Не только демоны умеют любить (СИ) - Хаан Ашира

— Хорошо, — кивнула Яра вновь закрывшемуся окошку и устало отошла к свободной банкетке. Страх отпустил, стало легко и очень радостно, но почему-то подкашивались ноги.

Сидящий по соседству бомж от всей души протянул ей какой-то пузырек темного стекла.

— Боярышник с пионом! — похвастался он. — Все тут пьют и благодарят.

— Нет, спасибо, — Яра подхватилась и пошла искать выход на улицу.

Сотня стражей — это так мало, когда сражаешься за свою свободу в покрасневшей от флагов и крови Москве.

И так много, когда ты заперт в маленькой комнате, куда эта сотня поместится только если будет стоять плечом к плечу, как терракотовая армия.

Свечи и дыхание сотни отборных воинов — и воздух сгустился настолько, что тьма казалась светом.

Демон мог бы не дышать вообще, но ему хотелось наконец-то побыть живым.

Поэтому пришлось ослабить оковы и отпустить стражей от себя, замаскировать их, заставить потеряться в людской толпе.

Здесь они ему только мешали.

Он начал подготовку ритуала.

Нужно было освоиться с новой реальностью, с новым временем, перестроить привычные ему сочетания, найти те, что появились за сотню лет.

Что стало редкостью, а что превратилось в обыденность?

Какие ритуалы работают, а какие — сломались навсегда?

Почему-то Яре не пришло в голову вызвать такси. Так в прострации она и вышла на улицу, обнимая Дашину сумку, свернула, пошла вдоль больничного забора, свернула снова…

И только очутившись вновь перед калиткой, откуда недавно вышла, очнулась и огляделась по сторонам. Час был то ли поздний, то ли уже ранний — летний рассвет уже разгорался далеко на востоке, темнота была не черной, а серой, уже пели самые нетерпеливые птицы и Яре захотелось пройтись. Маньяков и грабителей в три с лишним часа ночи она встретить не ждала, а в воздух пах непривычно для Москвы — свежестью и травами, как где-нибудь в деревне.

И она пошла. Проносившиеся редкие машины не останавливались, прохожих не было вовсе, зато из двориков и садов у бывших усадеб ветер волнами пригонял то сладкий запах лип, то строгий чужой аромат жасмина.

Звук шагов разносился далеко, Яра даже удивилась, что так громко ходит. В суете и шуме дневного города это было незаметно. Она посмотрела на подошву своих ботинок. Ну неудивительно, там железные гвозди! Суровую обувь она купила!

Она перебирала в голове дела — зайти домой к Даше, взять тапочки и одежду, купить ей апельсинов каких-нибудь. Почему в больницу все время носят апельсины? Сигареты же! Вот что надо купить! И поехать пораньше — в обмороке, в коме, в летаргическом сне — но до пяти вечера без никотина Дашка свихнется! Уж как-нибудь придумает, как передать.

Что еще… Душ можно принять у нее дома, к себе не заезжать. А хотя нет, там закуска на столе осталась, протухнет.

Яре не хотелось возвращаться домой. Головой она понимала, что если Игорь вернется, то больше ему некуда деться, но все равно без него там было неуютно и страшно, так и осталось ощущение того страшного утра, когда он пропал.

Яра вдруг почуяла в ветерке неприятный гнилой запах, похожий на запах лилий. Ее мама очень любила лилии, а Даша морщилась. Когда мама умерла, она скупила все лилии в окрестных магазинах и навсегда запомнила запах морга и кладбища именно таким. Еще ей казалось, что так пахнет гниющая плоть — она стала обходить один подземный переход, где часто сидел нищий и с ногой у него было что-то нехорошее, раз она так пахла.

Яра огляделась и ее передернуло от резко похолодевшего ветра. Она шла вдоль той самой больницы, куда сегодня не повезли Дашку. Там не горело ни одно окно. Темно-красное здание, в полумраке и вовсе черное возвышалось готическим замком, необитаемым, темным, страшным.

