Елена Яковлева - Уйти красиво

Последнюю встречу с Ларисой Поздняков запомнил в мельчайших подробностях, что, впрочем, совершенно неудивительно: он привык собирать и бережно хранить в музее памяти все связанное с ней. Сначала раздался нервный, требовательный звонок в дверь, потом кто-то нетерпеливый для вящей убедительности еще пару раз глухо бухнул по дерматину дверной обивки то ли кулаком, то ли и вовсе ногой. Задремавший под ровное бормотание телевизора Поздняков вздрогнул и посмотрел на настенные часы, стрелки которых уже вплотную подобрались к полуночи. Визитеры в подобное время — явление экстраординарное. Косолапо прошлепал стоптанными домашними туфлями через прихожую и сразу же щелкнул задвижкой замка, даже не попытавшись прежде поинтересоваться личностью незваного позднего гостя. В следующее мгновение в дверном проеме возникло нечто, совершенно поражающее воображение. Женщина в воздушном наряде из расписного шелка напоминала жар-птицу, заблудившуюся в трущобах.

— Добрый хозяин, — осведомилась жар-птица низким голосом с придыханием, — найдется ли у вас местечко, где бы уставшая путница смогла приклонить свою… свою пьяную голову?

За этой многообещающей тирадой последовал прямо-таки вулканический взрыв задорного смеха на грани истерики, и в его неловкие объятия упала Лариса Кривцова собственной персоной. Сама она была совершенно невесомой, зато бутылка шампанского, горлышко которой она сжимала в руке, как повстанец древко знамени, больно ткнулась Позднякову под ребро.

Николай Степанович бережно отбуксировал драгоценную ношу в комнату, усадил на диван и наконец с тревогой заглянул в ее глаза, всегда удивлявшие его способностью по нескольку раз на дню менять цвет. Сейчас они были непроницаемо черными, только где-то в самой глубине зрачка дрожал отраженный свет настольной лампы.

— Что-нибудь случилось? — осведомился он с тревогой.

В ответ она водрузила бутылку-флаг на журнальный столик:

— Что ты раскудахтался, как квочка, я просто-напросто гуляю.

— Квочки не кудахчут, — поправил он с улыбкой.

— Какая разница, — отмахнулась Лариса, — кудахчут или нет… Тоже мне специалист…

Позднякову и самому было глубоко наплевать на всех квочек на свете, главное — он видел Ларису, мог вдыхать аромат ее терпких духов — какого-то удивительного коктейля из запахов свежескошенной травы и талого снега, — а при желании даже прикоснуться к ее тонкой руке, выпроставшейся из рукава диковинного наряда. Откуда, интересно, она объявилась в таком виде?

Лариса не заставила себя ждать с объяснениями.

— Знаешь, я с одной модной премьеры… Скука страшная, публика примелькавшаяся, обычный глупый междусобойчик с фуршетом.

— Там и нафуршетилась, — заметил Поздняков. До него уже доходили слухи о том, что Лариса в последнее время не отказывает себе в удовольствии расслабиться традиционным народным способом.

— Имею право, — отозвалась она. — Я женщина независимая и состоятельная. Со-сто-я-тель-ная, — повторила она по слогам и добавила с вызовом в голосе: — Могу я в конце концов отдохнуть после трудов праведных? Или нет?

— Имеешь, имеешь, — поспешно заверил Поздняков.

— Тогда тащи бокалы.

Поздняков со вздохом открыл стеклянную дверцу шкафа. Пить в такое время в его планы никак не входило, но отказать Ларисе было выше сил. В конце концов, она появлялась далеко не каждый день и даже не каждый год. Эта чудесная птичка залетала к нему настолько редко, что он торопился выполнить малейшее ее желание.

Он откупорил бутылку, разлил по бокалам искрящуюся жидкость и провозгласил дежурный тост:

— За встречу!

— Фи, какой скучный, — наморщила нос Лариса. — Тебе бы как раз и ходить на презентации с фуршетами, там все такие. И шампанское пить до сих пор не научился, — прокомментировала она, наблюдая, как он залпом опорожнил свой бокал, точно водку. — Шампанское пьют медленно, под неторопливую дружескую беседу. Вот я буду пить его вместе с твоим теплом.

Она поднесла свой бокал к губам, пригубила шампанского и задумалась. Такое впечатление, что она была одновременно и рядом с ним, и где-то далеко. Поздняков исподтишка рассматривал ее. Как это ни печально, с ее лицом происходили отнюдь не волшебные изменения, пусть менее заметные и разрушительные, чем на его собственном лице, но все же… Если другие женщины после сорока оплывали, точно свечи под утро, Лариса, напротив, худела; заострившиеся черты ее лица стали жестче и отчетливее, она все больше и больше походила на постаревшего мальчика. Тем не менее он по-прежнему находил ее прекрасной, впрочем, мог ли он быть по отношению к ней объективным?

— Что, я сильно постарела? — спросила она неожиданно, глядя в сторону, и продолжала медленно потягивать шампанское.

— Что ты? Совсем нисколько, — поспешил он заверить ее.

— Понятно, понятно… Ты же смотришь на меня почти как на родственницу, а родственников любят, несмотря ни на что — склочный характер и бородавка на носу не в счет.

— У тебя же нет никакой бородавки, — недоуменно произнес Поздняков.

— Да я так, к примеру. — Лариса протянула руку к бутылке.

Поздняков опередил ее и снова наполнил шампанским ее бокал. Убеждать ее больше не пить он был не в силах.

— Хочешь узнать, с какой радости я пью? — Она зашуршала своим шелковым одеянием, поудобнее устраиваясь на диване. — Спешу сообщить: у меня все з-замечательно. Шлепаю по десять листов в месяц, хотя — здесь есть чем гордиться — в килобайтники я по-прежнему не тороплюсь записываться, пишу на клочках, можно сказать, на манжетах, а эту ужасную штуковину, в которой буквы прыгают, как чертики… ну, компьютер… покупать не собираюсь. Из-под этих дурацких кнопок ничего путного не выйдет. Во всяком случае, у меня… А может, это просто суеверие, боюсь исписаться. Мне почему-то кажется, пока я с грехом пополам выстукиваю на своей старенькой машинке единственный экземпляр с опечатками и исправлениями, удача меня не покинет. В общем, в любой работе должен оставаться момент романтики, иначе дело швах. Ужасно боюсь, что однажды начну сама себя цитировать… А вдруг я и вправду уже исписалась, как ты думаешь?

Ах, вот в чем дело, кажется, у нее творческий кризис. Поздняков слышал, что у писателей нечто подобное случается довольно часто.

— Ты же знаешь, что я всегда был без ума от твоих романов.

— Вот именно, — вздохнула она. — Ты всегда и во всем был ко мне не объективен.

Поздняков решил, что с ней что-то произошло, это однозначно, если использовать модное слово. Но выпытывать бесполезно. Захочет — сама скажет, не захочет — хоть иголки под ногти загоняй, — будет отделываться черным юмором. Уж кого-кого, а Ларису Кривцову он как-нибудь изучил.