Мой истинный враг - Крис Карвер

Ребекка отворачивается от него. Мэтт сдерживает порыв заскулить, привлекая внимание человека.

– Не против, если мне объяснят, что здесь творится.

– Не думаю, что ты захочешь знать, дорогая.

– Ну, ваш сын смотрит на меня так, будто сейчас сожрет, и, если я не ошибаюсь, он еще не отвел взгляд, верно? Верно. Так что, да, я подумала и… Я хочу знать. Совершенно точно.

Она кивает, потом сглатывает, и Мэтт облизывает губы от восхищения. Мама косится на него, но уже не держит за ручку, словно мальчишку. А вот отец Ребекку держит. Даже, кажется, немного прикрывает собой, хотя это лишнее. Отец – самый спокойный, самый мягкий член семьи, никто никогда не осмелился бы его трогать.

– Это касается… оборотней, – мама произносит это слово так осторожно, будто боясь спугнуть девчонку. И она, в самом деле, слегка вздрагивает, но быстро берет себя в руки и вздергивает подбородок вверх.

– Мне плевать. Расскажите мне.

При этом она начинает двигаться по коридору, и Мэтт неосознанно тоже поворачивается, продолжая следить за ней взглядом.

– Это очень долгая история, милая.

Она пожимает плечами:

– Как здорово, что я никуда не спешу, боже, парень, прекрати… – она поднимает одну ладонь и прикрывает ею свое лицо, пряча от Мэтта. – Это очень пугающе, я серьезно, отвернись от меня.

Мэтт делает глубокий вдох. Нужно взять себя в руки. Нужно как-то угомонить бешено стучащее сердце.

Закрывает глаза.

Моя.

Моя-моя-моя-моя.

– Хорошо, – сдается мама и становится между Ребеккой и Мэттом. – Мы можем встретиться где-нибудь в городе завтра днем? И я все расскажу тебе, ладно?

Ребекка косится на него, нахмурившись.

– Если до того момента он меня не прикончит.

– Поверь. Теперь он скорее прикончит меня.

Она, очевидно, понятия не имеет, о чем идет речь, но выглядит жутко напуганной.

В доме у Эммы всегда пахнет так вкусно, что слюни наполняют рот каждую минуту. Ее мама так часто что-то стряпает/печет/готовит, что Ребекку не может не мучить вопрос: как Эмму до сих пор не разнесло до размеров бегемота? Она ест за троих (а с тех пор, как начала встречаться с Мартином – за четверых), а у нее не то что жира – даже намека на него нет. Не то чтобы у Ребекки у самой бока свисали – ее порой принимают за тощую пятнадцатилетку, – но все-таки, если бы она ела столько, сколько ест Эмма, то у нее бы как минимум раздулись щеки. А этой хоть бы что.

– Не знаю, Эм, это какая-то их оборотническая штуковина, о которой я бы и знать не хотела, если бы это не имело отношения ко мне. Подробности узнаю завтра от Натали.

Да, Эмма знает об оборотнях. Она знает об оборотнях с тех пор, как три года назад одно из полнолуний пришлось на годовщину смерти родителей Ребекки, и ту лихорадило так, что зуб на зуб не попадал. Она и раньше старалась ночевать у Эммы в полнолуния, но на этот раз все было иначе. Она вела себя слишком тихо, ничего не ела, даже сериалы смотреть отказалась, а когда под аккомпанемент волчьего воя, донесшегося из открытого окна, у нее случилась паническая атака, молчать уже не хотелось. Да и в целом. Не хотелось молчать. Она слишком устала это делать.

На следующий же день она призналась Натали, что Эмма в курсе, и та одобрительно кивнула, осторожно предупредив, что это не та информация, о которой следует рассказывать кому-то еще.

– И он что… он просто смотрел на тебя?

У Эммы над губой полоска из кетчупа, а на носу майонез. Кто из них двоих бОльший свинтус, надо еще подумать.

Когда их совместные ночевки совпадали со сменами Эмминой мамы в больнице – это было реально кайфово. Они валялись на диване в гостиной в пижамах, босые и ленивые.  Смотрели музыкальный канал, трепались, перемывали кости парням и девчонкам. Ели пиццу или сладости, иногда покупали пиво (если не нужно было идти на учебу с утра).  Как сегодня – свеженькая пепперони, холодная кола, от которой сводит зубы, но которая так приятно пощипывает язык. Идеальный мир. Еще бы другую тему для разговора…

Ребекка чешет пальцами одной ноги косточку на другой и зевает, посмотрев на часы.

– Ну да. Но не как люди смотрят, когда им любопытно или когда видят что-то странное. Он смотрел так, будто…

– Будто?

– Будто уже знает меня. Причем, очень хорошо знает. У меня от него мороз по коже.

Она морщится и застывает с недонесенным до рта куском.

Мэтт смотрел, как на собственность. Признавать это противно и мерзко, но Ребекка уверена, что именно таким взглядом ребенок смотрит на свою куклу, щенок – на свою косточку, а преподаватель – на кресло у своего стола, которое дает ему право ставить «неуды» направо и налево, верша человеческие судьбы и лишая детей права на стипендию.

Мэтт смотрел так, будто приобрел Ребекку на ярмарке прошлой осенью, а вот теперь приехал забрать свою покупку. Глаза его светились, на губах играла пьяная улыбка, и если до этого момента Ребекка была уверен в том, что оборотни ее не пугают (вызывают отвращение – да, но не пугают), то теперь она совершенно точно может признать это.

Она боится Мэтта Сэлмона до ужаса.

– Я, конечно, ни на что не намекаю, –  Ребекка откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. В кафе прохладно, поэтому она в куртке, которую даже не собирается снимать, хоть люди и косятся на нее.  – Ладно, я намекаю. В смысле… Вам не кажется, что все это сильно похоже на какой-то бездарный фанфик по «Сумеркам»?

Натали складывает руки на столе. Она в строгом светло-сером  костюме, при макияже и с аккуратной прической, вся такая статная, красивая и независимая, сидит с ней в дешевой закусочной за колледжем и выглядит вполне расслабленно, что очень странно. Потому что Ребекка была уверена, что такие как она ходят только в дорогие рестораны, где стакан воды стоит дороже, чем ее старенькая, оставшаяся от родителей машина.

– По «Сумеркам»?

Ребекка кивает и начинает кусать свою губу, пытаясь понять, как бы попроще донести до женщины свои мысли:

– Ну, знаете, оборотень, запечатление и все в этом духе. Вы это имели в виду, когда сказали, что я его пара?

– Не знаю, о чем ты говоришь, Ребекка, я плохо разбираюсь в современной культуре, но я хочу сказать.., – она сцепляет руки в замок и чуть наклоняется к ней. – Это