Дарья Кузнецова - Модус вивенди

– Так это когда будет, – чувствуя очень непривычную и неожиданную уверенность, весело хмыкнула я. А потом вдруг, совершенно осмелев, тихо призналась: – Хочу тебя. Сейчас.

Больше мы не разговаривали. Игорь шумно втянул воздух ноздрями, и через мгновение мы уже вновь целовались – так жадно, будто в последний раз. И сейчас мне было безразлично, где мы находимся и насколько все это неприлично. Я даже не задумалась о том, что мы не дома, что кто-то может зайти сюда, что здесь наверняка есть какие-то охранные системы и кто-то может наблюдать. Пусть их.

Сейчас мне – да и Одержимому, кажется, тоже – это было жизненно необходимо. Желания тела были просто отражениями желаний разума и той самой души, о которой недавно было столько сказано. Хотелось если не выкинуть прошлое из головы, то отодвинуть в дальний угол. Каждой клеточкой тела почувствовать, что здесь и сейчас нас двое, а то, что было, – это просто история, такая же давняя, как первые космические полеты или изобретение колеса.

Нам даже не хватило терпения раздеться. Или силы воли? Ведь для этого надо было прервать поцелуй, оторваться друг от друга, а сейчас мы были не способны на такой поступок. Спущенное с плеч обнажившее грудь платье, до локтей стянутая рубашка с оставшимся на шее завязанным шейным платком, задранная юбка, расстегнутые брюки… только куда и в какой момент делось мое нижнее белье, я не заметила: оно сейчас волновало меня меньше всего. Волновали сильные ладони, придерживающие и направляющие. Нежные и жадные губы, ласкающие кожу. Хриплое рваное дыхание и тихие стоны. Сводящее с ума желание и резкие сильные движения. И наслаждение – яркая вспышка, от которой потемнело в глазах…

– Поверить не могу, что все это произошло и до сих пор происходит на самом деле, – тихо нервно хихикая, пробормотала я, уткнувшись носом в шею мужчины, прижавшись щекой к его плечу и не испытывая никакого желания двигаться с места.

– Что ты ведешь себя настолько неприлично? – со смешком отозвался Игорь, также не спеша шевелиться.

– Боюсь, это уже даже не «неприлично», а откровенно непристойно, – вздохнула я. – А еще боюсь, я даже не раскаиваюсь по этому поводу. Ты совершенно испортил меня за какие-то несколько дней. Не представляю, что будет дальше.

– Это хорошо, я старался, – со смешком сообщил он.

Мы еще некоторое время посидели неподвижно, а потом как-то одновременно зашевелились, пытаясь хоть немного привести себя в порядок. И если у Одержимого особых трудностей с этим не возникло, то я сразу же наткнулась на неразрешимую проблему.

– Игорь, что это? – грустно поинтересовалась я, поднимая с пола красную кружевную тряпочку.

– Уже не узнаешь? – ухмыльнулся Ветров, в этот момент как раз сноровисто застегивающий рубашку. – Это один из самых интересных предметов женской одежды, который…

– Предметом одежды это было при создании. И даже час назад это все еще было предметом одежды, – вздохнула я, демонстративно расправляя свою находку. Сбоку тонкое кружево было безжалостно разорвано. – Ну неужели нельзя было как-нибудь обойтись без крайних мер?

– Наверное, можно было, – рассмеялся он, поднимаясь на ноги и застегивая брюки. Поймал меня за талию, привлек к себе, заодно забирая предмет обсуждения и невозмутимо пряча его в карман. – В следующий раз обязательно попробую, – пообещал Одержимый, касаясь моих губ легким ласковым поцелуем. – Сама виновата. Зачем так меня возбуждаешь? – со смешком укорил он, кончиками пальцев очерчивая контур моей шеи и плеча.

Что «сама виновата» – я даже спорить не стала. В конце концов, вот сейчас он честно предоставлял мне свободу выбора.

– Ладно, в самом деле как-нибудь доживу до дома, – устало отмахнулась я. Взгляд мужчины при этих словах стал настолько насмешливо-предвкушающим, что я мгновенно встревожилась. – Что-то не так?

– Я правильно понял, домой ты собралась прямо сейчас? – ехидно уточнил он.

– Ну да, а ты против? – осторожно подтвердила я.

– Я-то не против, но ты не забыла, что от начала приема прошло в лучшем случае часа два, и, прежде чем уходить, надо как минимум засвидетельствовать свое почтение хозяину и спросить его разрешения?

