Рейчел Уорд - Числа. Хаос

В транзитном центре мы встаем в очередь на регистрацию. В одну очередь встают те, кому есть куда ехать, в другую — те, кому некуда. Мы с бабулей не чипированы, поэтому должны показать удостоверения личности, и бабуля заполняет анкеты на нас обоих для переправки в Лондон. Нам к одежде прикалывают бумажки с номерами, как будто мы собираемся бежать марафон, а потом сгоняют в какой-то зал и просят подождать.

Раздают горячую еду и питье. Мы снова встаем в очередь. Когда очередь уже подходит и я вижу еду и чувствую запахи, рот наполняется слюной. Остается три человека, и тут в зал входит очередной солдат и выкрикивает номера, в том числе наши. Наш автобус уже подогнали. Пора ехать.

— Баб!..

Я голодный как волк. Мне бы перекусить, хоть что-нибудь, иначе я с ног свалюсь.

— Извините, — говорю, — вы нас не пропустите?

Никто и ухом не ведет. Все притворяются, будто не слышали.

Солдат начинает повторять номера, и я еще раз прошу нас пропустить. Ничего не происходит. Я в отчаянии. Кидаюсь вперед, просовываю руку в просвет между двумя людьми и лихорадочно шарю. Рука что-то нащупывает — вроде бы тост, — и я его беру. Кто-то хватает меня за запястье и больно стискивает.

— Здесь очередь, — твердо говорит этот кто-то. — Мы — англичане. Мы умеем стоять в очереди.

— Простите, — говорю. — Это для моей бабушки. Она проголодалась, а нас сейчас отправляют.

Гляжу в лицо человеку, который меня схватил. Средних лет, полтинник или около того. Седой, угрюмый — сразу видно, что с ног валится от усталости, но меня потрясает не это, а его число. 112027. Ему осталось всего полгода. А еще я на мгновение вижу его смерть — ужасная, жестокая, удар по голове, кровь, мозги…

Роняю тост на тарелку и пячусь. Человек отпускает меня, он думает, будто победил, — но, похоже, и он что-то во мне заметил: лицо у него смягчается, и он протягивает руку, берет тост и дает мне.

— Это для твоей бабушки, — говорит он. — Беги, сынок. Не опоздай на автобус.

— Спасибо, — мямлю я.

Так хочется сунуть тост в рот — прямо здесь, целиком, — но тот человек смотрит на меня и бабуля тоже, поэтому я бережно выношу тост на улицу, и когда мы с бабулей устраиваемся в автобусе, отдаю его ей. Она ломает тост пополам и половину возвращает мне. Мы ничего не говорим. Я запихиваю свой кусок в рот и заглатываю в два счета, а бабуля растягивает вкусняшку надолго, до тех пор пока мы не выезжаем из города на автостраду, которая ведет на восток. Автострада проходит по насыпи, окруженной целыми милями затопленных полей. Наконец-то показывается солнце и превращает воду в серебряное полотно, яркое-яркое — смотреть больно.

— Баб, — говорю. — А вдруг весь мир затопит? Что нам тогда делать?

Бабуля вытирает рукой с подбородка капельку масла и облизывает пальцы.

— Построим ковчег, наверно, ты да я да мы с тобой. И позовем на него каждой твари по паре. — Она с усмешкой гладит мне руку — теми пальцами, которые только что облизала. Там, где я в лодке впился в кожу ногтями, остались ярко-красные полумесяцы.

— Чего это ты? — спрашивает бабуля.

— Ничего.

Бабуля глядит на меня и хмурится. Потом легонько пожимает мне руку.

— Не переживай, сынок. Мы отлично устроимся в Лондоне. Там и защитные дамбы есть, и все прочее. В Лондоне свое дело знают. У нас все будет хорошо. Старый добрый Лондон…

Она откидывается на спинку, закрывает глаза и вздыхает — довольна, что наконец-то едет домой. Зато мне расслабляться нельзя. Надо записать число человека из очереди, пока я его не забыл. Меня снова встряхивает. Когда видишь числа всю жизнь, начинаешь их заранее чувствовать. А у этого человека число какое-то неподходящее. Мне не по себе. Запишу — сразу станет легче.

