Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна

На кухне пахло свежим кофе. Я никогда не любила сам напиток, но его запах мне нравился. Наверное, потому, что он ассоциировался у меня с Джен. Она всегда пила кофе по утрам, крепкий и черный. Иногда бросала в него пару кубиков сахара, и это означало, что сегодня у нее хорошее настроение. В такие дни она была особенно разговорчива, много улыбалась и почти не курила. Делала всего несколько затяжек перед тем, как выйти на улицу, и иногда даже оставляла недокуренную сигарету в пепельнице. Порой я баловалась и докуривала их за нее. Она, конечно, об этом знала. Почти уверена, что ей это нравилось.

Наши с Джен отношения никогда не были вполне определенными. С того самого мига, как я, придя по объявлению о сдаче комнаты, осознала, что хозяйка — альфа. А она, лишь окинув меня рассеянным изучающим взглядом, мгновенно поняла, что я — омега. Наши запахи выдали нас с головой, и прежде чем мы успели представиться друг другу или пожать руки, они уже устроили собственный танец знакомства — сперва усилились, перебивая друг друга, а потом миролюбиво переплелись, как два уютных кота возле камина. Как кот и кошка, если быть точнее.

В последние годы альф и омег стало рождаться все меньше, и причины этому находили самые разные — от эволюционных и биологических до религиозных и мистических. Мир постепенно отходил тем, кого в учебниках истории называли не-бестиями, то есть рожденными без крови Великого Зверя в венах. Обычным людям, если будет угодно, хотя сам термин «человек» был введен сравнительно недавно. Потому что не-бестий стало слишком много, и им не нравилось, что приходится определять себя через приставку «не». Словно это априори ставило их на уровень ниже таких, как мы. Хотя приходится признать, что старое поколение, к которому принадлежали наши бабушки и дедушки, все еще называло их именно так и начинало громко возмущаться всякий раз, когда их пытались поправлять.

Да, нас действительно становилось все меньше, а потому встретить одну из своих сородичей вот так, просто наугад ткнув в объявление на сайте недвижимости — что ж, это было своего рода удачей. Или невезением, смотря с какой стороны подойти к вопросу.

Конечно, женщины-альфы воспринимали нас не так, как мужчины. Для них мы не были просто сочным кусочком мяса с восхитительно приятным запахом, единственным предназначением которых было лежать на спине, раздвинув ноги, и раз в год рожать по два-три детеныша, которые в будущем почти наверняка стали бы новыми альфами или омегами. Да, вся проблема была как раз в том, что только омеги могли выносить и родить таких, как мы. Даже если бы альфа оплодотворил «не-бестию», их ребенок был бы самым обычным. Возможно, более выносливым и чувствительным, чем прочие, но в нем бы не было крови Великого Зверя. Он бы не был способен к частичной трансформации и уж точно не терял бы голову всякий раз, когда в радиусе пары метров оказывался кто-то, пахнущий так вкусно, что единственной мыслью, что оставалась в голове, было желание немедленно сорвать с себя одежду.

Наши с Джен отношения можно было бы определить как сестринские. Быть может, за тем лишь исключением, что старшие сестры обычно не испытывают навязчивого желания постоянно обнимать тебя, когда вы сидите на одном диване, и не утаскивают тебя порой в свою кровать, когда не получается заснуть. Что и говорить, я была омегой, проживающей на ее территории, буквально в соседней комнате, а значит она в некотором роде считала меня своей. Она не испытывала ко мне физического влечения — по крайней мере, не такое, о котором говорят обычно в таких случаях. Джен никогда не давала понять, что хотела бы более близких отношений, чем те, что у нас были, но ей было сложно справляться с собственными инстинктами. Я знала, что она получает удовольствие от наших объятий и от того, что, оставаясь на ночь в ее постели, я просыпалась, пропитавшись ее запахом. И, чего скрывать, мне тоже это нравилось — быть под защитой кого-то, кто не претендовал на мою независимость и не пытался запереть меня в четырех стенах в состоянии вечной беременности.

Я не устраивала ей сцен, когда она не ночевала дома, а потом от нее пахло другой омегой — другим, если быть точнее. А она не выспрашивала у меня, где я задерживаюсь после работы, и не лезла в мою личную жизнь. Как и в мою спальню. И тот раз, когда мы обе, выпив слишком много вина, вдруг начали целоваться и ласкать друг друга, в итоге был первым и единственным, потому что наутро мне было жутко стыдно за свое поведение и за то, о чем я ее просила, а Джен толком не смогла вспомнить половину из случившегося. Или, сжалившись над моим чувством собственного достоинства, притворилась, что это так.

