Дорогой интриг (СИ) - Цыпленкова Юлия

Амберли посмотрела на меня, вдруг прикрыла рот кончиками пальцев и хихикнула. Округлив глаза в деланном изумлении, я вопросила:

— И что вас так развеселило, сестрица? Над чем потешаетесь?

— Такая глупость вдруг пришла в голову, — отмахнулась она.

— Говори сейчас же! — притопнула я ногой.

— Это такая глупость, — ответила она и попыталась успокоиться, но я подступила к ней:

— Стало быть, не сознаешься, — констатировала я.

— Шанни, право слово… ай, — взвизгнула Амбер, так и не договорив, потому что я пробежалась пальцами по ее ребрам. — Шанни! Ай, не надо, Ша-ха-ха, — расхохоталась она в полный голос. — Хва… хватит, Шанни, — сестрица неприлично хрюкнула, и я грозно свела брови:

— Говори, а то хуже будет.

— Да это и вправду глупости, сестрица, — отдышавшись, улыбнулась Амберли, но, поняв, что отступать я не собираюсь, она отвела взгляд и проговорила ворчливо: — Мне вдруг подумалось, что необходимую свободу тебе даст замужество, — Амбер скосила на меня глаза и закончила, сверкнув лукавой улыбкой: — Выходи за старика, Шанни. За древнего-древнего, и тогда когда он умрет, ты станешь вдовой. А вдовы, как известно, могут позволить себе много больше, чем замужние дамы и уж, тем более, девицы. Вот, что мне подумалось.

Теперь в самом искреннем изумлении округлила глаза. После размяла пальцы и велела:

— Беги, говорливое создание, беги, пока кара не настигла тебя за крамольные помыслы. Месть! — воскликнула я и бросилась к негодяйке.

— А-а, — взвизгнула Амбер и припустила от меня по аллее.

Она заливисто смеялась, уворачиваясь от моих скрюченных пальцев. И если поначалу я воинственно выкрикивала ей вслед о возмездии, то вскоре уже смеялась, петляя между деревьями в попытке нагнать Амберли. Наконец изловчилась, прыгнула и повалила вертлявую сестрицу на траву. После навалилась сверху и пробежалась пальцами по ребрам.

И вот в такой верещащем клубке тел, заходящемся в искренней щенячьей радости, нас и обнаружила моя матушка.

— Да что же это, девочки! — всплеснула она руками и велела лакеям, следовавшим за хозяйкой: — Разобрать сие безобразие и растащить. И когда нас, краснощеких со сверкающими глазами и дышащих так, будто мы пробежали весь парк наперегонки, утвердили в вертикальном положении, госпожа баронесса отчеканила: — Да разве же это поведение девиц, которых в скором времени ожидает сватовство и долг супруги? Это же возмутительно!

Мы переглянулись с Амбер, она скривилась, изобразила трясущиеся, словно у старика руки, и… матушкина тирада умчалась с ветром, потому что смех помимо воли прорвался наружу, и даже заломленные в муках руки родительницы не произвели должного эффекта.

— Экие бесстыдницы, — возмутилась матушка и велела: — По комнатам, и чтобы сегодня больше не дурачились. До завтрашнего дня вы, Амберли, выполняете задания, полученные от вашего учителя, вышиваете, читаете и отдыхаете. А вы, дочь моя, немедленно приводите себя в порядок! И чтобы этого ужасного красного лица я больше не видела. Боги, за что же мне это?! — трагически возопила баронесса и, прижав ладонь к сердцу, помчалась дальше, не забыв отчеканить: — Исполнять, сейчас же!

Проводив ее взглядами, мы с сестрицей переглянулись, и Амбер протяжно вздохнула. Моя послушная и кроткая родственница уже мысленно шагала в свою комнату, переживая, что так и не посмотрела на парк, подготовленный к встрече важных гостей. Она бы так и сделал, если бы я была хоть на десятую долю похожа на нее нравом, но юную баронессу Шанни Тенерис сложно было назвать кроткой, и потому она, то есть я, даже и не подумала вернуться в особняк.

Взяв Амберли за руку, я дернула ее за собой, и мы скрылись за цветущими зарослями тальмены – кустарника, цветы которого меняли окрас по мери своего угасания. Сейчас это были пышные белые соцветия. Но пройдет месяц, и белизна станет нежно-розовой, а когда лепестки покроются сочным пурпуром – придет их пара увядания. Тальмены невероятны по своей красоте и аромату. Однако не ради их прелести я утащила сестрицу в благоухающую густоту кустарника.

