День 21. Книга вторая (СИ) - Грэм Анна "Khramanna"

Мы въехали в город под звуки утренней сирены. Патруль встретивший нас у седьмого района, молчаливо пропустил нас на перекрёстке. За угол завернула машина дезинфекции, значит, районы с первого по шестой очищены, ребята хорошо справляются. Ныла шея, я отсидела себе всё на свете — мы гнали без остановок восемь часов, никто не хотел спать.

— Это очень серьёзно, — отозвался Максвелл после долгого молчания.

— Я знаю.

— И абсолютно бездоказательно

— Я знаю. Но я уверена в том, что видела, Иен.

В тот вечер Ньюман едва ли не выдавил меня с вышки, но через час я зашла туда снова — дежурный офицер ничего мне не сказал. Но я ничего больше не увидела, кроме мерно вздымающихся волн. Так обитаема ли Мертвая зона или это граница дырявая, как решето? Мне до боли в груди было жаль удалённое фото, я корила себя за то, что подчинилась и не взбунтовалась, но я была настолько шокирована, что не верила сама себе. Взглянуть ещё хотя бы разок…

— Ты прилепила камеры?

— Да.

— Значит, будем выжидать, — подытожил Иен. — Мы забили тревогу и донесли её до Стельман. Мы сделали всё от нас зависящее. В конце концов, это их проблема.

— Да, но последствия, как всегда, разгребать нам.

Мне не хотелось думать что будет, если человек, облепленный с головы до ног взвесями океанской воды, вдруг окажется в Чистой зоне.

Машина прошла дезинфекцию ещё на блок-посту, но мы въехали на дополнительную уже на территории Подразделения. Шлюз открылся, выпуская нас, стерильных, как хирургические приборы, в депо. Рабочий день ещё не начался, в офисе не горел свет. Сдав костюмы в чистку, я переоделась в своё, принюхалась. Рубашка была несвежей и неприятно льнула к спине и подмышкам. Мне хотелось в душ и, возможно, если я приму снотворное в порядке исключения, я даже засну.

Максвелл даже не стал звать меня в кабинет, махнул только рукой, мол, иди уже домой. Спустившись на парковку, я нашла свою машину и, стукнув себя по лбу, поняла, что не взяла ключи. Вызову такси, до тошноты не хочется подниматься в офис, а рулить тем более. Набирая номер единой службы перевозок я краем глаза заметила, что на моём капоте исчезла вмятина. Я дотронулась до свежеокрашенного металла и вспомнила, что перед отъездом сказала Браунингу, где искать ключи. Хотелось набрать его и отчитать за самодеятельность, но я, трусливо поджав хвост, поспешила покинуть паркинг, чтобы случайно не столкнуться с ним в дверях. Я сбросила звонок в такси — решила пройтись пешком, добить свои усталые ноги и спину. Возможно, после этого мне не понадобится снотворное.

До дома было минут сорок неторопливым шагом, и я шла, стараясь разогнать смутные ощущения: подавленность, тревожность, взбудораженность. Организм снова издевался надо мной, не давая расслабиться: я всё ещё прокручивала в голове то ведро дерьма, которое вылил на меня майор, неприкрытые угрозы его помощника с лицом темнокожего Иисуса из клипа популярной певицы двадцатого века. Сухие строчки досье Дэмиана Браунинга. Блистающие бока моей машины, которую он отремонтировал. Я шла, глядя на проснувшийся город, на людей с тревожными взглядами, чьи лица всё ещё были скрыты под респираторами в ожидании новой волны, на простые коробки фасадов, где не было ни капли эстетики, одна лишь функциональность. Я шла, чувствуя, что с каждым шагом моё сердце ускоряется, а грудь распирает, словно внутри меня надувается шар, наполненный кровью. Что-то происходило внутри меня. Что-то, не поддающееся контролю и не имевшее названия. Но одно я знала точно, это странное ощущение каким-то образом связано с Браунингом.

Я проспала до самого вечера. И спала бы ещё, если бы меня не разбудил жалобный скулёж собаки за стенкой. Я узнала Хельгу. Наверное, мучается со своими лапами, бедолага. Я хотела выйти и постучаться к миссис Хэнли, спросить, всё ли в порядке, но передумала — вдруг старушка неверно поймёт меня и решит, что собака мне мешает. Лекарство у неё есть, я выписала его на месяц, наверное, оно ещё не подействовало. Мельком я взглянула на часы. Половина восьмого вечера. Кажется, я сбила режим.

