Вольная (СИ) - Ахметова Елена

— Понятно, — коротко отозвалась я. — Могу я быть свободна?

— Нет, — невозмутимо ответил Рашед-тайфа и фыркнул, как невоспитанный жеребец. — Но ты можешь уйти к себе. Я отдам распоряжение, чтобы тебе подготовили комнату.

Я недоверчиво выгнула бровь, но возражать не стала.

Прим. авт.:

Дастархан — невысокий сервированный стол либо скатерть.

Берегись, чтобы твой язык не отрезал твою голову!

— арабская пословица

Отчим часто повторял, что спокойствие — это волшебная сила, расставляющая все по своим местам.

Если ты спокоен, то для тебя не составит труда правильно расставить приоритеты, выработать порядок действий и планомерно двигаться к цели, пока не достигнешь желаемого. Спокойствие очищает разум и делает мир вокруг проще и яснее.

Мой разум, следовало признать, нуждался не просто в очищении, а в генеральной уборке. Здравого смысла хватило разве что на то, чтобы молча проследовать за хмурой заспанной Лин на женскую половину дворца и придержать при себе комментарии, когда я обнаружила, что гарем, несмотря на поздний (или уже ранний?) час, вовсе не спит.

Простые рабыни и свободные служанки размещались в общей комнате на первом этаже, на одинаковых узких кроватях-лежанках. Извечное женское любопытство не позволяло обитательницам гарема как следует отдохнуть после долгого трудового дня, а присутствие надзирательницы заставляло оставаться на местах и не соваться с расспросами к «новенькой», и они так диковато сверкали глазами из-под тонких одеял, словно и сами опасались, что это противоречие разорвет их пополам.

— Всех на рассвете подниму, — проворчала Лин, вроде бы ни к кому не обращаясь, но глаза и любопытные носы моментально попрятались.

Призвать наложниц к порядку оказалось куда сложнее. Они выглядывали из крошечных комнаток с галереи второго этажа, вовсе не таясь, и угрозу раннего подъема встретили, не дрогнув: кажется, не спать ночь напролет для них было не внове.

А еще их почему-то было всего две — куда меньше, чем я ожидала.

— И тебя на рассвете подниму, — хмуро пригрозила Лин, заметив мой ошарашенный взгляд. — Нисаль-ага всегда рано встает, как раз после завтрака и поработаешь.

Я тоже оставила угрозу без внимания. После такого насыщенного переживаниями дня все равно едва ли получилось бы заснуть; кроме того, наблюдать за наложницами оказалось даже интереснее, чем за ярмарочным представлением, такие выразительные у них были лица. Если упоминание Нисаля-аги повергло их в легкий шок — что за интерес у придворного чародея может быть к новой невольнице?! — то волшебное слово «поработаешь» принесло им несказанное облегчение.

Если мне предстояло проводить дни в трудах, пока они могли посвятить время своей красоте, танцам и учебе, то какая из меня соперница? Я тоже выдохнула: одно дело — потерпеть гаремные порядки до освобождения, и совсем другое — погрязнуть в разборках с настоящими наложницами, которые знать не знали, как и зачем я очутилась во дворце.

А потом Лин почему-то прошла мимо галереи наложниц и стала подниматься выше, на третий этаж, и тут-то лица и вытянулись — что у меня, что у красавиц, обласканных вниманием тайфы.

— А разве здесь не… — робко начала было я, когда надзирательница уверенно распахнула тяжелые деревянные двери, покрытые затейливой резьбой.

Было довольно сложно не заметить, что на нижних этажах двери отсутствовали в принципе. Колонны, ширмы, занавеси — но ни единого замка или засова. Рабыни принадлежали тайфе, и личное пространство им не полагалось. А здесь… я замерла на пороге, недоверчиво рассматривая уходящий вдаль коридор, освещенный лампами из цветного стекла.

— Приказы тайфы не обсуждаются, — отрезала Лин, не дослушав, и подтолкнула меня вперед. — Он велел приготовить комнату для почетной гостьи.

— Те девушки внизу, — хмуро напомнила я, перескочив через порог и снова остановившись, — наложницы. Они же меня со свету сживут, если меня в первый же день во дворце поселить этажом выше них!

