Хозяйка Тишины (СИ) - Снегова Анна

Я снова тряхнула головой привычным жестом. Когда живёшь одна, проваливаться в собственные мысли так глубоко, что трудно выныривать, - привычное дело.

Для начала надо, наверное, чужака уложить как-то поудобнее и умыть. Ран вроде бы не было на теле – кроме того, что сделала с ним Тишина. Поэтому раздевать не буду, обойдётся. Но вот пачкать мои яркие вязаные половички своими грязными сапожищами – это уже перебор. Надо скорее вынести в сени!

Ох, и намучалась я, стягивая обувь с его здоровенных лап! Пока сообразила, как это снимается, пока, пыхтя и проклиная собственное добродушие, преодолела существенную преграду в виде пяток…

Когда, наконец, шлёпнулась с добычей в руках прямо на пол на пятую точку, услышала позади подозрительные звуки. Обернулась и увидела, что Совёнок давится смехом на своём насесте, распустив коричневое крыло с мягкими перьями, пряча в него обрамлённый пушком клюв.

- Эй, ты чего это? – насупилась я. И так тошно, а ещё этот… насмехается!

«Да просто… просто… видела бы ты, дурёха, на кого похожа! Обряд один вспомнил деревенский… Всё, всё, Тэми, забудь!» - добавил он поспешно.

Это я сапог в руке на вес попробовала и прикинула траекторию полёта.

- Какой ещё обряд?

И тут сама вспомнила. И дико смутилась. Ну, зараза пернатая! А ведь и правда. Есть у деревенских такой. Свадебный обряд – жена мужа разувает в первую брачную ночь.

Но я-то тут при чём?!

Да и чужак явно не из деревенских.

Пылая от смущения, я закончила со вторым сапогом и поскорее вынесла их в сени. Сбежала на минуту в прохладную кухоньку, вымыла руки с мылом, приготовила миску с колодезной водой и чистую тряпочку.

Придвинула стул к постели и, выдохнув, попыталась успокоиться. Наверное, всё это время я почему-то избегала смотреть чужаку в лицо, перемазанное лесной грязью после долгого лежания под деревом. Быть может, мне казалось, если не смотреть, он по-прежнему останется для меня просто безликим путником, которого я вырвала из лап Тишины. Всего-навсего большим и сложным объектом для лечения. Просто очередной точкой приложения моих магических сил – сколько уже заклинаний я потратила так, обходя Тихий лес и защищая всё, что там жило, росло, бегало и летало?

А вот теперь от правды никуда не денешься. Передо мной лежит человек. У него есть имя, наверняка есть семья, собственный дом, какое-то своё дело в жизни. И сегодня наши пути зачем-то пересеклись.

Кусочек белого полотна пропитался чистой водой. Я слегка его отжала и потянулась к лицу чужака. Осторожными движениями принялась касаться горячей кожи – пышущей жаром, обжигающей даже через плотные перчатки.

На секунду подумалось – жаль, что не рукой. Исключительно с точки зрения пользы дела, конечно же! В перчатках не так удобно – чувствительность не та.

Я, наверное, впервые так близко разглядываю мужчину.

Чёрные волосы, остриженные чуть ниже ушей – густые, непослушные, спутанные, мокрыми прядями липнут ко лбу и вискам. Брови хмурятся, тёмные ресницы дрогнули, когда я осторожно касалась сомкнутых век – замерла на секунду, испугалась, что просыпается, но забытьё крепко держало чужака, не пускало со своих заповедных троп. Крепко вцепилась Тишина в его душу, много забрала, очень много. Но даже она за три ночи не смогла убить. А значит, чужак сильный – по-настоящему сильный, как чёрный дуб, глубоко вгрызающийся в землю могучими корнями. И я непременно смогу вернуть его назад.

Провожу невесомыми движениями по высоким скулам, ровному носу, жёстким щекам и подбородку, заросшим шершавой щетиной. Чистым краешком – по линии губ, упрямо сомкнутой. Красивый. Слишком – чтобы вот так продолжать разглядывать.

Лечить – срочно лечить, и с утра пораньше отправить на все четыре стороны! Где там мой мешочек с травами…

Но я сижу и пялюсь. Знаю, что нельзя, но ничего не могу поделать.

