Заложница в академии (СИ) - Левина Ксюша

Крепкое тело врезается в моё, сминает и прижимает к стене со всего маху. Из глаз будто звёзды сыплются, затылок обжигает огнём. Я выдыхаю, шиплю и тут же начинаю царапаться, но каменею встретившись с изумрудными глазами.

Они гипнотизируют, и будто разом заменяют собой и океан, и небо, отчего страх пробирает до самого нутра и колени начинают подгибаться.

Я чувствую тёплую кровь, сбегающую по волосам от раненого затылка к шее, и кажется, что её запах распространяется всюду.

Зеленоглазый морщится, словно учуял что-то мерзкое. Крепко сжимает мои руки, коленом фиксирует ноги. С его головы падает чёрный капюшон, но почти сразу лицо скрывает изумрудный туман-маскировка.

Я успеваю его увидеть.

Успеваю понять, что не забуду это лицо никогда. Тем более, что очень вероятно, этот день станет для меня последним.

Белая кожа и белые волосы, брови широкие, почти тёмные и яркие-яркие глаза, которые до сих пор не отпускают мои. Он будто весь светится. Истинный маг. А значит — враг. Особенно ночью, когда они буквально выходят на охоту.

Он не старше меня, первокурсницы. Лет двадцать, но во взгляде уже ярость, присущая каждому Истинному. Она у них в крови, с рождения.

— Скажи что-нибудь, чтобы я тебя отпустил. Придумай причину, — шепчет он, и я вскидываю голову.

Истинные не дарят таких шансов. Он не должен был это говорить. А я ничем не могу ему ответить, и от этого в горле пересыхает. Мне нельзя открывать рот. Моя сила бурлит из-за страха и нервного напряжения и, если заговорю — непременно вырвется наружу.

— Я жду, — его голос жёсткий. Он требует, чтобы я отвечала.

Руки больно царапаются о кирпичную стену. Мне чертовски холодно, тут, на берегу. И очень-очень страшно.

И я не успеваю удержать язык за зубами.

Наклоняюсь вперед, и почти касаясь его уха, шепчу:

— Ты пожалеешь, что дал мне шанс.

Он не знает этого языка, но услышав отступает. Мой голос гипнотизирует его так же, как меня его зелёные глаза. Мы оба деморализованы, но я успеваю среагировать первой. С Истинного слетает маскировка, изумрудный туман рассеивается, и я снова вижу его лицо. Брови сдвинуты, челюсть напряжена. Он не понимает, что это было. Я не понимаю, как это работает.

— Проваливай, — тихо говорит он. — ЖИВО!

Что-то меняется, и мои пальцы наливаются силой. Блокировку сняли, можно бежать.

Дважды меня просить не нужно.

Я разбегаюсь, и уже через секунду меня охватывает чёрный туман. Тело трансформируется, руки становятся чёрными крыльями.

Я улетаю так стремительно, что от резко набранной высоты берег превращается в полоску на границе с океаном. Меня подхватывают воздушные потоки, морской воздух пронзает жёсткие перья.

А Истинный так и смотрит в небо, не понимая, с чем только что столкнулся.

|ПРОЩАЙ

1. частица. Приветствие при расставании надолго или навсегда.

2. в знач. сказ. Больше нет, не будет, исчез (разг.).|

Утро следующего дня

Машина останавливается перед академией, и Брайт смотрит на отца так, будто больше никогда его не увидит. Это ощущение не покидает её всю чёртову неделю и уже, кажется, срослось с кожей, осталось навсегда послевкусием к каждому прощанию.

Она всё ещё ждёт, что отец рассмеётся, а водитель развернётся к ним со своего переднего сиденья и подует в праздничный свисток, потом воскликнет «Розыгрыш», и они втроём отлично проведут вечерок в Бовале.

Нет.

Этого не будет.

Один семестр? — умоляюще смотрит на отца Би.

Я сделаю всё, что от меня зависит, — с сожалением смотрит в ответ Блэк.

Ей обещали, что она проведёт в этой академии-тюрьме не дольше одного семестра. Что отец, которого просто напросто похитили и принудили приехать в Траминер, придумает это чёртово лекарство от страшного недуга убивающего Истинных, и тогда его отпустят. И Брайт тогда тоже отпустят. Академия Войны — идеальное место, чтобы контролировать её. Тут учатся детки тех, кто будет держать поводок доктора Блэка Масона.

