Паула Литтл - Утраченная свобода

Классная комната в доме священника в Хейтраме была совсем небольшая, но темным январским днем, когда в хозяйстве экономили каждый кусочек угля, это не воспринималось ее обитателями как недостаток. Весьма скромный огонь в высоком зарешеченном камине заставил присутствующих там молодых людей закутать плечи в шали. А Элизабет, самая младшая из красивых дочерей преподобного Генри Тэлланта, страдала от боли в ухе и не только засунула в ушную раковину жареную луковицу, но и повязала голову и шею старой кашемировой шалью.

На столе в центре комнаты было разбросано множество предметов, которые красноречиво говорили о том, что юные леди удалились в эту уютную комнатку, чтобы подшивать рубашки, но этим занималась только одна, старшая, мисс Арабелла. В кресле по одну сторону камина мисс Маргарет Тэллант, краснощекая пятнадцатилетняя девица, жадно читала переплетенный томик «Ежемесячного музея для дам», заткнув уши пальцами. Напротив мисс Арабеллы, забыв о шитье, сидела мисс Софи, зачитывая вслух отрывки из другого тома этого поучительного издания.

— Знаешь, Белла, — заметила она, на минуту опуская томик, — я нахожу это совершенно непонятным! Только послушай, что здесь говорится: «Мы представили нашим подписчикам самые последние моды, но не те, которые нарушают закон вкуса и благопристойности, а те, что лишь вызовут улыбку расположения и придадут дополнительное очарование снисходительной манере. Главным должна быть экономия»… И тут же, будьте любезны, картинка с совершенно потрясающим вечерним платьем… Ты только посмотри, Белла! — Здесь написано, что русский лиф сшит из синего атласа и застегивается впереди на бриллиантовые пуговицы! Ну и ну!

Ее сестра послушно оторвала взгляд от манжета, который подшивала, и критически осмотрела стройную великаншу, изображенную среди описаний мод. Потом вздохнула и снова склонила свою темную головку к работе.

— Ну, если они так понимают экономию, то я, конечно, не смогу ехать в Лондон, даже если крестная меня пригласит. А я уверена, что не пригласит, — пессимистично подытожила она.

— Ты должна поехать и поедешь! — объявила Софи тоном, в котором звучала глубокая решимость. — Только подумай, что это будет означать для всех нас!

— Да, но я не поеду туда замарашкой, — возразила Арабелла. — А если мне необходимо иметь бриллиантовые застежки на лифах, то ты прекрасно знаешь…

— А, чушь! Надо полагать, это сверхмодно, а может, они сделаны из стразов! Да и вообще, это старый фокус. Я помню, что в одном из номеров прочла, что по утрам сейчас больше не носят украшений, так что вполне вероятно… Где этот номер? Маргарет, ты его взяла? Пожалуйста, дай мне! Ты слишком маленькая, чтобы всем этим интересоваться!

Маргарет «откупорила» ушки, чтобы вырвать у сестры журнал.

— Нет! Я читаю выпуск романа!

— Ну, так тебе не следовало бы. Ты же знаешь, папа не хочет, чтобы мы читали романы.

— Если уж на то пошло, — парировала Маргарет, — то он чрезвычайно огорчится, узнав, что ты читаешь только о последних модах!

Они посмотрели друг на друга. У Софи задрожали губы.

— Милая Мег, я тебя очень прошу, дай его мне, всего на минутку!

— Дам, когда дочитаю «Повествование об Огастесе Уолдстейне», — сказала Маргарет, — но только на минутку, учти!

— Подождите, здесь кое-что об этом есть! — проговорила Арабелла, бросая работу и переворачивая страницы номера, отброшенного Софи. — Да, вот оно! Здесь написано, что теперь по утрам носят только самые простые драгоценности. — С ноткой сомнения в голосе она добавила: — Надо полагать, моды меняются не так уж часто, даже в Лондоне. Этот журнал вышел всего три года назад.

Страдалица на диване осторожно села.

— Но у Беллы ведь нет никаких украшений, разве не так?

Это замечание, сделанное со всей прямотой, характерной для девицы только девяти лет от роду, повергло в уныние всех присутствующих.

— У меня есть цепочка с медальоном, в котором локоны мамы и папы, — попыталась защититься Арабелла.

— Если бы у тебя была тиара и… цестус, а к ним браслет, тогда это годилось бы, — отозвалась Софи. — Здесь описан туалет как раз с такими украшениями.

Три сестры удивленно на нее уставились.

— А что такое цестус? — спросили они.

Софи покачала головой:

— Не знаю, — призналась она.

— Ну, как бы то ни было, у Беллы его нет, — заявила мрачная личность с кушетки.

— Если она настолько нюня, что откажется ехать в Лондон из-за такого пустяка, я ее никогда не прощу! — заявила Софи.

— Конечно, я не отказалась бы, — возмущенно ответила Арабелла, — но я нисколько не надеюсь, что леди Бридлингтон меня пригласит: с чего она будет это делать, я ведь всего лишь ее крестница! Я ее в жизни не видела!

— Она прислала очень славную шаль тебе на крестины, — с надеждой напомнила Маргарет.

— Не говоря уже о том, что она лучшая мамина подруга, — добавила Софи.

— Но мама ее тоже не видела — по крайней мере, уже очень давно!

— И она больше ничего не присылала Белле, даже на конфирмацию, — отметила Бетси, осторожно вытаскивая луковицу из уха и отправляя ее в камин.

— Если у тебя ухо прошло, — сказала Софи, глядя на нее с неодобрением, — можешь подрубить мне вот этот шов! Я хочу перерисовать выкройку для новой оборки.

— Мама велела мне тихо сидеть у огня, — ответила больная, устраиваясь поудобнее. — В этих старых томах есть акростихи?

— Нет, а если и были бы, я не стану их давать тому, кто ведет себя так противно, Бетси, — напрямую ответила Софи.

Бетси принялась неубедительно плакать, но поскольку Маргарет снова погрузилась в свой роман, а Софи начала обсуждать с Арабеллой изображение бархатной душегрейки, богато отделанной горностаем, никто не обращал на девочку внимания, и она быстро замолчала, время от времени пошмыгивая носом и возмущенно глядя на двух своих самых старших сестер.

Хотя не было сомнений в том, что Арабелла — красавица, соседи считали, что, когда Софи избавится от подростковой полноты своих шестнадцати лет, она вполне может в будущем соперничать с Арабеллой. У сестер были большие темные выразительные глаза, аккуратные прямые носики и нежно очерченные губы. Цвет лица девушек внушал зависть менее удачливым молодым леди и ничем не был обязан «Датскому лосьону», «Росе Олимпа», «Румянцу Нинон» или любым другим снадобьям, которые рекламировались в светских журналах.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату ворвался крепкий мальчуган одиннадцати лет, с копной вьющихся волос, в нанковых брюках и рубашке с жабо. Он громко воскликнул: