Дарья Кузнецова - Симфония для пяти струн (СИ)

Музыка ночи самая чистая, самая загадочная и вкрадчивая. Кроме того, её легче всего услышать, потому что посторонних звуков гораздо меньше. Да и её плавный ненавязчивый темп мне гораздо ближе, чем задорная жажда жизни дня. Мне обычно не хватает решимости или банально времени, чтобы просто выйти прогуляться, послушать ночь. Но когда выпадает вот так задержаться на рабочем месте, а потом затемно возвращаться домой, я всегда искренне радуюсь этому событию. Бреду, вслушиваясь и вглядываясь в ночь; не то, что не спешу — даже неосознанно стараюсь замедлять шаг.

Сегодня мой наставник взял новый заказ, и мы ходили слушать дом. Наставник занимается их настройкой на новых хозяев; филигранная, кропотливая, но очень интересная работа. Он уникальный специалист, таких во всём городе только трое. Он чувствует струны всего дома и умеет сделать так, чтобы они звучали в гармонии с хозяевами. Такой дом всегда разбудит своих обитателей в случае опасности, дети не будут ударяться об острые углы и случайно ронять на пол посуду, вероятность несчастного случая с теми, на кого дом настроен, в его стенах стремится к нулю.

Сегодня мне даже было, чем гордиться; я умудрилась обнаружить, что одна из картин в гостиной находится в диссонансе с новой хозяйкой. По признанию скупо похвалившего меня наставника, после устранения этой картины дело гораздо лучше пошло на лад. Очень хотелось выяснить, чем милая молодая женщина настолько сильно конфликтует с пасторальным лесным пейзажем, тем более что ещё один, принадлежащий кисти того же автора, вполне ей подходил. Но причина может быть зарыта настолько глубоко, что докопаться до неё будет сложнее, чем настроить весь остальной дом, не говоря уже о простой продаже красивого полотна малоизвестного мастера. Например, дело может быть в красках, или даже в одной краске; скажем, тот, кто готовил краску, был очень не в настроении… или недолюбливал кого-нибудь из дальних родственников женщины. Или просто кого-то, на неё похожего. В общем, бесконечный полёт фантазии без малейшей надежды докопаться до истины.

Вот так, улыбаясь и гордясь своими успехами, я брела через ночь, беспечно покачивая в руке небольшую, но удивительно вместительную сумочку, и слушала неповторимую музыку.

А потом тишину ночи разорвал чудовищный грохот, похожий на взрыв, пошатнувший даже мостовую под ногами. Я испуганно вжалась в ближайшую стену, между которыми была втиснута узкая улочка, вглядываясь в зыбкую темноту, нарушаемую только неяркими огнями ночных светильников, парящих высоко над улицей. Взрыв на мгновения оглушил, полностью дезориентировал в пространстве. Очнулась я только когда поняла, что, даже спустя прошедшую с этого взрыва вечность, никто не высовывается из окон, не слышно взволнованных голосов, да вообще ничего не слышно. Только всё та же музыка ночи, сменившая свою тональность; теперь она была очень тревожной, нервной. И тут до меня, наконец, дошло, что это был не взрыв, да и звук этот слышала только я. Звук, с которым обрывается струна.

Накрепко вцепившись в тонкий ремешок сумки, как в соломинку, я нырнула в хитросплетение улиц, которое знала как свою собственную комнату. Нервное напряжение нарастало, будто намеревалась быть гроза, а я почти бежала по мостовой, шестым чувством зная, куда нужно двигаться. Правда, задать себе вопрос, а с какой целью я так спешу к месту этого страшного — я уверена, страшного! — события, я отчего-то не потрудилась.

— Саена? — окликнула я, отдуваясь; в конце концов я всё-таки сорвалась на бег. Незнакомка сидела в одном из переулков прямо на брусчатке, привалившись спиной к стене дома. — Саена! — я подошла ближе и опустилась рядом с ней на корточки. Тело действовало, как заведённое; а разум лишь недоумевал над бесполезностью всех этих жестов. Он уже точно знал, что женщина мертва, и совершенно точно не откликнется.

На лице незнакомки навечно застыла печать ужаса, а из уголка губ сбегала тонкая струйка крови.

— Саена? — раздался незнакомый мужской голос. Я вздрогнула и вскочила, испуганно озираясь. В конце переулка стояли двое патрульных. — Что-то случилось, саена? — оба мужчины рысью кинулись ко мне. Я только кивнула, беспомощно переводя взгляд с мёртвой женщины на приближающихся гармоников и обратно.

— Она мертва! — воскликнул один, опустившийся, точно как я, рядом с незнакомкой на корточки.

— Что здесь произошло? Саена, вы меня слышите? — второй патрульный аккуратно потряс меня за плечо. Я вновь кивнула, не в силах оторвать взгляд от неизвестной женщины. Лопнувшая струна… это была её жизнь. Её разорвавшееся сердце.

Этого знания моё оглушённое сознание уже не выдержало, растворяясь в блаженной темноте.

Карт таки убежал, растворившись в темноте подобно призраку. Аккуратный Тор потратил всего несколько секунд на сбор тонких листков обратно в папку и организацию из папок небольшой ровной стопки, а в коридоре уже и след Аля простыл. Только минут через десять блужданий по зданию, освоиться в котором Астор ещё не успел, парень наткнулся на одного из дежурных охранников. Скучающий бородач охотно пояснил, что патруль обнаружил труп, и Карт Аль побежал допрашивать подозреваемую, которая находится в восьмой комнате для допросов. А чтобы попасть в эту комнату, юному тару нужно пройти вот по этому коридору до лестницы, спуститься на этаж, повернуть направо, и там, во втором коридоре слева будет искомая дверь, помеченная табличной. То ли третья, то ли четвёртая по правую руку.

Нужную дверь молодой человек отыскал без труда и, чтобы не мешать, проскользнул внутрь тихонько, без стука. Увиденная им сцена меньше всего напоминала допрос подозреваемой, как это представлял себе юный следователь. Да не только представлял; ему и раньше приходилось участвовать в допросах, даже пару раз их вести.

Синеглазый демон, как мечтательно называла Аля одна безнадёжно влюблённая в него экстравагантная сотрудница судмедэкспертизы, сидел на столе. Он вообще, кажется, принципиально игнорировал стулья в любых их проявлениях; во всяком случае, сам Астор ещё ни разу не застал его в столь привычной всем нормальным людям позе. Подле него на мягком стуле для посетителей сидела девушка в простом повседневном клетчатом платье, из-под которого выглядывали лишь аккуратные полусапожки; сложив руки на коленях следователя и уткнувшись в них лицом, она безнадёжно, навзрыд ревела, а он осторожно, с почти отеческой заботой гладил её по голове.

На мгновение подняв взгляд на вошедшего, Карт едва заметно кивнул, взглядом указал на ещё один стул, стоявший в углу, и тут же потерял всякий интерес к младшему коллеге.