Единственный и неповторимый Кристальный друид (ЛП) - Мари Аннетт

— Да, я буду рада помочь! — бодро ответила я.

Кот раздраженно тряхнул хвостом.

Кейтлин просияла.

— Спасибо. Буду должна. Кофе завтра?

— Завтра меня не будет.

— О, тогда в твою следующую смену?

— Звучит неплохо!

Она убежала, захлопнув дверь, и моя улыбка увяла.

Было очень похоже. Поразительное выступление.

Я раздраженно посмотрела на кота и повернулась к микроскопу. Я разглядывала соскоб кожи под линзой, обнаружила сигарообразные тела клещей демодекс и сделала запись на заявлении рядом со мной. Мне нужно было проверить еще два образца — мочу и количество лейкоцитов — но встала из-за стола. Сначала я покормлю зверей, потом закончу работу в лаборатории.

Белоснежный кот растянулся на столе, смотрел, как я ухожу, в десять раз презрительнее смертного кота.

Я прошла по большому процедурному кабинету, обогнула стол для осмотра, запах обеззараживающего средства жалил мой нос. Вой кота, скучающего по дому, доносился из-за двери впереди.

— Кейтлин, идем!

Кейтлин с гулкими шагами вылетела из коридора в комнату для персонала и пронеслась мимо, не заметив меня. Она пропала за аптечным шкафом, который мешал мне видеть задний выход.

— Я тут, — она тяжело дышала. — Дай мне секунду завязать шнурки.

Ее нетерпеливая спутница фыркнула.

— Ты покормила котов?

— Нет, я попросила Сейбер сделать это.

— Сейбер? — мое имя недовольно повторил третий голос. — Фу.

— Что за «фу»? — спросила Кейтлин.

— Зачем ты попросила ее? — хоть она понизила голос, я узнала высокие ноты Николетты, еще одного ветеринара. — Ничего странного от нее не чувствуешь?

— О чем ты? Она очень хорошая.

— Ага, — сказала третья женщина. — Она очень милая! Будь с ней мягче, Николетта.

Задняя дверь закрылась. Я стояла у комнаты с котами, мое отражение в окошке двери смотрело на меня. Мои прямые черные волосы ниспадали до локтей, густая челка была обрезана ровной линией у бровей. Загар согревал мою светлую кожу достаточно, чтобы я не выглядела как труп, тусклые веснушки покрывали мой нос. Скулы резко выделялись, уголки губ были немного опущены. Классический синдром стервозного лица.

Мои серо-голубые глаза смотрели, пристальные и зловеще пронзительные даже для меня. Взгляд солдата на тысячу ярдов.

Я открыла дверь. Коты завопили от моего появления, и я посмотрела на указания для кормления первого кота, длинношерстного гималайского.

Людям нравится, когда другие что-то делают за них. Они не уважают тебя за это, но ты им нравишься, это мне и нужно. Я была милой. Хорошей девочкой. Не больше, не меньше.

Я научилась, как быть хорошей девушкой, пока училась на ветеринара, и я отточила навыки за четыре года работы в этой клинике. Я рано поняла, что вызов симпатии был куда важнее, чем честность, искренность или уважение.

Вызов симпатии был техникой выживания, потому я помогала коллегам, даже когда предпочла бы отказать им.

Я не могла дать хоть кому-то понять, что я была совсем не милой девушкой.

* * *

Вечернее солнце озаряло красивым золотым светом узкую дорогу, я ехала на своем пикапе на восток от Кокитлама. Я оставила пригород позади, густой старый лес склонялся к дороге слева, мешая видеть размашистые горные склоны. Справа фермерские угодья тянулись к невидимым берегам реки Питт.

Тихое спокойствие охватило меня. Вершина на севере была частью провинциального парка, и дальше был бесконечный простор Берегового хребта. Людный Ванкувер был меньше, чем в часе езды на запад, достаточно далеко, чтобы его суматоха не беспокоила территорию моего дома.

Дорога поворачивала на северо-восток, и мой пикап миновал этот изгиб, большая вывеска уже манила меня:

«Служба спасения животных «Сердца и Копыта».

Я свернула налево, на землю. Шины пикапа загремели по решетке от скота, и я снова ускорилась, несясь мимо длинного огороженного пастбища, покрытого травой. Смешанное стадо — лошади, пони, ослы, козлы, овцы, ламы и несколько коров — подняло головы, провожая мою машину взглядами, а потом продолжило лениво щипать траву.