— У вас три минуты, — рявкает водитель, прежде чем оставить их наедине.

Брайт протягивает руку и касается впалой, колючей щеки отца, поджав губы, чтобы не расплакаться. Они тратят драгоценные мгновения на гнетущее молчание, от которого воздух превращается в кисель и глаза щиплет кислотой.

— Не выходи в комендантский час, — наконец, нарушает тишину отец, не поднимая взгляд от своих худых костлявых пальцев, унизанных перстнями-артефактами. — После десяти, чтобы и духу твоего не было за порогом… Брайт! Я серьёзно!

Он качает головой и смотрит сначала в окно, на академию, видневшуюся в конце длинной аллеи, потом на дочь. Брайт кажется, что папа постарел на два десятка лет, поседел, похудел и стал таким маленьким, хрупким, что хочется его спрятать и не выпускать в этот большой страшный мир. Но она-то тоже сейчас останется совсем одна.

— Я знаю, что этой ночью ты выходила. Тебя не было дома почти два часа, а потом ты вернулась не на своих двоих… — он отчитывает, а она готова плакать от счастья, потому что это может быть последним разом, когда слышит сухой суровый голос.

— Не нарывайся, — шепчет он.

Его подбородок дрожит.

— Будь осторожна, не злись лишний раз и… ради святых, не пой. Не говори на своём языке. Почаще носи очки.

— И ты не нарывайся, — её голос под стать ему, звенит от эмоций, будто колокольчик. Это уже похоже на истерику, они оба держатся на честном слове из последних сил. — Сделай всё, как они велят… пожалуйста. Па?..

— Я постараюсь, Би. Если что — беги, — он тянется к дочери, чтобы обнять, но водитель бьёт по крыше машины, и оба пассажира дёргаются. — Ты знаешь как. Но только если получишь от меня сигнал. Пожалуйста! Потерпи. Тут… безопаснее, чем ты думаешь. Обещаю! Тут много таких… похожих на тебя.

Снова стук по крыше.

Брайт морщится. Она не намерена подчиняться чёртовым траминерцам, это было решено ещё неделю назад, так что не позволяет отцу отпрянуть и сама утыкается носом в его грудь.

Доктор Масон тут же становится мягким, уютным. Страх делает его расчётливым параноиком, а любовь рассеянным и нежным.

Сейчас он боится. Но не обнять на прощание дочь, всё равно, что лишиться собственной части навсегда.

— Мы скоро будем свободны, — шепчет он. — Обещаю, Би…

— Я тебе верю, па. Береги себя, пожалуйста.

Дверь открывается, и водитель строго смотрит на них, а Брайт понимает, что не хочет в первый же учебный день быть выброшенной из машины, как мешок с изюмом на глазах у всех, так что сама выбирается и тут же ёжится от пронизывающего ветра.

Отец делает движение в её сторону, будто тоже хочет выйти, но водитель качает головой и закрывает перед ним дверь.

— Па! — Би бросается и бьёт в стекло, но по ухмылке водителя ясно, что мистер Масон больше не хозяин машины, а только пленник.

Водитель достаёт из багажника розовый чемодан на колесиках и бросает его на землю, словно тот испачкан в грязи.

Следом падает чёрный рюкзак украшенный шипами и заклёпками, и Брайт еле успевает поймать его в полёте, чтобы спасти хрупкое имущество. Добиться, чтобы ей прислали из дома вещи оказалось не просто. Пришлось придумывать легенды о невозможности купить билет до Дорна, но в итоге этим утром Брайт получила свои чемоданы с платьями, шляпами, косметикой, сумками и куртками.

— Дальше сама, — рычит водитель, садится в машину, и Би даже не успевает ничего понять, а пыль из-под колёс уже взмывает в воздух и успевает осесть на брусчатку.

— Дальше сама… — вторит Брайт водителю.

Главное — не плакать. Это уж точно никому не поможет…

Рюкзак привычно давит на плечи, будто обнимает и прикрывает спину от холода. Ручка чемодана же слишком холодная и намекает, что пора привыкать к новому дому, а это неприятно.