Вздохнув, я поплелась на кухню, чтобы заварить себе чай. Домашние вечера часто угнетали меня: в голову лезли дурные мысли и воспоминания, и самоедством в это время я занималась с удвоенным рвением. Мысль напроситься в ночное дежурство я откинула, тогда я точно не восстановлю биоритмы без снотворного.

По столу зажужжал коммуникатор. Я открыла сообщение. «Я могу тебе позвонить?» — осторожно и вкрадчиво, словно боясь разбудить. Это был Дэмиан. Я не ответила. Запаниковала.

В сети была Нэлл Мартин, и я, повинуясь острому чувству тревоги, набрала ей сообщение. Сообщение, о котором в последствии точно буду жалеть.

«Я сделала нечто ужасное. Привет».

Звонок по видеосвязи не заставил себя ждать.

— Привет. У меня как раз отменился клиент, — она улыбнулась и хитро повела бровями, намекая на то, что мне очень повезло получить консультацию прямо здесь и сейчас. Я едва заметно скривилась. Не люблю, когда кто-то набивает себе цену. — Рассказывай.

Рассказывать мне уже не хотелось, но назад пути не было — я встала на скользкую дорожку, упала на задницу и покатилась под горочку.

— Я прочла чужое личное дело без разрешения. Несанкционированно, — без упоминания имён, только суть.

— У тебя проблемы на работе из-за этого? — Нэлл насторожилась, зная, как много значит для меня моя должность.

— Нет. У меня проблемы с совестью. Я чувствую себя ужасно, будто…

—… залезла в чужой ящик с нижним бельём?

— Похоже на то.

У меня кровь прилила к щекам — хорошо, что Нэлл не могла этого видеть Я почувствовала себя ужасно глупо. Может, Браунинг и вовсе бы не узнал об этом, а я снова развела целую трагикомедию. Моя патологическая прямолинейность вкупе с такой же патологической честностью делали мою жизнь невыносимой. А, может, открой я «ящик» той же Левицки или Уилсона, я бы так не мучилась, и дело в Браунинге?

— Этот человек для тебя важен? — Нэлл снова будто прочла мои мысли. Я отвернула взгляд от монитора.

— Это сложный вопрос.

— По десятибальной шкале.

— Нэлл, это не то…

Не то. А что тогда то? К паршивому чувству вины прибавилось чувство стыда — я словно бы откатилась к своему пятнадцатилетию, когда вихри эмоций, приправленные гормональными всплесками, безоговорочно преобладали над простой логикой. Я не могла обозначить словами то, что чувствую, и поэтому не могла сама себе в своих чувствах признаться. Интерес? Благодарность за поддержку и участие? Сочувствие? Влечение?

— Знаешь, что я думаю. Если бы отношения с этим человеком не были бы важны для тебя, ты бы мне не позвонила.

— Просто я не хочу, чтобы он думал обо мне невесть что.

— Тогда, может, есть смысл спросить его самого, что он думает об этом? Это ведь мужчина, верно?

— Спасибо, Нэлл. Ты очень помогла.

Я обрубила связь, ненавидя сама себя. Нэлл потом выскажет мне за внезапный саботаж сеанса, но это волновало меня куда меньше. Ромашковый чай остыл, превратившись в мерзкое горькое пойло. Я выплеснула его в раковину. Написала Браунингу «можно». Постаралась ни о чём не думать, просто не думать. Звонок не вставил себя ждать. Стоило записать его номер, чтобы набор незнакомых цифр не пугал меня. Я ведь не думала, что он начнёт звонить мне так часто…

— Привет, Флоренс. Ты как после поездки?

Я прокашлялась. Его голос щекотно коснулся слуха, оказавшись неожиданно приятным.

— Изрядно потрёпана, но жива, — криво ухмыльнулась я, стараясь проглотить ком, колючим ежом застрявший в горле. Снова занервничала.

— Хорошо. Ты так долго не отвечала, что я уже начал подозревать обратное, — я услышала, как он улыбнулся и почему-то отчётливо ощутила горький привкус ромашки на языке. — Я сейчас недалеко от твоего дома. Ты можешь спуститься, хочу кое-что показать тебе.