Наивность (СИ) - "Vi_Stormborn"

Свое любимое платье Гермиона Джин Грейнджер бережет на особый случай. Так уж случается после войны, что у нее обостряется чувство бережливости. По этой же, наверное, причине она решает снимать вместе с Джинни квартиру, так ведь намного дешевле, практичнее и не так одиноко.

По этой же причине она позволяет себе маленькие радости точно в срок с интервалом в две недели. По этой же причине, непроизвольно закрыв в сердце необходимый клапан, она пренебрегает собственными желаниями и зацикливается на вещах, которые в прошлом посчитала бы бредовыми.

После войны идет уже пятый по счету год, но по ощущениям это совершенно иная реальность. Жизнь разделилась на “до” и “после” непроизвольно, и все принимают это, потому что нет иного выбора.

Гермиона старается держаться за прошлое, потому что страшно боится будущего. Ей всего двадцать четыре года, о каких глобальных решениях может идти речь, если по ночам она все еще иногда просыпается в холодном поту, как и все послевоенные дети.

Поэтому, наверное, она все еще с Роном.

В нем она видит опору, некоторое подобие защиты, надежности и постоянства, пусть он и не отвечает ее требованиям золотой гриффиндорской девочки и лучшей ведьмы современности. Гермиона этот титул со временем сама перестает оправдывать, даже не замечая этого.

Гарри вливается в послевоенную жизнь лучше всех из их Трио, и это неудивительно. Парень он толковый, закрывает двери в прошлое не без помощи Джинни, которая души в нем не чает, поэтому и чувствует себя сильнее с такой восхитительной девушкой рядом.

Министерство принимает его с распростертыми объятиями, предлагая почти сразу один из высших постов за его заслуги, и Гарри только положительно кивает, понимая, что прокладывает себе дорогу в будущее.

Джинни с головой уходит в квиддич, потому что спорт помогает ей держать голову холодной, особенно в моменты, когда приходится каждый год возвращаться с букетами свежих цветов на могилу брата.

Гермиона тоже находит себе работу в Министерстве, но так уж складываются события, что отличную вакансию, которую ей предлагают, буквально выбивает у нее из рук какая-то прыткая брюнетка из Шармбаттона, и она решается на пассивную вакансию бумажной волокиты отдела кадров, потому что устает быть в центре внимания за столько лет жизни.

Рон говорит, что это правильно, и обнимает ее рукой за шею.

Гермиона не любит, когда он так делает, но, почему-то, ни разу ему об этом так и не говорит. Артур и Молли только поджимают губы, но не говорят ни слова. Знают прекрасно, что без этой сильной девушки их сын пропадет, это за версту видно. Поэтому, наверное, и молчат, пусть и видят, что Гермиона счастьем совсем не светится в объятиях их сына.

Гермиона считает, что это просто такой этап в жизни. Она счастлива.

Она счастлива, ясно?

Она говорит себе это каждое утро перед зеркалом, когда надевает серый костюм и идет на работу в пыльный и плохо проветриваемый офис с кучкой сплетниц, которые представляют из себя ее коллег.

Несмотря на то, что с Джинни они снимают вместе квартиру, обе девушки — частые гостьи в Норе. Будем откровенны, только Гермиона. Джинни домой не каждые выходные рвется, потому что постепенно выбирается из семейного гнезда, предпочитая общество подруги у них дома и в квартире Гарри, в которой она ночует все чаще.

Гермиона правда в Норе часто. Там ведь Рон. Там его семья, его обитель. Она старается быть ближе к нему, тянется за призрачным прошлым и никак не может понять, что на нем жизнь не заканчивается.

Грейнджер рисует на себе крест сначала карандашом, затем берет ручку, а к пятому году новой жизни берет несмываемый маркер. Глаза девушки чахнут, бумажная работа доводит до ручки, она даже перестает брать в руки книги, забывает о том, как любит учиться.

Дело доходит даже до того, что она учится готовить, чего не было никогда. Гермиона с уверенностью может сказать, что в ее силах было максимум заварить чай в довоенное время, сейчас Молли непроизвольно ее натаскала, и это неудивительно.

