Проклятие магии крови (СИ) - Шарэль Ти

— Пожалуй мне пора, — пробормотала, — я вызову такси.

— Я отвезу, как обещал, — Дмитрий быстро взял себя в руки и уже выглядел как обычно, ироничный и немного отстраненный.

Я подождала, когда он рассчитается, поможет мне одеться и, поддерживая под руку, проводит к машине. Всю дорогу я искоса поглядывала на него и думала о том, что совсем его не понимаю — видно же, что я ему интересна, но ведёт себя подчёркнуто вежливо, выдерживая дистанцию.

Адрес он действительно знал. Предупредительно открыл дверцу машины, подвёл к входной двери и, пообещав быть в восемь, развернулся и практически сбежал. Пожав плечами, я двинулась в кухню, варить вечернюю дозу.

Этой ночью все повторилось, хоть и несколько с иным финалом. Я также проснулась от жара мужского тела, в любимой позе на левом боку. Привычно дернулась, скорее по инерции, чем действительно желая оказаться на полу. И замерла, когда впервые за все время, сзади раздался тихий шепот:

— От тебя пахнет мужчиной, милая.

Голос был глухой, но совершенно отчётливый. Я часто задышала, разрываемая противоположными чувствами — с одной стороны это был самый родной мне человек, который, я уверена, не причинил бы мне вреда, но боже мой, это же был МЕРТВЫЙ человек!

— Кто ты?

Сзади раздался тихий невеселый смешок:

— А как сама думаешь?

— Это правда ты, Дэнь?

— Только ты меня так звала, милая.

Я судорожно всхлипнула.

— Тшшш, не нужно слез, я же тут с тобой.

— Тебя тут нет, я просто сошла с ума, — горестно пробормотала я.

— Нет, милая, все гораздо сложнее, — Ден прерывисто вдохнул и притянул меня к себе ещё ближе.

Я попробовала развернуться к нему лицом, но как обычно, он не дал. Я втянула воздух, понимая, что так пах только он — необъяснимый аромат свежести и озона, так всегда пахнет во время грозы.

— С кем ты была, милая?

— Его зовут Мэтт.

— Он тебе нравится?

Я почувствовала, что он напрягся в ожидании ответа. Нереальность ситуации зашкаливала — я в объятиях мертвого супруга обсуждаю другого мужчину. Я заерзала.

— Шшш, милая, — глухо рассмеялся Дэн, — мне итак сложно сдерживаться.

Я, замерев, ощутила, что давно прижимаюсь не только к груди. Тут же по телу прокатила душная волна, замерев где-то внизу живота. Я часто задышала и услышала, что и дыхание мужа стало тяжелее. Он запустил руку под пижаму, поднялся по животу к груди, обхватил мягкую окружность. Когда пальцы невзначай скользнули по чувствительному месту, меня выгнуло от желания. Я три года одна, к черту все, это же сон, чего я жду?

Решительно прильнула к нему еще теснее, не оставляя между нами ни миллиметра зазора. Откинула голову, подставляя шею под его жаркое дыхание. Закинула руки, взлохмачивая его волосы. Он сдавленно застонал, а потом с явным сожалением хрипло произнес:

— Нельзя, милая, мне так жаль.

А затем, как это бывало обычно, шепнул те ненавистные слова, после которых я всегда засыпала.

Будильник верещал, не переставая. Я специально ставила на утро самую противную мелодию. Больше стимула встать и заставить замолчать этот адский аппарат.

Некоторое время лежала, вспоминая свой сон. Все-таки, какие барьеры я выстроила у себя в подсознании, что даже во сне не могу поверить в то, что Денис жив.

Я будто снова вернулась в тот холодный день, когда навсегда попрощалась с ним. Потом в те несколько страшных дней, до его внезапной смерти. Молодой, здоровый мужчина, который мог позволить себе любого доктора, любого специалиста в мире, и вдруг такая нелепая, такая быстрая и такая жуткая смерть.

Все произошло буквально на моих глазах, поэтому даже тени сомнений в его смерти у меня не было. Да даже если бы не это, даже если бы я лично не прошла все это вместе с ним, включая получение справки от патологоанатома о внезапном разрыве аневризмы, страховая компания, если бы у нее были хоть малейшие сомнения, не выплатила бы мне ни копейки от той огромной суммы, на которую был застрахован муж.

