Ребенок от мужа сестры (СИ) - Франц Анастасия

Тея

Земля уходит из-под ног от той картины, что предстаёт перед глазами, превращая все мои чувства в руины, оставляя от них лишь пепел, который разлетится по ветру. Пытаюсь сделать вдох, но лёгкие перекрыты, и нет больше доступа кислороду.

Сердце на куски и всё горит огнём.

По щекам бегут слёзы, которые замечаю не сразу, а только когда пальцы правой руки дотрагиваются до кожи, оставляя на ней болезненный ожог.

За что…? Задаюсь вопросом, но не понимаю. Этого человека я любила. И здесь совершенно не оговорка. В эту самую секунду все мои чувства к любимому мужчине превратились в ничто. Так резко и бесповоротно. Безвозвратно.

Мой муж, которого я любила, которому три года назад клялась в любви и верности до конца жизни, сейчас изменяет мне в нашей квартире. На нашей кровати. На простынях, на которых ещё утром я нежилась в этих объятиях, — и сейчас эти руки вцепились в бёдра другой женщины, совершая недвусмысленные движения.

К горлу подступила тошнота. Прикрываю рот, чтобы меня не вырвало на белоснежный мягкий ковёр. Хочется закричать во весь голос, чтобы сорвать связки до хрипоты. До невозможности говорить. Закрыть глаза. Уши. Не слышать девичьи стоны, не видеть, как тонкая талия выгибается, подстраиваясь под движения моего мужа.

Но я только стою и смотрю. Они не замечают, увлечённые процессом. Хочется уйти, сбежать, но я всегда смотрела боли в лицо, не позволяя ей победить. Так и сейчас — у неё нет ни единого шанса на победу. Я не дам ей превзойти надо мной, ставя меня на колени. По крайней мере, сейчас. В эту самую минуту. Перед мужчиной, которого любила, и который, как я думала, любит меня.

Но как же горько я ошиблась, вновь раздирая кожу в кровь.

В голове проскальзывает мысль: а вдруг это ошибка, и сейчас я закрою глаза, а когда распахну, всё это исчезнет, и окажется, что любимый мужчина ждёт меня дома один. Но ничего не помогает, я по-прежнему вижу всё ту же картину, от которой мне по-прежнему плохо.

Даже незаметно пытаюсь ущипнуть себя за руку, но всё тщетно. Это не мираж. Это не сфабрикованная ситуация, как это было у Ады с Матвеем. Это всё по-настоящему. И этому есть свидетели — мои глаза.

Их никогда не обманешь, хоть и иногда они видят не то, что есть на самом деле. Только не в этой ситуации.

Ладонями стираю слёзы. Делаю глубокий вдох-выдох, прикрыв на короткий миг глаза. Подношу к косяку двери костяшки пальцев и пару раз стучу, разнося по комнате звук соприкосновения с твёрдой поверхностью, да такой громкий, что парочка, занимающаяся увлекательным делом, замирает.

Синхронно оба поворачивают в мою сторону головы, замирая.

— Тук-тук, не помешала? — говорю спокойно, не выдавая ни малейших своих чувства человеку, которые он же и растоптал. — Извините, если да, —

язвлю и лишь я знаю, что это защитная реакция, не позволяющая меня как-либо задеть.

Как бы я ни любила — не позволю видеть свою слабость человеку, который не достоин моих чувств.

— Тея, — только моё имя слетает с губ Мамаева.

Даже на таком расстоянии от двери до кровати вижу, как его зрачки расширились от шока, а в следующую секунду его взгляд лихорадочно заметался сначала по мне, а потом по всей комнате, пытаясь найти, придумать какое-то оправдание, которого в принципе не может быть.

Нет оправдания мужчине, предавшему не только тебя, но и твоё доверие, любовь, жизнь, которую на протяжении долгих лет отношений ты посвятила ему. Но вместо того, чтобы сохранить и беречь — разбил вдребезги, а потом исполосовал этими самыми осколками сердце без анестезии.

— А ты кого-то другого ждал, милый? — на губах сама по себе появляется улыбка. Только не настоящая, а скорее горькая, ядовитая, от которой вяжет всё во рту. — Может, ещё одну особу, чтобы она присоединилась к вам? Могу, конечно, предложить свою кандидатуру, но боюсь, меня вырвет на вашу сладкую парочку.