 — Шанни! — сдавленным полушепотом воскликнула Амберли. — Что ты опять творишь?

— Не позволяю матушке испортить нам настроение, — ответила я. — Неужто ты думаешь, что она сейчас же побежит проверять, как мы исполнили ее приказание? Госпожа баронесса уже и думать забыла о нас. Всё, о чем думает матушка, это о приеме. И все ее волнения направлены туда же. А мы лишь были случайным событием на пути. А это, согласись, вовсе не повод бежать в комнаты и сидеть над скучным чтивом.

— Но если она нас заметит…

— Значит, мы будем там, где нет ее, — улыбнулась я и взяла сестру за руки. — Дорогая моя, у тебя всегда есть я, чтобы сослаться на мое дурное влияние. И более того, нынче я стала взрослой, а значит, ты должна слушаться меня. Верно? Кто взрослый? Ну-ка, скажи мне, крошка Амберли, кто?

— Господин барон, госпожа баронесса, наша воспитательница…

— И-и, — многозначительно протянула я.

— И? — желая поддразнить меня, Амбер приподняла брови, обозначив непонимание.

— И я! — гордо провозгласила я. — А если ты не признаешь этого, то можешь отправляться в свои комнаты и просидеть там до завтрашнего дня, как тебе велено. А я пойду и наслажусь видом парка, пока его не наводнили гости. И, можешь мне поверить, я ни за что и ничего не расскажу тебе. Совсем-совсем. Даже намеком.

Я кивнула для весомости своих слов и, приподняв подол платья, шагнула на другую сторону кустов тальмена. Приостановившись, я прислушалась – вскоре раздался шелест листвы, и ко мне, насупившись, вышла хорошая девочка Амберли. Она бросила на меня взгляд и ворчливо произнесла:

— Ты взрослая, и я не могу противиться твоему решению, — после прижала ладони к груди: — Только умоляю, осторожней.

— Мы будем, как две мышки, — заверила я трусишку, вновь взяла ее за руку, и мы побежали в сторону пруда, где должна была произойти встреча гостей.

Стараясь находиться под укрытием ухоженной растительности, и зорко следя за тем, чтобы не попасться на глаза баронессе, мы добрались до первой цели нашего путешествия. Признаться, мы обе открыли рот от изумления. Матушка с батюшкой и вправду постарались на славу. Амбер и вовсе застыла на месте с широко распахнутыми глазами, рассматривая ажурную арку, перекинувшуюся, словно радуга, с одной стороны дорожки на противоположную. Да она и была похожа на радугу, только закрученную спиралью. Цветы, от красных до фиолетовых, увивали хрупкое с виду сооружение. А еще они мерцали, рассыпая из сердцевинок золотую пыльцу. Она медленно парила в воздухе и, едва опустившись на землю, таяла.

Я приблизилась к арке, подставила ладонь под пыльцу, но она даже не оставила следа на коже.

— Какая чудесная иллюзия, — произнесла я.

— Благодарю, ваша милость, — послышался знакомый голос из-за наших с Амбер спин.

Сестрица моя, охнув, скользнула за меня, как всегда делала, если чего-то опасалась или искала защиты. Развернувшись лицом к мужчине средних лет, я присела в неглубоком реверансе. Пусть он не был знатен, но являлся магом, а к ним относились с уважением все: от государя до золотаря. Впрочем, Его Величество кланяться магу точно бы не стал, но на то он и король. А нас приучали к почтению. Однако и почтение это разнилось. Перед нами был сам придворный маг, и ему следовало отдать дань уважения.

— Примите мое поздравление, дорогая баронесса, — склонился в ответ маг. — Я был рад услужить вашему батюшке. Благороднейший и добрейший человек.

— Только батюшке? — лукаво прищурилась я.

Маг чуть нагнулся в мою сторону, приставил к уголку рта ладонь ребром и произнес, значительно понизив голос:

— Я сотворил это, думая о вашей юной прелести, дорогая моя Шанни. Но я не смею объявить об этом во всеуслышание, потому, надеясь порадовать вас, я старался для ваших родителей, — закончил он и весело улыбнулся.

— Мне бы понять, обидеться на вас или расцеловать в щеки, — хмыкнула я.

— Я предпочел бы последнее, но это было бы непозволительной наглости с моей стороны, — ответил господин маг. — Но обижаться на меня даже не вздумайте! Менее всего я желал бы вас обидеть, госпожа баронесса. Примите мой скромный дар, и ваш восторг станет для меня лучшей благодарностью.