Достаю из кармана записную книжку и вношу туда все, что успел запомнить: словесный портрет (лучше, конечно, указывать имя), дата, место, его число, как именно он умрет. Я все тщательно записываю, и с каждой буквой, с каждым словом мне становится спокойнее. Теперь все здесь, в книжке, никуда не денется. Можно будет потом перечитать.

Убираю записную книжку. Бабуля начинает тихонько похрапывать. Хорошо ей. Гляжу на остальных пассажиров. Некоторые пытаются поспать, но кое-кто — как я, на взводе, нервные. С моего места видно человек шесть-семь, которые не спят. Мы ловим взгляды друг друга, а потом молча отводим глаза — мы же чужие.

Но мне хватает всего одного взгляда, одного мига, чтобы заметить их числа, у каждого свое, — даты смерти.

Вот только у этих числа совсем не разные. У пятерых они кончаются на 12027, а у двоих — вообще совпадают: 112027.

Теперь сердце так и колотится у меня в груди, я дышу мелко и часто. Лезу в карман, снова нащупываю книжку. Руки у меня трясутся, но все же удается достать книжку и открыть ее на нужной странице.

Эти люди — как тот человек в очереди: им тоже осталось всего полгода.

Они все умрут в январе следующего года.

Они все умрут в Лондоне.

— Ты сама знаешь, почему здесь оказалась. К такому ты не привыкла, но у нас не осталось вариантов. Здесь твоих штучек никто терпеть не станет — так что не вздумай опаздывать, прогуливать, грубить. Это шанс начать новую жизнь, на этот раз сделать все как положено, взяться за ум. Пожалуйста, Сара, не подведи нас. Не подведи саму себя.

И та-та-та, и бу-бу-бу. Завел шарманку. Я так устала, что слышать ничего не хочу, вот и пропускаю все мимо ушей. Сегодня я почти не спала, а когда задремала, мне снова приснился тот сон, и пришлось силой заставить себя проснуться. А потом я лежала и прислушивалась к домашним шорохам, пока не рассвело.

Я ему ничего не говорю, даже не прощаюсь, — вылезаю из «меркьюри», и все. С силой хлопаю дверью — и представляю себе, как он морщится, так и слышу, как он ругает меня, и от этого мне становится легче — на секунду.

Прохожие оборачиваются на «меркьюри», как всегда. На подъезде к школе машину увидишь не каждый день, тем более такую роскошную громадину, как папина. Теперь они и на меня оборачиваются. Супер — еще ничего не началось, а я уже выделилась из толпы. А, плевать.

Кто-то свистит, а потом тянет мне вслед: «Ки-и-иса» — этак с оттяжечкой.

Поглазеть на меня остановилась компания мальчишек — человек шесть-семь. Меряют меня взглядами, облизываются, будто волки. Ну и что мне теперь, интересно? Испугаться? Порадоваться, что нравлюсь им? А пошли они. Показываю им средний палец и иду в ворота.

Кажется, для районной школы тут не так уж и плохо. По крайней мере, все новенькое и чистенькое, а не обшарпанное, как я ожидала. Новенькое, правда, только потому, что старое здание подожгли во время волнений 2022 года, а репутация у «Форест-Грин» осталась прежней: крутой режим, крутые детки. Когда мама с папой сообщили, что определили меня сюда, сердце у меня екнуло, а потом я подумала: «Какого дьявола? Школы — они все одинаковые. Школа, дом — один черт, все равно тюрьма, так ведь? Везде тебя подгоняют под стандарты». Где я, не важно — голова моя при мне, и что в ней делается, никто не проконтролирует.