Впереди густая роща скрывала ферму. Я проехала мимо укрывающей листвы и через открытые врата, и слева появился домик. Все здания фермы — конюшня, гараж, сарай, маленькие загоны, теплица и прочее — выходили на широкий двор. Фруктовый сад аккуратными рядами тянулся за теплицей.

Припарковавшись перед домом возле ржавеющего Форда Рейнджер первого поколения бледно-голубого цвета, я открыла дверцу и выбралась. Я повернулась закрыть дверцу, белый кот выпрыгнул за мной. Он бросил на меня нечитаемый взгляд своими нереальными синими глазами, а потом ушел, задрав хвост.

Я закрыла дверцу, взгляд скользнул к залитым солнцем лесам, покрывающим гору на севере фермы, но грубое приветствие перебило мою зарождающуюся мысль о походе в гору.

— Сейбер! — Доминика появилась в большом открытом дверном проеме просторной конюшни, побежала по гравию двора ко мне. На пару дюймов ниже и с формами пышнее моего тела в метр семьдесят ростом, она не выглядела как та, кто регулярно таскал тюки сена в пятьдесят пудов. Ее черные, сильно вьющиеся волосы были короткими, красные очки выделялись на золотистой коже.

— Я рада, что ты вернулась, — сказала она, останавливаясь рядом со мной. — Два новых коня хуже, чем мы ожидали. Завтра прибудет ветеринар, но ты можешь посмотреть?

— Конечно, — быстро сказала я.

— Большой серый конь хромает, — говорила она, пока мы шли к конюшне. — У него самый ужасный случай молочницы копыт в моей жизни. Маленький двигается хорошо, но он весит меньше нормы, и он выплюнул половину своего сена. Я подозреваю серьезные проблемы с зубами.

— С этим я вряд ли смогу сильно помочь, — я могла помочь с копытами, но не зубами. — Это лошади Харви Уитби?

— Да, — прорычала Доминика. — Он не должен был вообще покупать лошадей для своих избалованных дочерей. Те девочки ни разу в жизни не убирали в загоне, так что, конечно, они не знают, как заботиться о лошади. Им все равно. Но тот гад предпочел бы бросить лошадей в поле и забыть о них, чем отдать их мне.

Отдать животных — даже тех, которых он не хотел — в организацию спасения было бы равносильно признанию, что он совершил ошибку. А Харви Уитби не ошибался.

Хруст наших шагов сменился стуком ботинок по бетону. «Сердца и копыта» не было элитным объектом — почти все здания нуждались в свежей краски десятки лет — но Доминика влила все, что у нее было, в полное восстановление конюшни восемь лет назад.

Слева ряд просторных загонов тянулся вдоль стены, каждый открывался в загон на улице вдвое больше размером. Слева окна обрамляли большую арену в стенах здания, оттуда свет солнца проникал в конюшню.

— По крайней мере, ты смогла забрать их на аукционе, — пробормотала я.

— Вдвое дороже, чем должна была заплатить. Покупатели мяса снова подняли цену против меня, — она невесело ухмыльнулась. — Я ответила тем же.

Лошади в загонах с любопытством поднимали уши, высовывали головы в проемы в дверцах их загонов, глядя, как мы проходили мимо.

Я нахмурилась.

— Ты сказала две лошади. Разве у Уитби не было три?

Плечи Доминики гневно дрогнули.

— Я ожидала три на аукционе, но третьей там не было.

— Уитби оставил ее себе?

— Наверное, но я не понимаю, зачем.

В дальнем конце конюшни две незнакомые лошади стояли в открытых стойлах, привязанные к столбикам.

Грета, совладелица фермы, посмотрела на нас, когда мы подошли. Выше меня, тощая и с сильным загаром из-за часов под солнцем, она отличалась от Доминики во всем, кроме бескомпромиссной верности зверям, о которых они заботились.

Она стояла возле светло-серого коня в яблоках, тихо ворковала с конем, пока потирала его лоб. Ростом в семнадцать ладоней, он был крупным для прогулок верхом, в нем было что-то от ломовой лошади — Першерон, наверное, судя по его цвету, крепкому телосложению и мощным ногам. Меньший коричневый конь был четвертьмильным, он нервно крутил ушами, изучая незнакомое место.