Алана Инош - У сумрака зелёные глаза

— Да ладно, — небрежно перебила я. — Ничего со мной не случилось. Если б случилось, мы бы с тобой сейчас не разговаривали, сама понимаешь. Андрюха звонил только что… Я в ванной была. Перезвонит, если надо. Фиг с ним.

— Ну-у, — неодобрительно протянула Танюшка, — я бы таким парнем не разбрасывалась.

Я фыркнула.

— Тоже мне, сокровище. На каждую юбку слюни пускает.

— Слушай, подруга, ты вчера родилась, что ли? — сказала Танюшка. — У всех мужиков такая натура — кобелячья. Пусть пускает слюни, но любит-то он тебя и возвращается всегда к тебе, а не к кому-то там!

— Ну, нет, — твёрдо ответила я. — Меня такой промискуитет не устраивает.

— Чё? — не въехала Танюшка.

Я, посмеиваясь, перевела на русский матерный:

— Бл*ство, блондинко ты моя! Пополняй словарный запас. Я не желаю быть четвёртой женой в гареме, я хочу быть первой и единственной.

Танюшка хмыкнула — то ли обиделась на «блондинку», то ли что-то другое.

— Значит, не пойдёшь с нами?

— В другой раз, Тань, — ответила я. — Сегодня правда как-то не в настроении.

— Ну ладно, чмоки.

После этого бестолкового разговора моё настроение окончательно скисло, а от внутреннего покоя не осталось камня на камне. Так захотелось чего-нибудь хорошего, проникновенного, чтоб душа умылась росою слёз и улетела в райские кущи — хоть вой. Музыку, что ли, поставить какую-нибудь соответствующую?

Я перебирала диски, когда в дверь снова позвонили. Вздохнув, я пошла открывать.

На пороге стоял шикарный голубоглазый шатен, фигуристый и в меру подкачанный, в белой рубашке поверх такого же цвета футболки, в просторных светлых летних брюках и с алой розой в руке.

— Привет, Андрюш.

Впустив его, я пошла на кухню, он с розой — за мной.

— Алён… Я знаю, я — сволочь…

— Похвальная самокритика, — хмыкнула я, ставя чайник.

— Котён… — Он попытался меня обнять.

Я мягко вывернулась — якобы за вазочкой. Стараясь не смотреть на него, я налила воды и поставила розу. Мне и не нужно было его видеть, чтобы знать, что сейчас он старательно делал щенячьи глаза.

— Котён, зачем ты ушла вчера? Я места себе не находил всю ночь, звонил тебе… Думал, с тобой что-то случилось.

— Как видишь, я в порядке, — сухо сказала я. — Теперь ты можешь быть спокоен.

— Коть, ну… Я знаю, что я виноват. Но зачем было ТАК…

Я вскинула глаза.

— А ТАК, как ты вчера — зачем было? Ладно, проехали. Старая история… Она — твоя одноклассница, вы сто лет не виделись, и так далее, и так далее… Чай, кофе?

Он слегка опешил.

— Да всё равно… Что сама будешь, то и мне.

Я достала пачку чёрного чая. А Андрей вдруг спросил:

— А это что за веник?

Он только что заметил на кухонном столе букет Аиды. Сквозь деланное равнодушие в его голосе прозвенели льдинки.

— За городом нарвала, — ответила я, чувствуя, как в животе растекается тепло морального удовлетворения. Пусть и он побывает в моей шкуре.

— Так… — Сунув руки в карманы, Андрей подошёл к окну. — Когда это ты успела побывать за городом?

— Ночью, — сказала я, ничуть не солгав. — А в мобильном села батарея, потому ты и не мог дозвониться. Ещё вопросы будут?

— Да. И что ты там делала?

— Дышала свежим воздухом, думала о жизни, — хмыкнула я.

— Одна?

Что-то заставило меня солгать:

— Да.

— И цветов ты, значит, нарвала себе сама?

— Именно.

Я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться. Но смех этот был невесёлый, отягощённый чувством предельной усталости и тоской по озеру, по соснам, по песку. Как же мне снова хотелось туда! И желательно — без Андрея. Но впереди была рабочая неделя — пять бесконечных дней, и о том, чтобы выбраться туда, раньше следующей субботы нечего было и думать. Мне казалось — не доживу.

— Хм-м-м, — промычал Андрей. — Так-так-так… Ну, ладно. Я, конечно, тоже не святой…

— Что значит «тоже»? — перебила я. — Ты на что намекаешь?

— Да ладно, мы оба взрослые люди и понимаем… — он опустил на мои плечи свои большие тёплые руки, — что счёт — один-один. Не надо, коть, не надо, — пресёк он мою попытку возражения. — Я провинился — ты мне отомстила, мы квиты. Скажи только, я его знаю? Чтобы я по ошибке не набил морду не тому, кому следует.

— Ну уж, это ни в какие ворота, — рассердилась я, сбрасывая его руки со своих плеч. — Во-первых, я тебе не мстила, во-вторых, бить морду просто некому, а в-третьих… Я хочу побыть одна: неважно себя чувствую. Не мог бы ты уйти?

— Как скажешь, — сказал Андрей, блеснув льдинками в глазах.

Он вышел из кухни, а я отвернулась к окну, пытаясь справиться с комком в горле. Звук хлопнувшей входной двери кнутом ударил по моим нервам, и на глазах выступили слёзы. Я видела, как Андрей вышел из подъезда и стремительным, летящим шагом направился прочь от дома — высокий, сильный, широкоплечий. Ветерок шевелил его волосы, солнце золотило макушку, а у меня в кишках разливалось ужасное, ледяное отчаяние. Вспомнились слова Танюшки: «Главное, что возвращается он всегда к тебе». Почему-то мне казалось, что Андрей уходил навсегда. Он скрылся за углом, а я, упав на диван, разревелась.

В порыве злости и горя я швырнула букет Аиды в мусорное ведро, но вид нежных, ни в чём не повинных цветов, отправленных на помойку, заставил моё сердце содрогнуться от жалости. Нет, так нельзя. Я достала букет и поставила на место. Роза Андрея стояла на рабочей поверхности у плиты — гордая красавица, взиравшая на скромные полевые цветочки свысока. Я ласково, ободряюще дотронулась до букета. Простые и искренние васильки, донник, зверобой, пастушья сумка, колокольчики и иван-чай нравились мне больше тепличной королевы. Вспоминалось босоногое детство, каникулы у бабушки в деревне, бескрайнее поле, лес и летние грозы…

Всплакнув и выпив ещё чаю с овсяными печенюшками, я решила: будь, что будет. Вернётся — опять прощу, куда ж я денусь, а нет — горевать не буду.

Я не люблю яблочный сок, потому что у него вкус смерти.

Мне снова приснился этот странный сон: средневековый монастырь, сад, осень. Терпкий запах грусти и крик улетающих птиц. В прекрасном монастырском саду растут яблоки, из которых делают крепкий сидр на продажу.

Сон этот снился мне уже не в первый раз, и всегда после него я весь день ощущала себя странно. Тоска и необъяснимое чувство вины теснились под рёбрами. Хотелось у всех просить прощения, а за что — я сама толком не могла понять.

Понедельник, начало рабочей недели — и без того-то день тяжёлый, а с этим сном и подавно полный депрессняк. Монитор компьютера был мне ненавистен, коллеги казались тупыми хамами, а бэйджик с именем у меня на груди — зэковским номером. Я была рада вечером вернуться домой с этой треклятой работы. Андрей не позвонил, я тоже не стала этого делать, и в кишках по-прежнему сидело тоскливое чувство, будто что-то оборвалось, кончилось.