Кейти Макалистер - Даже вампиры хандрят

— Нет, его душа не находилась в его пользовании, и он не мог ее заложить, — ответил Каспар, качая головой. — Он хотел, но Оринс не взял ее в залог как не заслуживающую внимания.

Маленькие льдинки стремительно разрастались в сердце Пейна.

— Тогда чью душу он использовал?

Каспар улыбнулся, и Пэйн уже понял, что он скажет.

— Чью же еще, Возлюбленной, конечно. Хотя, собственно говоря, он не владел ее душой, но факт в том, что она его Возлюбленная, и по своей природе согласна жертвовать собой ради его блага, это и послужило гарантией. Я боюсь, что если ты не обеспечишь меня статуей Бога Цзилиня в течение пяти дней, твоя мать лишится души. Несправедливо, да, но такова суть соглашения.

— Пять дней? — спросил Пэйн, его мысли завертелись волчком. Он скорее умрет, чем позволит Лорду демонов прикоснутся хотя бы одним порожденным адом пальцем к своей матери, он не позволит коснуться ее прекрасной, чистой души. — Что случилось с лунным циклом?

— Боюсь, что мне потребовалось некоторое время, чтобы разыскать тебя, — притворно извинился Каспар.

— Это нелепо! Постой, нас же четверо. Мы просто поделим работу …

— О, нет, боюсь, что это не возможно. — Каспар послал ему чуть заметную грустную улыбку. — Разве я не говорил тебе? Этот долг должен выплатить только ты один. Ты — сын своего отца.

Пэйн нахмурился.

— Почему я? Мои братья — такие же сыновья моего отца, как и я.

— Да, но ты самый старший. Согласно соглашению, которое подписал твой отец, — он указал на документ, — долг обязан выплатить или сам должник, или ближайший член его семьи. То есть, самый старший сын.

— Но это возмутительно. Мои братья…

— …не имеют право искать отсутствующую статуэтку. Если они это сделают, долг будет считаться не выплаченным, и мы заберем залог. — Каспар выдернул долговое обязательство из рук Пэйна и спрятал его в портмоне. — Все, что осталось — пять дней. Если ты не достанешь статуэтку за это время… ладно. Мы не будем говорить о неприятном.

— Пошел вон, — сказал Пэйн, стиснув зубы из-за боли от слов аластора, которая угрожала затопить его мысли.

— Я понимаю, что ты расстроен, но…

— Выметайся из моего дома! Сейчас же! — проревел Пейн, направляясь к непрошенному гостю.

— Я буду в курсе твоих успехов в поисках статуэтки, — поспешно сказал Каспар, прижимаясь к стене. Пэйн хотел схватить его и выбросить из комнаты. Проклятье, он хотел бы выбросить его из страны … с планеты, если бы это зависело от него. — А до тех пор — прощай!

Пэйн прорычал несколько ругательств и средневековых проклятий, затем человеческая форма замерцала и исчезла. Он проклинал его еще полчаса, затем сделал четыре международных звонка по телефону и послал трех курьеров в глубины боливийских лесов в попытке найти родителей.

— Я так думаю, что вы не знаете, где находятся родители или эта статуэтка бога-обезьяны? — тем же вечером спросил Пэйн у братьев.

— Без понятия, — сказал Эвери, надевая кожаную куртку. — Мне никто ничего не говорил. Если честно, по мне все это звучит несколько рискованно. Мы не должны помогать тебе искать эту статуэтку, потому что ты самый старший? Но почему?

— По какому-то архаичному средневековому закону, которому, без сомнения, приблизительно, несколько сотен лет, — проворчал Пэйн. — Все виды тогдашних соглашений работали согласно устаревшим законам.

— Хорошо, не хочу быть грубым, но если мы не можем тебе помочь найти эту статуэтку, полагаю, что я могу уйти.

— Ничего подобного, — сказал Пэйн, останавливая брата. — Ты и Дэн поедете в Лэшмонское Аббатство на Гебридских островах и попросите аббата о доступе к его очень редкому собранию манускриптов шестнадцатого столетия. Там вы обыщете рукописи в поисках ссылки на эту проклятую статуэтку.

— Я? Почему я? — второй из младших братьев Пэйна отвлекся от вечерней газеты. — Почему ты не можешь поехать? Я думал, что этот демон сказал, что никто из нас не должен искать статуэтку.

— Вы не будете ее искать. Я просто хочу побольше о ней узнать: откуда она происходит, какова ее история, какая она на вид. Ты — единственный кроме меня, кто знает латынь. Эвери может использовать свое обаяние, чтобы получить доступ к рукописям, а ты сможешь перевести их.

— Звучит ужасно скучно, но я сделаю это ради мамы. — Эвери снова залюбовался собою в зеркале, а затем, нахмурившись, посмотрел на Пэйна. — Ты же не собираешься падать духом? Если так, мы не привезем тебе никаких девочек в подарок.

— Мы едем в аббатство, идиот, — сказал Дэниел, шлепнув брата по руке, когда тот потянулся и взял свою куртку.

— Держу пари, что смогу и там кого-нибудь найти.

Пэйн старался не закатывать глаза.

— Я не падаю духом. Я никогда не падаю духом.

Его братья, трое мерзавцев, засмеялись.

— Пэйн, да ты — всемирный чемпион по хандре, — сказал Дэниел, снова потягиваясь и косясь на часы.

— Да, и меланхолик, вдобавок. Думаю, мы должны вмешаться или пропихнуть тебя в одну из тех программ: «Привет, меня зовут Пэйн, и я меланхолик». Возможно, это поможет тебе немного развеяться, — пошутил Финн.

Пэйн сдержал желание ему врезать. Финн был таким же высоким, и хотя Пэйн был на добрых десять килограмм тяжелее, в прошлый раз, когда они боролись с Финном, ему пришлось несладко. Как и кем-либо другим из братьев, впрочем.

Вместо этого, Пэйн оглядел их всех, прищурив глаза, и на некоторое время задумался, как его светловолосая мать и темноволосый отец могли произвести на свет четырех сыновей, которые так сильно отличались внешне. Он взял от отца его взгляд, черные волосы, которые завивались, несмотря на все его усилия заставить их лежать прямо, и серые глаза. Эвери был копией своей белокурой, голубоглазой матери, в то время как Финн и Дэниел были чем-то средним.

— Существует большая разница между тем, чтобы беспокоиться за душу мамы и хандрой. Как вы видите, это забота с небольшой долей беспокойства, чтобы не стать черствым и бездушным. И нет ни капли депрессии.

— Есть, — сказал Финну Эвери.

Последний кивнул.

— Мы счастливы, потому что у нас есть души, а его навсегда проклята. Как знакомо, как избито!

— Да, я проклят! Вы и понятия не имеете, что это такое быть в моем положении, — поспорил Пэйн. — Вы понятия не имеете о муках, о боли…

— …какая мука — проживать каждый день без надежды, без любви, разделенной с родной душой, без шанса искупиться, — пропели вместе его братья.

Пэйн зарычал. Он любил своих братьев, но бывали времена, когда он много бы заплатил, чтобы быть единственным ребенком.

— И все же ты утверждаешь, что совершенно счастлив. Мы говорили тебе, что перевернули бы небеса и землю, чтобы помочь тебе найти Возлюбленную, — сказал Эйвери. — Только скажи хоть слово, и мы обыщем Шотландию вдоль и поперек. Даже всю Великобританию!