Заворожил. Силой своей заворожил – дремлющей пока, скованной тяжёлым сном, но такой же опасной, как меч на поясе у этого чужака, что скрывает в ножнах смертоносный свой клинок. Тайной заворожил. Упрямством, что прячется в резко очерченных крыльях носа, в изгибе губ, на краешках нахмуренных бровей.

Запахом. После долгого путешествия человек должен, наверное, не очень приятно пахнуть – но каким-то непонятным образом терпкий аромат его кожи с пряной нотой опавшей дубовой листвы и стали, кажется мне самым удивительными и приятным запахом, что я только когда-либо знала.

Хочется склониться ниже – к мокрым волосам, почти касаясь носом, и вдыхать этот одуряюще прекрасный запах полной грудью. Пока он ещё не проснулся. Пока он в моей власти. Пока не закончилось волшебство, и я не осталась один на один с горькой реальностью – этот мужчина не мой и никогда моим не будет. Как только проснётся, снова станет тем, кем он есть на самом деле – моей самой большой, смертельной опасностью.

Не знаю, что бы я сделала в следующее мгновение. Наверное, какую-нибудь ужасную глупость.

Спас меня Совёнок.

Спикировал мне на плечо, плотно сомкнул когти, заставляя поморщиться. Зато лёгкая боль отрезвила.

«А знаешь, Тэми – я его, кажется, где-то видел!»

Я удивлённо посмотрела на птицу.

- Ты? Его? Где-то видел? Он что, уже заходил в лес? Тогда я почему не в курсе?

Ответа не последовало. Совёнок сидел на плече, полураскрыв острый клюв, и задумчиво крутил круглой головой. Большие глаза в неровном свете лучины напоминали тёмное ночное небо с бликами мерцающих звёзд.

«Не знаю. Не помню. Это так страшно, Тэми – не помнить».

Я вздохнула и погладила мягкие перья на его спине.

- Кому как не мне тебя понять, малыш.

Мы замолчали – каждый о своём, но разделяя общую горечь на двоих.

Я ведь тоже не помнила совершенно ничего – ни единого дня до своих двенадцати лет. И первое воспоминание – я на коленях у Верды в её землянке, и она вот так же гладит меня по волосам, успокаивая, чтоб не боялась Тишины за окнами.

..Не бойся её, милая! Пусть она тебя боится. А я научу, как. Посмотри – вот он, такой малыш, и то храбрится!..

Поворачиваюсь по её кивку и вижу на самой верхней полке, среди пучков трав и баночек с кореньями… игрушку. Глазки-бусины сверкают как живые настороженным блеском. А потом игрушка срывается с полки, мягкими неслышными взмахами крыльев в секунду пролетает эти несколько шагов и опускается мне на протянутую руку. Оказывается живой.

«Ты красивая. Почему ты плачешь?»

- Я… не помню.

Снова вздыхаю. Совёнок продолжает крутить головой, непривычно-молчаливый и серьёзный.

- Знаешь, кроха… иногда я думаю – а вдруг на самом деле это ты из нас двоих человек? Ну, заколдованный. А я – всего лишь вещь. Искусственная, созданная магией. Кукла, в которую Верда просто вдохнула жизнь, чтобы я помогала ей держать в узде Тишину.

Вот. Я это сказала. Так долго носила в себе эти мысли отравленной занозой, что даже больно вытаскивать.

Друг сердито возмутился:

«Глупостей не говори! Ты самый чудесный, самый добрый на свете человек. Человечнее тебя я никого не знаю».

- Да ты вообще мало кого знаешь, Совёнок.

«Пусть так. Зато я отлично знаю тебя. Ты – настоящая! Даже не думай никогда сомневаться. Это я сидел себе под деревом глупым птенцом, потерявшим гнездо, пока Верда не нашла. Если бы она не решила сделать из меня Стража Тишины и не подарила чуть-чуть магии, так и летал бы до сих пор по лесной чаще с единственной мыслью в голове, где раздобыть мышь пожирнее».

- Это она тебе так сказала. Ты понятия не имеешь, как было на самом деле. К тому же, если так, ответь мне на простой вопрос – где ты, в таком случае, этого верзилу видел?

Совёнок умолк, сбитый с толку. Он тоже не находил ответов на слишком сложные вопросы. Вернулись к тому, с чего начали! Мы ничего не ведаем о собственном прошлом, как будто оба были лишь игрушками, которые открыли глаза, только когда новый хозяин достал их из праздничной коробки.