Рабыня Рива, или Жена генерала (СИ) - Устинова Мария

– Кровная месть – главное в жизни григорианца, – прошептала я на ухо командора Лиама. – Молодой генерал станет оберегать честь семьи, не касайтесь в разговоре его родных. Он может вызвать вас на поединок.

Я перевела дух и отступила на полшага. Теперь я находилась за спиной своего хозяина.

По углам шлюзовой площадки стоял почетный караул. Второй заместитель занял место по левую руку командора. Мы ждали первой встречи старых противников, и воздух искрил от напряжения. Великий день. Если случится чудо и мирный договор подпишут, он положит конец Десятилетней войне. Войне, в которой мой народ проиграл и заплатил дань десятью тысячами рабов. Я одна из них.

Я снова приблизилась к уху Лиама:

– Пожелайте удачи и процветания его супруге. Он не женат. Для григорианца это равно пожеланию благополучия рода.

Со своего места я видела лицо Лиама полубоком: прямой нос под козырьком фуражки, массивный подбородок и краешек брови. И сейчас эта бровь приподнялась.

– Почему не женат?

– Возможно из-за молодости генерала и долгой войны. Точных сведений нет.

– Назад.

Я отступила, одернув китель. На мне была форма вспомогательных сил – на военную, как и на личное оружие, я не имела права. Она была черной, чтобы с первого взгляда понимали кто я. Рядом с белым парадным мундиром Лиама и синей формой флотских она смотрелась позорным пятном.

Шлюзовые двери пришли в движение.

Лиам подобрался, солдаты забряцали оружием, один в боковом коридоре опустился на колено, используя угол в качестве укрытия. В любой момент были готовы открыть огонь. Война затронула многих, но к финалу лишь один народ не сложил перед агрессором оружие. Я считала, что Григ победит, но после оглушительных сражений стороны пришли к примирению. Соглашение подпишут на равных, как бы Лиам ни скрипел зубами.

Наконец, массивные створки разъехались. Три фигуры за ними, плохо видные с залитой светом площадки, направились к нам, и я поняла, что темнота в глубине шлюза обманчива – за ними стояла стена бойцов в темной броне.

Григорианцы на голову выше человека и центр тяжести у них смещен вперед. Если смотреть сбоку, кажется, что они сгорблены, впечатление усиливали мощная шея и массивный плечевой пояс. Серая кожа была гладкой везде. Лицо – нечто среднее между человеческим лицом и звериной мордой. Оно было рельефным, с резко выдвинутым лбом, под которым пряталась человеческие глаза. Желтые, с черной каймой вокруг радужки, они больше всего выдавали сходство с человеком – в них светился разум. Узкий нос с резко очерченными ноздрями и рот, почти лишенный губ, напротив, были похожи на черты животного.

Генерал Эс-Тирран шел в центре – худощавый, но выше остальных. Он припадал на правую ногу – едва заметно, но среди этого народа принято скрывать травмы. Ранен он тяжело. Исцарапанная темно-серая броня, похоже, прошла всю войну.

Лиам подал руку первым – на Григе рукопожатия не в ходу. Эс-Тирран замешкался, но ответил тем же.

– Приветствую, Эс-Тирран, – сказал Лиам. – Желаю процветания вашей супруге.

Григорианец смотрел мимо, оглядывая присутствующих. Желтые глаза остановились на мне, ощупали черную форму – он понял, что я рабыня.

– У меня нет супруги, – он повернулся к Лиаму. – Я принес клятву.

Голос оказался тихим, вкрадчивым, он влез под кожу и потек в венах вместо крови. Незаметным движением я согнала с руки мурашки.

Недолгая заминка и я почувствовала, как злится Лиам – он не понял слов григорианца, но сообразил, что оплошал. Моей вины не было – я сама не поняла, о какой клятве речь и почему генералу не понравилось пожелание.

– Церемония состоится завтра в восемь утра, – отчеканил Лиам. Ладонь прижалась к бедру, словно он хотел вытереть ее о белоснежные форменные брюки. Прижалась и застыла. – Будьте моим гостем. Вас проводят в каюту.

– Сам доберусь, – желтые глаза вернулись ко мне. – Пришли девушку. Обещаю, что не наврежу твоей рабыне.