Слишком много времени она проводит с ней, потому что, если честно, больше и не с кем, кроме Джинни.

Гарри ударяется в работу, пусть и заглядывает к ним иногда в квартиру на чай или что покрепче, но встречи эти становятся с каждым годом все реже. С другими ребятами из Хогвартса как-то заметно пропадает общение, даже совы с письмами отправляются в дорогу все реже.

Гермиона держит во внимании, пожалуй, только один аспект. Противозачаточное зелье она пьет точно по расписанию, хотя Молли как-то ненароком упоминает, что ей уж очень хочется поскорее понянчить внуков.

Хочется да перехочется. Хоть какая-то часть сознания у Грейнджер пока остается здравой. Ей двадцать четыре, она понятия не имеет, чего хочет от жизни. Не знает, кто она такая, и как ей вообще свою жизнь взять хоть под какое-то подобие контроля.

Собственное потомство — последнее, что ее интересует.

Рон узнает о том, что Гермиона пока не готова к детям, и хмурится так, будто ему предстоит страдать сначала девять месяцев, а потом всю оставшуюся жизнь. Он заговаривает о свадьбе, и Гермиона зачем-то кивает. После этого разговора они не видятся три дня.

А потом случается это.

— В мракоборцы? — вскидывает Гермиона брови, выкладывая на тарелку глазунью. — Постой, не понимаю, о чем это ты?

Рон откусывает кусок хлеба и берет в руки вилку.

— Отличный вариант, — бубнит он с набитым ртом. — Я уеду на год по контракту, когда вернусь — дадут жилье. И поженимся.

Гермиона присаживается на стул, сжимая на коленях руки.

— Рон, я не думаю, что…

— Это всего год, — перебивает он ее. — Мы ничего не потеряем. Если ты меня дождешься, конечно, — поднимает он взгляд.

Грейнджер молча смотрит на него. В уголке его рта виднеется желток глазуньи. Гермиона позволяет себе слабую улыбку, пока на душе скребутся кошки.

— Хорошо.

Рон широко улыбается.

— Я буду писать тебе письма, — берет он ее за руку и сияет.

Грейнджер сжимает его руку в ответ.

Рон действительно делает то, о чем говорит. Проходит комиссию, подписывает контракт и отправляется на целый год в какую-то чащу, которой даже на картах нет. Он так просто и легко бросает всю жизнь, что у Гермионы не укладывается это в голове.

На этой почве у нее развивается синдром, которому даже сложно подобрать название. С каждым новым днем она все сильнее чувствует, как любит Рона. Любит так сильно, что даже подташнивает.

Окрыленная мнимым чувством, она начинает ярче улыбаться, чаще видится с Джинни и Гарри и даже почти перестает ненавидеть сплетниц на работе в Министерстве, а это дорогого стоит. С одной из них она даже ходит пить кофе в обед.

Месяцы летят незаметно, Гермиона ждет, надеется и верит. Она получает от Рона по письму каждый месяц первые полгода, а затем совы в ее доме не видно долгое время. Гермиона не отчаивается. Всякое бывает.

— И что он еще пишет? — интересуется Джинни, лежа у подруги на коленях и глядя в светлое синее небо.

— Так я же тебе уже прочитала, — старается улыбнуться Гермиона.

Джинни фыркает.

— Одно и то же постоянно пишет, будто сказать больше нечего, — закатывает она глаза. — Да, брат у меня не из романтиков, это точно.

Гермиона улыбается. Ему нечего сказать, потому что он ничего не пишет.

— Зато он совсем скоро приезжает, всего два месяца осталось, — замечает подруга. — А знаешь, что еще случится в день его приезда?

Уизли заговорщически щурится и закусывает нижнюю губу. Гермиона с недоверием мотает головой из стороны в сторону.

— Нет, — не может сдержать она улыбки. — Не может этого быть!

— Может! — вопит Уизли и показывает лучшей подруге кольцо, которое старательно всю встречу прячет.

Гермиона кричит с ней одновременно чисто и звонко, поздравляет от души Джинни и заключает ее в объятия. Разумеется, не может быть и речи о том, кто будет заниматься всей подготовкой к свадьбе, и кто будет подружкой невесты.