Думаю, ее предки были откуда-то с юга. Она обладала этой жгучей, но в то же время аристократически изящной красотой, которую можно увидеть на портретах испанских королев прошлых веков. Высокая, как почти все альфы, она тем не менее обладала тонкой костью и танцующей плавностью движений, которые не позволяли назвать ее крупной или плечистой. Она вся была словно пучок натянутых струн, издающих тревожные раздраженные звуки, если провести по ним смычком. Постоянно что-то теребила в руках, ни секунды не проводила без движения. Когда была пьяна или переполнена эмоциями, много смеялась, показывая красивые ровные зубы, когда грустила или нервничала — постоянно покусывала нижнюю губу, отдирая от нее кусочки засохшей кожи, или пощипывала себя за локти. И, конечно, курила как паровоз. Она была исключительно умна и могла поддержать разговор почти на любую тему, начиная от искусства античности и заканчивая последними трендами международной политики. И не было ничего более трогательного, чем ее улыбка по утрам, когда мы просыпались в одной постели, одетые в разноцветные пижамы, и она, прежде чем отпустить меня, терлась носом о мою шею, словно стремясь вобрать в себя побольше моего запаха.

Она говорила, что я пахну как розовое вино, сладкое и пьянящее, и что по утрам этот запах особенно сильный. Она была изумительной личностью и потрясающей подругой, но общество, в котором мы жили, отказывалось признавать эти очевидные заслуги из-за того, кем она была помимо всего этого.

Женщины-альфы, как и мужчины-омеги, до сих пор считались чем-то ненормальным. Они «нарушали природный баланс», так об этом говорила Церковь. И, конечно, все как обычно крутилось вокруг деторождения. Женщины-альфы и мужчины-омеги были бесплодными: первые не могли выносить ребенка, вторые — его зачать. И только из-за этого — прикрываясь десятком догматов и выспренных словоблудий о грехе и нечистой крови — Церковь называла их ошибкой природы. А за ней и все остальное общество, слишком привыкшее за долгие годы принимать на веру все, что говорят мудрые альфы в белых рясах. Таких, как Джен, осуждали за глаза и сторонились, заставляя стыдиться своей сущности, которую им все равно не под силу было изменить.

В некотором роде это тоже нас сближало. Таких, как я — чистокровных омег — тоже порой сторонились и осуждали. Особенно, если после совершеннолетия мы все еще были не замужем. Таких омег называли гулящими, словно единственной целью нашего существования мог быть только секс — с мужем или, по крайней мере, постоянным партнером, который собирался им стать, что обществом приветствовалось и одобрялось, или же с кем угодно кроме этого, что обычно вызывало бурный всплеск негодования. В нашем обществе омеги, занимающие какие-то важные посты или должности, были не просто исключением из правил, они были буквально кричащим вызовом всей системе. И глядя на них, обыватели в первую очередь думали не о том, что они сознательно выбрали иную жизнь, а о том, что, видимо, с их репродуктивной системой что-то не так. Гормональный сбой, проблемы с овуляцией, какая-то другая ужасная болезнь, которая не позволяет бедняжкам быть тем, кем им на роду написано — любимыми игрушками своих альф и матерями их многочисленного потомства.

Все знали, как именно это работает. Знали, что причина в феромонах — в том, как мы пахли. Наш запах воздействовал непосредственно на центр удовольствия в мозгу альф, заставлял их переживать то, на что до сих пор не был способен ни один искусственный наркотик. Во время секса этот запах усиливался в разы, поэтому интимная связь с омегой была невыразимо приятнее любой другой. К сожалению, желание самой омеги в расчет принималось далеко не всегда. Даже подпорченный страхом или болью, запах все равно оставался довольно сильным, его все еще было достаточно, чтобы взявший свое силой мог получить ни с чем не сравнимое физическое наслаждение. И это была только одна из проблем, одна из голов этого многоголового уродливого монстра, которого представляло собой наше общество. Сексуальность омег опьяняла, и в то же время она была по сути под строжайшим запретом, если дело не касалось каких-то знаменитостей, ради которых делались исключения. Нас порицали не за то, как мы распоряжались своим телом, а за то, какие желания мы этим телом вызывали у сильных мира сего. Мы буквально вынуждали их признать свою уязвимость перед нами, свою зависимость от нас и наших решений, ведь, если дать омегам возможность выбирать, они могут и вовсе решить, что не обязаны ни перед кем раздвигать ноги. И посадить не привыкших ни в чем себе отказывать альф на голодный паек.