Th. Wagner - Общага

В начале третьего курса, меня назначили старостой общаги от нашего потока. В обязанности входило постоянное хождение по комнатам и проверка на наличие всяких непотребностей. К этому я относился не то что бы рьяно и ответственно, но очень внимательно и аккуратно. Просто часто стала возникать необходимость оставлять свою же комнату в распоряжение соседа Леши и его очередной пассии, а самому заниматься хоть чем-то.

Когда не получалось напроситься к кому-то в гости и дела были успешно завершены, я шел на чердак. В одиночестве, окруженный кучей хлама, мог с удовольствием покурить. Но и оттуда меня выживал один гиперактивный и гиперсексуальный студент Вася Сороковой. Не знаю, какой он там сороковой у кого был, но количество его любовниц и частота общения с ними, на территории моего излюбленного места, поражали. Бывали моменты, когда он, зная о моем присутствии, все равно продолжал развлекаться в другом конце чердака, заставляя стонать и охать девок еще громче.

Странный он типус, этот Вася. Он знал, что я ему завидую, и всяческими способами подливал масла в огонь или, правильнее выразиться, думал, что подливал. Василию я завидовал не из-за его беспорядочной половой жизни, а от того, что он жил в одной комнате с тем парнем, который мне приглянулся. Я завидовал их дружбе, завидовал, когда Сашка заботливо обнимал Ваську и они шли вот так, в открытую, по коридорам общаги.

Ревность и ненависть сделали меня злым, и хитрым. В конце концов я достиг своего. Была девчонка, сохнущая по Сороковому еще с первого курса. Она ради него на все готова была, если бы не ее воспитание. Девочка училась со мной в группе, и мы часто общались. Так, в одном разговоре, она раскололась, сознавшись в своей тайной страсти. Все остальное было делом техники.

И мой звездный день настал. Сорокового забрала к себе, влюбленная в него, девушка, накрепко привязав его же слабостями. Санька остался в своей комнате один. Все его соседи были «ликвидированы», и ничто не стояло у меня на пути.

Я видел в каком подавленном состоянии объект моего интереса вернулся из института. Выждав некоторое время, под предлогом неоднозначной ситуации с моим соседом, напросился к нему на ночлег.

В ту ночь я позволил себе больше, чем стоять в стороне и смотреть. Раздевать спящий объект твоей страсти, с учетом того, что постороннего человека я раздевал впервые, было занятием крайне волнующим и опасным.

«А вдруг он проснется как раз тогда, когда стаскиваю с него джинсы? Или когда поглаживаю его обнаженный торс? Или когда, не устояв перед соблазном, ворую с его уст свой первый поцелуй? А вдруг проснется, увидит все это, и обозвав меня пидарасом, начнет избегать?»

Поцелуй — это единственное, на что я тогда решился.

Из разговора с Сашкой, накануне, было ясно, что ему все же нравятся девочки. Поэтому моим следующим шагом было подсунуть ему ту, которая вызовет либо желание, либо… надолго его отобьет. И я рискнул — ведь любовь того стоит!

Настасья была идеальным вариантом.

Думаете, я просто так позволил делу пойти на самотек? Хрен там! Как только из комнаты вышел Саша, в одних плавках, и выписывая зигзаги по коридору, направился в сортир, мое сердце упало не то что в пятки, оно с четвертого этажа переместилось в гнилой подвал.

«Сучка! Трахались! Точно трахались! Иначе почему он в трусах только?»

Пересилив себя, я пошел следом.

Тогда-то и произошел дикий казус. Мой желанный, тайно любимый молодой человек мало того, что осмелился коснуться моего члена, но и бесцеремонно мацал, сжимал его.

После того, что произошло в сортире, я не спал всю ночь — мучил страшный стояк.

В институт сегодня пойти не удалось. Рано утром позвонил отец и сказал, что будет в первой половине дня в городе и передаст мне денег, и продуктов. Каждый студент знает: передачка из дома — это святое. Тем более, отец очень редко приезжает ко мне.

Если вы думаете, что мое отношение к нему после того, что я видел на полигоне, изменилось, то вы ошибаетесь. Просто у меня ни к одному, ни к другому родителю не было сильных и розовых чувств. Мы вынуждены были вместе жить, ныкаться по коммуналкам и периодически устраивать совместные приемы пищи. Сейчас мое отношение к отцу было скорее дружеское, чем сыновье.

Когда он позвонил, мне до одури хотелось спросить о том лейтенанте, о чувствах отца и вообще обо всем. Но мне было страшно даже заикнуться об этом.

Погодка была хорошей, располагающей к прогулкам. Папа ждал у входа в здание автовокзала, как ни в чем не бывало, опершись о низкую литую ограду, курил сигарету.