«Да хоть съешь ее» – читалось в раздраженной позе Лиама, но он просто кивнул.

Старые враги разошлись.

Командор развернулся и пошел по коридору, Эс-Тирран остался на площадке. Я поспешила за хозяином. Григорианцы пробудут на «Стремительном», пока договор не вступит в силу.

– Вонючая рептилия, – зашипел он, брызгая слюной, как только мы скрылись за поворотом.

Я подала платок, который всегда держала наготове. Лиам бешено обтер руки и отшвырнул в сторону. Я подобрала на ходу.

У лифтов мы остановились. Командор поднимется на мостик – мне туда нельзя.

– Рива! Приди к нему сегодня, будь гостеприимна. Потом расскажешь.

Я кивнула, тщательно следя, чтобы лицо осталось безмятежным – эмоции на «Стремительном» не приветствуются.

Лиам скрылся в лифте. Когда дверцы захлопнулись, скрывая стройную спину, обтянутую белым кителем, я выдохнула. Не раскисай. Всего один вечер. Всего один…

Я красивая женщина. Наверное, поэтому оказалась на флагмане.

Когда меня забрали, я закончила начальный курс ксено-этики и, несомненно, это тоже послужило причиной. Но главное, что я была молода и подходила под вкусы Лиама.

Вот уже час в своей маленькой сумрачной каюте я пыталась настроиться на нужный лад. Живу я плохо, но лучше, чем другие рабы. Здесь нет окон, кровать – узкая койка с темно-синим одеялом, пол металлический. Даже раковина в санузле жестяная и темно-серая – из сырого железа. На моей планете заключенные живут лучше.

Вечер на «Стремительном» официально начинался в шесть – это через полчаса. К этому времени я должна быть в апартаментах Эс-Тиррана.

Вместо формы я надела черное платье до колен и соорудила прическу наподобие «корабельного узла», но свободнее – пышную и небрежную.

Подошла к зеркалу. Сильнее всего на моем лице выделялись глаза, большие, синего цвета – в моем мире это признак красоты. Татуировка вокруг пушистых ресниц делала их выразительнее. Вот уже два года из них не уходила печаль, превращая и без того глубокий взгляд в настоящую морскую бездну.

У меня темные волосы и смуглая кожа – раньше была, пока не выцвела за годы на «Стремительном». Платье открывало плечи и мертвенно-белый свет падал на них бликами. Я страшилище. Но вряд ли григорианец отошлет меня обратно – они неразборчивы в связях. Наверное, ему нужна компания. Поговорить, выпить, уйти к себе… Умоляю.

Без одной минуты шесть я стояла перед дверью Эс-Тиррана. Не стучала. Стояла и ждала.

Меня впустили ровно в шесть. Солдат, открывший дверь, вышел за порог, и я осталась одна посреди великолепной каюты для высших офицеров. Мягкий, но яркий свет заливал мозаичный пол – теплый, ровный и глухой. Когда идешь по такому, не слышно шагов. Поэтому когда я подошла к огромному иллюминатору, захваченная шикарным видом на станцию всю в огнях, Эс-Тирран меня не услышал.

Он стоял перед окном и смотрел в пустоту. Станция была прекрасна, но григорианцы не ценят красоты.

Они ее разрушают.

Я не осмелилась подойти вплотную. Пока не пригласит, нельзя, а он даже не знает, что я стою позади.

Но я ошиблась.

– Ты Рива? – голос прозвучал гортанно, почти безразлично. Странно, что он вообще знает мое имя.

– Да, это я, – по привычке склонила голову, словно говорила со старшим по званию, но опомнилась и выпрямилась. Чужим кланяться необязательно.

Эс-Тирран повернулся ко мне. Все еще в броне, у бедра ритуальный кинжал с рифленой рукояткой. Оглядел меня равнодушным взглядом рептилии и пошел к ширме, которая делила каюту пополам. За ней пряталась жилая часть каюты. Спальня тоже там. Меня туда не пригласили.

Красивая стеклянная ширма была увита искусственными растениями вроде вьюнки, но выглядела вьюнка как живая, изгибами перекликаясь с золотым орнаментом на мутном стекле.

Генерал налил из бутылки, спрятанной в открытой нише.