Дима переводит взгляд со своей партнёрши на меня и в следующую секунду отшатывается от девушки как от прокажённой, убирая от неё руки, которые несколько мгновений назад зверски вцеплялись в её бёдра. Вскакивает, пытаясь приблизиться ко мне, то-то бормоча под нос, только я не даю сделать и шагу.

— Стоять! — кричу. И это срабатывает как удар плетью, останавливая моего мужа замершим в нескольких шагах от меня.

— Тея, я всё объясню, — пытается сказать, объяснить, а я действительно не хочу ничего слышать и слушать.

Какие тут могут быть объяснения, когда он не пьян, не обкурен, вменяем, и всё, что делал на нашей кровати — делал осознанно и в здравом уме.

Качаю головой, прикрыв глаза.

— Я не хочу ничего слышать, Мамаев, — мой голос ровный и спокойный, в отличие от чувств внутри меня, которые я сейчас пытаюсь сдержать.

Годы выдержки пошли мне на пользу, и сейчас я как стойкий оловянный солдатик — не выдаю своих истинных эмоций. Да и не достоин он их. Не после того, что я увидела считанными минутами ранее.

На заднем фоне маячит девушка, собирая свои вещи, лихорадочно одеваясь. Не обращаю на неё никакого внимания, смотрю прямо в глаза мужу, пытаясь понять, что я в этой жизнь сделала не так. Вновь не так.

— Ты не дашь мне сказать ни слова? — качаю головой.

Я давно подозревала супруга в измене, но до последнего надеялась, что мои подозрения — всего лишь плод моего воображения. Что я просто всего-навсего много в последнее время себя накручиваю. И этому есть объяснение, но не сейчас.

Сейчас единственное, что я понимаю — мои подозрения оправдались.

Девушка, имени которой я не знаю и знать не хочу, проскальзывает мимо меня. Через минуту слышится хлопок двери, и мы остаёмся с Мамаевым вдвоём в квартире. Между нами тишина, которая его напрягает — вижу по напряжённым рукам и оголённому торсу. Мне же — всё равно.

— Собирай свои вещи и выметайся, Мамаев, — снимаю с плечика маленькую сумку с золотыми переплетениями длинной верёвки и кидаю на пол.

Мне хочется подойти к кровати, стянуть с неё грязные покрывала, наволочки и сжечь их, а лучше вместе с кроватью, чтобы выдворить запах секса не только на белье, но и мебели. Но вместо этого я прохожу мимо Димки, который всё так же стоит столбом, не желая пошевелиться.

— Я никуда не уйду, — бросает мне в спину.

— А тебя никто и не спрашивает, а ставит тебя перед фактом. Я не хочу жить с мужчиной, который меня предал. Моё доверие и мою любовь. Предал нашу семью, которая у нас была.

— У нас не было семьи, — эти слова, вдруг вырвавшиеся из его рта, парализуют меня, мои движения, мою кровь в венах, которая застыла вместе с пульсом в этот миг. — Какая может быть семья с человеком, который бракован? — последнее слово бьёт меня наотмашь, вырывая не только кислород из лёгких, но и сердце, что, кажется, разбилось ещё сильнее.

От этого трудно оправиться, прийти в себя и не показывать, как это задело. Как в эту самую секунду мне настолько больно, что не хочется жить. Трудно держать оборону, продолжая изображать, что стена моих чувств непробиваема. Трудно сохранить маску, за которой прячутся истинные эмоции.

Дима знает, насколько это ранит меня, и всё равно бьёт меня в это самое место, пытаясь как можно больнее задеть, раздавить, разорвать на части, как дикий зверь свою жертву.

Прикрываю глаза, стараюсь сдержаться. Медленно поворачиваюсь к нему.

— Ты доказал это двадцать минут назад. Поэтому сейчас я не нуждаюсь в твоих словах, подтверждающих это. У тебя на всё полчаса, — говорю спокойно, отчего он ещё больше бесится. — Чтобы по окончании этого времени тебя здесь не было, — и, больше ничего не сказав, прохожу мимо него, но меня хватают за локоть, не давая покинуть поле войны, которую я даже не начинала.

— Ты такая никому не нужна, — плюёт своим ядом мне в лицо.

— Я знаю. Что-то ещё? Если нет, то я хотела бы заняться домашними делами, а не тратить на тебя своё время.