— Дорово, а ты подрос, такой серьезный стал, — его непринужденная манера разговора меня всегда успокаивала.

— Привет, как мама? — я немного замялся.

Потом последовал недолгий и не информативный разговор, во время которого мы прогулочным шагом направились к парку. Слово за слово, периодически обмениваясь с отцом шутками, я вспомнил абсолютно пошлый и вульгарный анекдот.

— Слушай, анекдот рассказать? Только очень пошлятинский, — отца мясом не корми, дай спошлить. Это знали все. Военный, как никак.

— А то! Конечно!

— Слушай! — мой тон был в чем-то заговорщицким. — Приходит дочка к папе и просится, чтобы тот ее на дискотеку отпустил. Папик ей: «Отсоси у меня — пойдешь». Дочка обиделась, психанула, закрылась у себя в комнате, надулась. Сидит, короче, и думает: все подруги пошли на тусу, а я тут, как дура, дома. Плюнула на все, возвращается: «Договорились, отсосу, только давай побыстрее». Расстегивает ширинку у папы, смотрит: «Пап, а че у тебя хуй в говне?» А папа ей: «Так твой братик уже на дискотеке»

Мы от души поржали. Хотя что-то в этом смехе было необычным. Напряжение, как со стороны отца, так и с моей.

— Слышь, пап, а ты пробовал это? — святые угодники! Храните меня! Я решился!

— Что — это?

— Ну… анальный?

Повисла долгая пауза. К тому времени мы были уже в парке, присели на одиноко стоящую лавочку.

— Да, — ответ папе дался очень сложно. Отец сидел опустив голову, потупившись, и разглядывая серые камушки тропинки.

— Я давно это уже знал, — мне сейчас нужна была откровенность, как и ему.

— Когда? — голос отца дрогнул.

— Однажды видел на полигоне. Еще в последний год школы.

— Что ты?.. — наверное, сейчас он хотел спросить «что ты видел?», но во время осекся.

— Как тебя лейтенант…

Потом мы долго сидели молча. Словно хотели высмотреть что-то вдали. Слов не находилось.

— Выпить хочешь?

— Давай.

Мы встали и пошли к киоску. Пара банок пива — и снова вернулись на ту же лавку.

Открыли и выпили. Конечно, это было хамством — пить по утрам, как алкаши, но ситуация была такова, что по другому — никак.

— Я давно знал, что ты, наверное, не мой отец, — тихо вырвалось у меня, когда я закуривал.

О том, что я курю, дома не знали. Мать ненавидела запах табака и вечно пилила за это отца. Сейчас же тема была такова, что вопрос о моем курении и рядом не валялся.

— Понимаешь, Аня была совсем молодой… — папа взял из моей пачки сигарету и долго мял ее в пальцах, раздумывая, как все рассказать. Потом закурил, делая глубокую затяжку, выдохнул и продолжил. — Твой биологический отец, он был моим начальником. Я тогда еще в армии не служил, был в подручных у депутата областного совета. Понимаешь, он меня самого подобрал, считай что с улицы. Ну, а тут такая история с Аней. Он знал, что я ее и пальцем не трону, потому что у меня это… короче, в детстве еще травма была. Потому и могу только когда меня это… ну… — голос отца был подавленным и тихим.

— Понимаю, — мне просто необходимо было сказать это. Хотя, чего греха таить: я его понимал. Отец же у меня детдомовец, и того мужика, о котором он рассказывал — «биологического отца», я его тоже знаю. Этот чувак всегда помогал моей семье — грех жаловаться. Мать вечно за него горой стояла, теперь понятно, что неспроста. — Мне тоже это… понимаешь, я когда… ну… на полигоне… короче, я тогда напился, понимаешь? — слова давались с трудом.

— Понимаю, — он кивнул. Нам обоим сейчас нужно было это золотое слово: «понимаю».

— Я думал, что девочки, они меня еще не интересуют… ну, может еще не нашлась та, ну… которая для меня, — допил свою банку пива и снова закурил. — А потом понял, что мне с ними не по себе. А тут еще Лешка свою трахает у нас в комнате. Мне очень не по себе. И еще у нас на параллели парень есть. Мне хочется быть с ним.

Дальше слова лились из меня фонтаном. Как прорвало. Рассказывал ему все, все, что накипело. Мне так много нужно ему было сказать.

Мы просидели в том парке до трех часов. Потом отец сел на поезд и уехал домой, а я вернулся к себе, неся с собой две сумки с продуктами.

Общага уже оживленно щебетала своей суетной жизнью. В комнате никого не было. А мне это и на руку. Рассовав продукты по шкафу и холодильнику, я вырубился. Видно, только тогда алкоголь до меня добрался.