы Лэнса.

Я с сожалением вздохнула и не спеша, словно оттягивая неизбежное, порвала по краю конверт. Ещё раз щёлкнула пальцами в воздухе рядом с резвящейся бабочкой, с брезгливостью отгоняя её от себя.

Знакомые чуть обрывчатые строки запрыгали перед глазами, — почерк у Лэнса был без преувеличения просто отвратителен. Я несколько минут разбирала всего несколько предложений, и когда закончила, покачнулась и едва смогла вовремя сесть на свою кровать, а не рухнуть там же, где и стояла.