Вроде бы логика подсказывала, что на фасад скорее всего выходят окна офисов — поликлиники и административных помещений, а все важное спрятано во дворе, где тише и чище, а жуть все равно не развеивалась. Захотелось перекреститься и вознести хвалу, что Дашку сюда все-таки не повезли.

Яре казалось, что вокруг здания какая-то зона особой тишины, плотной и глухой, ватной. Не шумит ветер, не слышно птиц — хотя за забором видно яблоневый сад. И вдобавок эта тишина расползается за пределы кованой ограды — иначе чем объяснить, что Яра не услышала ни шелеста шин, ни стука дверей, ни шагов того, кто положил ей руку на плечо?

Правда ее вопль тишина украсть не смогла — и он будто снял заклятие. Сразу включили звук:

— Эй, я же не хотел!

— Владик, мы сейчас ее обратно повезем, я чувствую.

— Я же топал!

— Подтверждаю, он топал. Девушка, вы задумались просто?

— Да… Я задумалась, — ошеломленно ответила Яра, глядя на высокого неуклюжего Влада и высовывающуюся из Скорой Алину. — Не ожидала никого увидеть.

— Слышь, Васильич, надо было крякалку включить!

— Тогда бы мы ее точно обратно повезли.

— Так, ша! — Алина спрыгнула на дорогу. — Девушка, как вас там? В общем, мы на станцию едем, хотите, подбросим? А то пешком тут часа два.

— Меня Ярослава, — Яра приподняла край своей длинной юбки и присела в глубоком реверансе. — И я буду очень благодарна. Ночной город хорош, но я уже насладилась.

— Какое интересное имя. Сейчас мальчиков так стали называть, а девочек я не встречала. Отец сына хотел?

— Ну что вы, — Яра забралась внутрь Скорой, ей вручили термос — и она не нашла в себе сил отказаться, даже поняв, сколько там в чае коньяка. — Папенька очень был рад дочери и желал воспитать из меня помесь русской валькирии и красны девицы.

Залезая за ней, Алина оглянулась на темное здание больницы. Лицо ее было встревоженным. Яра тоже бросила последний взгляд — ей показалось, что в самой высокой башне с круглым куполом, должно быть, домовой церкви, показался огонек. Ну, что ж, если и правда церковь, в четыре утра мог уже прийти священник. Алина быстро захлопнула за собой дверь и постучала по водительскому сиденью, мол, гони, ямщик.

— Надо было Ольгой называть. Как княгиню! — подал голос Васильич. Он уже мчал по ночным улицам мимо мигающих оранжевых светофоров.

— Ольгой звали папенькину первую любовь, а мама у меня была валькирией не в шутку, так что он не решился, — улыбнулась Яра. — С тех пор зовут Ярой, когда нужна валькирия и Славой, когда девица.

— И за последнее ты убиваешь, — уточнила без вопросительной интонации Алина, и Яра кивнула.

— И как, папа доволен результатом? — спросил простосердечный Влад, более эмпатичная Алина, его пнула в голень, почувствовав напряжение в голосе новой знакомой.

— Он умер, когда мне было пять.

— А мама? — снова влез бестактный Влад и снова получил от Алины.

— Вот так о работниках скорой и разносятся слухи — циничные твари, мол, черствые и бессердечные, — заметила она.

— Все нормально. Мама сильно горевала и, когда мне исполнилось восемнадцать, просто ушла и не вернулась. Тело так и не нашли.

Все помолчали.

— Экий у нас мрачный катафалк, — с уважением сказала Алина.

— Типун тебе! — рассердился Васильич. — Кто ж такое говорит!

— А! — беспечно бросила Алина. — После этой смены плановое техобслуживание с переоснащением. Считай, новая тележка будет. А за оставшиеся два часа…

Она не успела закончить — включилась и зашипела рация.

— Два типуна! — рыкнул Васильич, но рация смолкла, но Алина уже прикусила язык.

— Не буду, пожалуй, гневить, в самом деле.

— Приехали, кстати, — заметил Васильич. — Владик, ты там проводи девушку до лифта, мало ли.