Лин тяжело вздохнула и закрыла двери за собой. В коридоре стало заметно темнее: лампы из цветного стекла скорее создавали настроение, нежели светили. Они должны были казаться праздничными фонариками из сказки про волшебных джиннов, но сейчас я никак не могла отделаться от ощущения, что ко мне со всех сторон подступают причудливо изогнутые тени, подрагивающие при каждом движении.

— Тайфа дал тебе работу, — ответила Лин совсем другим тоном, заметив перемену моего настроения, — пока ты будешь заниматься ей, тебе будет не до наложниц, а им — не до тебя. Но если они попытаются что-нибудь сделать, расскажи мне. Я разберусь.

Лично я предпочла бы разобраться сразу, но уже догадывалась, что услышу в ответ на просьбу позволить ночевать этажом ниже. Да хоть двумя!

Приказы тайфы, слово тайфы, тайфа, тайфа, тайфа…

Я вдруг осознала, что сам он не мог не догадываться, какое впечатление произведет его распоряжение в гареме, — все-таки на наивного мальчика Рашед-тайфа не тянул. Кажется, господин и сам рассчитывал, что, пока я буду работать на Нисаля-агу, меня не тронут, — а значит, я буду работать как можно дольше, прилежней и старательней, чтобы придворный чародей не гнушался снова и снова звать меня в свою мастерскую.

Это здорово напоминало о том, с какой легкостью тайфа нашел подход ко мне самой, сходу предложив за мои труды именно то, чего я хотела больше всего: гильдейское дозволение для Малиха и свободу — для меня. Это отлично объясняло, почему все встреченные мной слуги вели себя так, будто приказы тайфы были весомее слов самого султана.

Это раздражало так, что я невольно сжала кулаки и стиснула зубы, — но каким-то чудом все-таки сдержалась и не сорвалась ни в крик, ни в слезы. И запоздало поняла, что на такую реакцию тайфа, должно быть, и рассчитывал.

Я слишком привыкла к тому, что спокойствие, пусть даже и напускное, может быть для женщины иллюзорными доспехами — куда более надежными, чем красота и грация; но человека, который умудрился рассмотреть это во мне, я встретила впервые.

— Сюда, — устало велела Лин, выдергивая меня из размышлений, и отперла первую же боковую дверь в длинном коридоре. — Только не вздумай здесь шуметь: соседнюю комнату занимает старшая сестра тайфы, а у нее очень чуткий сон.

Я мысленно распрощалась с порывом прокричать в подушку все, что думаю об их драгоценном тайфе, и вошла в отведенную мне спальню. Лин сонно пожелала мне спокойной ночи и закрыла дверь за моей спиной прежде, чем я успела ответить.

Я обернулась на звук и бездумно уставилась на затейливую резьбу над дверной аркой. Комната освещалась парой цветных ламп — родных сестер тех, что висели в коридоре, и впечатление они создавали точно такое же: казалось, будто резьба ежесекундно меняется, переплавляется во что-то новое, зловещее и отталкивающее. Порой в причудливых завитках мне мерещились слова и целые фразы, одинаково пустые и бессмысленные, и отвести взгляд мне не удавалось еще долго.

Без ламп в комнате спокойнее не стало. Я забралась на застеленную кровать, сразу же забившись в угол, прижала к животу подушку и зажмурилась, кусая губы.

Завтра. Если Рашед-тайфа — человек слова, то Сабир-бей узнает о моих злоключениях завтра, и Малих примчится сюда, как только получит письмо.

— Завтра будет легче, — сказала я себе с напевной заклинательной интонацией и уткнулась лицом в подушку. — Завтра будет новый день.

От постели тонко пахло цветочным мылом, и верить в любимую присказку стало чуточку проще — хоть я уже и догадывалась, что на этот раз она поможет мало.

И, разумеется, не ошиблась.

Уснуть удалось только под утро, когда край неба на востоке уже начал предательски светлеть, и сложная переливчатая мелодия, вскоре раздавшаяся откуда-то с первого этажа, вызвала у меня вполне естественную реакцию: накрыть голову подушкой и спать дальше. Увы, этому плану было не дано воплотиться в жизнь, но еще полчаса сна я все-таки выгадала.