Я не очень удивилась самому документу страхования, хотя и узнала об этом по факту. Муж всегда был педантом. Умником, просчитывающим события на много шагов вперёд. Мне нравилось верить ему и млеть от слов, что я была единственным неучтенным фактором в его жизни.

На ту страховку куплен и обставлен мой дом. Все остальное наше имущество, включая тот уютный, но слишком большой дом, в котором мы жили, я доверила продать партнёрам мужа, а сама уехала на маленькую виллу, которую мы купили весной того же года.

Я провела там год, по выходным выбираясь на фруктовый базар, два раза в неделю терпя разговорчивую испанку, что приходила убираться. Убирать за мной было особо нечего — я все время проводила либо в гамаке, либо в шезлонге, иногда засыпая в обед и просыпаясь посреди ночи. Мариэлла даже готовила мне иногда, хотя это и не входило в ее обязанности. Расторжение договора с клининговой компанией было выше моих сил, и я продолжала валяться.

Я плохо выглядела — исхудавшая, слабая, с тусклыми волосами и погасшими глазами. Мне было все равно. Я выходила на связь с родными, но мне было тяжело, и они давали мне время прийти в себя. Родителей у меня не было. Вернее, мама умерла сразу после моего рождения, а была ли она замужем я не знаю. Скорее нет, чем да, так как бабушка отказывалась говорить про моего отца, а тот на горизонте моей жизни не показывался.

Бабушки не стало, когда мне было четырнадцать, и меня взяли к себе дальние родственники. Их я и считала родней. Отношения у нас были теплые, но чуть отчужденные. Находясь в добровольной изоляции, я была этому только рада. Меня никто не беспокоил, и я скорбела. На скорбь мне отвели год.

А потом ко мне без предупреждения прилетели оба партнёра моего мужа. Вместе с семьями. Сказать, что я была удивлена — это промолчать. Деньги мне были переведены вовремя и намного больше, чем я рассчитывала. Эти люди были из какой-то прошлой жизни, цветной, вместо этого чёрно-белого кино, и я молча ждала, пытаясь понять зачем они здесь. Мы хорошо общались раньше, но этот год я получала от них только документы и официальные сообщения.

Все, — сказал Сергей, наклонившись ко мне и уперев руки в колени. Тогда тоже была проклятая осень, и я перебралась из шезлонга в гамак, — погоревала и хватит.

Они развили кипучую деятельность, вытащив из дома стол и накрывая его из привезенных пакетов. Трое детей, я знала, что мальчишки — дети Сергея, а маленькая кудрявая девочка — дочь Михаила, бегали вокруг бассейна и, сначала боязливо, а потом дурашливо трогали воду. При желании ещё можно было купаться, но я не плавала последний месяц, не хотелось.

За всем этим торжеством жизни я отстранённо наблюдала со своего гамака и, признаться честно, меня цепляло. И детский смех, и шутливая перебранка мужчин, и сочувственные взгляды их жен. А когда от барбекю потянуло умопомрачительными запахами, я почувствовала себя почти живой.

Меня торжественно препроводили к столу, подкладывали самые вкусные кусочки и деликатно вовлекали в разговор, задавая такие вопросы, на которые достаточно было кивать или качать головой.

Через неделю я улетела вместе с ними, даже вспомнив, как нужно улыбаться, хоть и получалось несколько кривовато. В течение следующего полугода я развила бурную деятельность, как будто пытаясь прожить потерянный год не только за себя, но и за мужа. Я купила и обставила свой таунхаус, восстановилась в должности в Университете, дописала и защитила кандидатскую, практически дописала докторскую. На деньги, принадлежащие мужу, купила несколько коммерческих объектов и, наняв управляющего, просто сдала в аренду.

Я работала шесть дней из семи, после работы в субботу ехала в полюбившийся мне бар с синими светящимися буквами "Манхеттен", выпивала три кофейных коктейля, скучала по воскресеньям, если не была приглашена в гости к партнёрам мужа, и считала, что живу нормальной жизнью.

Я и сейчас так считаю. Жизнь продолжается, и свою потерю я пережила. Пусть нелегко и не сразу, да и не совсем самостоятельно, но я справилась.