– То есть мы сейчас, после… всего этого, должны пойти в зал? – обреченно уточнила я, с ужасом понимая, что Ветров прав и в противном случае это будет серьезное оскорбление. А оскорблять наследника престола невниманием – это почти то же самое, что Императора! – А я еще и без трусов, – пробормотала, бессильно уронив голову мужчине на плечо. Тот почти беззвучно засмеялся, обнимая меня и гладя по шее.

– Бедная Вета, вся жизнь наперекосяк. Даже трусы – и те порвали, – проговорил он. И непонятно: не то издевался, не то искренне сочувствовал. Я приняла для себя за основной второй вариант.

– А ты не можешь как-нибудь иначе ему сообщить, по нейрочипу, там, и все объяснить?

– Вета, это не мой друг и сослуживец, это вообще-то наш с тобой будущий Император, – со смешком отозвался Ветров.

– Я знаю, но… он тебя, между прочим, называет дядей Игорем! – предприняла я последнюю отчаянную попытку.

– Так это когда было, – хмыкнул он. – Я искренне сочувствую твоему горю, но ты ведь сама все понимаешь.

– Врешь ты все, – вздохнула я. – Ничуть ты не сочувствуешь, тебе весело, и происходящее безобразие тебе очень нравится.

– Мне нравится, но тебе я действительно сочувствую, потому что тебе-то как раз это неприятно. Хорошая моя, не расстраивайся ты так, никто ничего не заметит.

– Мне нравится, как ты это сказал, – я вновь вздохнула.

– Что никто не заметит?

– Нет, «хорошая моя», – отозвалась я, усилием воли беря себя в руки и отстраняясь. – Пойдем. Раз уж избежать этого не получится, надо хотя бы попытаться выглядеть достойно. А для этого мне нужно посетить уборную и как минимум взглянуть на себя в зеркало.

– Я и так скажу, что ты выглядишь чудесно, – подбирая с пола и отряхивая свой пиджак, сообщил Одержимый.

– У тебя довольно специфический взгляд на красоту, так что я предпочту убедиться в этом самостоятельно, – возразила я, цепляясь за предложенный локоть.

Увидев собственное отражение, я сделала два приятных открытия. Во-первых, платье почти не помялось и с честью выдержало все испытания, а во-вторых, то же самое касалось прически. Собранные при помощи специального магнитного аэрозоля, больше века назад вытеснившего почти все прочие средства для укладки, волосы почти не растрепались, нужно было лишь немного подправить несколько прядей. Макияж за счет своего почти полного отсутствия – были только подведены глаза – тоже выжил.

Вот только все эти плюсы были попытками самоутешения, потому что они уже ничего не решали. Губы заметно припухли и ярко алели, щеки лихорадочно пылали, будто я только что обежала весь дворец по периметру, а у основания шеи над ключицей виднелось характерное красное пятно. Не настолько, впрочем, яркое, чтобы издалека бросаться в глаза, но вблизи достаточно заметное. А присмотревшись, я обнаружила еще несколько более блеклых отметин.

Представляю, что подумают о нас окружающие!

Впрочем, пока я умывалась и не только, смывая с кожи следы близости и остро сожалея об отсутствии душа, эта мысль перестала меня всерьез тревожить. Окружающие решат, что после тихой, но пылкой ссоры ревнивый Одержимый так же тихо и пылко целовал меня где-нибудь в укромном углу в процессе примирения. Вряд ли хоть кому-то придет в голову, чем мы на самом деле занимались все это время. А если придет, вряд ли он в это поверит.

Ветрова, в отличие от меня, выдавали только губы. Ну, и горящий взгляд, но для того чтобы это заметить, нужно было хорошо знать его лицо и его самого.

– Игорь, я в следующий раз точно надену наглухо закрытое платье с высоким горлом, – не удержалась я от легкого укора, выходя к ожидающему меня мужчине. Уборная, которой мы воспользовались, была частью каких-то довольно скромных (по дворцовым меркам) гостевых покоев. Одержимый утверждал, что необитаемых, и я предпочла поверить ему, чем рисковать наткнуться на кого-то из знакомых ближе к самой Палате Чести.

– Пожалуй, я даже не буду возражать, – тихо хмыкнул мужчина, медленно поднося мою ладонь к губам и внимательно меня разглядывая.

– Вот как? И в связи с чем такая милость? – озадаченно переспросила я. И с удивлением почувствовала иррациональную, почти детскую обиду: как же так?

– Не хочу, чтобы на тебя все глазели, – проворчал он, увлекая меня к выходу.

– Дома тебя, кажется, это не тревожило, – уточнила я. На смену обиде пришла не менее иррациональная радость, но к ней я была готова: этим эмоциям я уже сумела найти простое и понятное объяснение. Мне нравилось восхищение Игоря, мне хотелось ему нравиться и было приятно думать, что его отношение неизменно.