Реверс (СИ) - Литвин Светла

Бойтесь ночных звонков…

В день похорон Антона лил проливной дождь, затихая лишь на несколько минут каждый час-два.

Не хотела брать сына на похороны именно из-за дождя, а не из-за смысла происходящего. Он слишком мал чтоб понять, что хоронят его отца, а гроб был закрытый, фотографии на могильной плите не будет.

Я уже подумала оставить Ваню с соседкой, но на душе было так неспокойно для этого, и я лишь одела сына потеплей. Он был в этот момент единственным лучом света, пробивающимся через непроглядную тьму, и я за него держалась. За него и ради него. Иначе и не знаю, как смогла бы пережить потерю любимого, важного человека, составляющего половину меня.

Присела на корточки перед сынишкой.

— Прячь ручки в кармашки. — не смогла найти перчатки или варежки в своём состоянии, — Вот так. — помогла сыну.

Такой маленький и ещё очень неуклюжий в свои неполных два года.

— В магаин дём! Магаин! — радостно затараторил сын, любитель супермаркетов, а я улыбнулась отчаянно ведь ему нужна моя улыбка.

— Нет малыш. Гулять. В лес. — говорила рвано, вспоминая и с трудом подбирая слова.

Ваня, соглашаясь, кивнул. Я поцеловала сына в щёчку и на свинцом налитых ногах выпрямилась.

Быстро повязала чёрный платок на голову застегнула тёмный плащ на все пуговицы, и мы вышли из некогда полной счастья квартиры. Я проворачивала ключ в замочной скважине закрывая дверь, а внутри торнадо. Всё рвалось в клочья словно острыми зубьями ключа проворачивали нутро. Из этого торнадо вырвал звонкий голосок, как спасительная шлюпка, брошенная утопающему.

— Мама гуять дём?! — сынок несколько раз дёрнул за руку, и я осознала, что ключ и так уже провёрнут до упора, а я давлю ещё, уже до боли в пальцах.

Но там дальше тупик. Упор. Вынула ключ и на автомате сунула в карман.

Сын держал за руку и в принципе держал.

Из-за сына только я и отмечала происходящее вокруг. Что дождь льёт с утра и что нам повезло дойти до машины в те самые несколько минут затишья. Машину вела аккуратно только потому, что там за спиной сын.

Похороны организовывались не мной. Всё устроил Игорь, близкий друг Антона. Он видел, что я не в состоянии этим заниматься, потому что не могу отойти от сына и помог. Всё организовал и встретил у ворот кладбища.

— Здорова бандит. — бодро забрал Ваньку из рук, подкидывая его к небу, детский смех заглушил звенящую тишину и у меня защемило под рёбрами.

Замерла, стараясь не думать ни о чём, медленно делая вдох. Дался с болью. Неужели сердце? Никогда не жаловалась. И снова страх и опять не по себе и не за себя, а за сына. С кем оставить, если что? Мы одни. Нас уже оставил самый близкий и родной тот, кто поддерживал, держал нас. Боль медленно расползалась в стороны по грудной клетке и за спину, теряя свою силу. Каждый следующий вдох давался легче предыдущего. Отпустило.

— Как ты? — Игорь стоял до заданного вопроса напротив, но спросив, встал, рядом неотводя напряжённого взгляда.

Словно мой ответ что-то поменяет.

— Дышу. — голос сочился холодным равнодушием, а изо рта шёл пар, кивнула на сына, экономя слова и силы которых нет на них, а главное тепло, но и так понятно ради кого дышу.

Всем всё понятно. Только одной мне было невдомёк как же дальше? Как?

— Идём, он уже там. — кивнул в сторону ворот.

Я держалась, но от этих слов мелко и до сведённых зубов противно завибрировали губы. Я не могла это унять, а так хотела. Приложила руку придавив дрожащие губы к зубам. Слёзы жгли уголки глаз, рвущийся внутренний крик драл горло. Вместе они, крик и слёзы никак не прорывались из-за выдержки, а я хотела дать им волю. Чтоб хоть чуть-чуть отпустило. На секунду после. Пока Игорь держал Ваньку на руках у меня был шанс отвернуть голову и выпустить несколько слезинок, после и при сыне уже нельзя.

Нельзя. — как приказ самой себе, как запрет своим эмоциям.

Его хоронили в закрытом гробу, потому что отказавшие тормоза в машине не оставили шансов на жизнь и тело было искалечено до неузнаваемости. Даже опознание по стоматологической карте было невозможно и тогда сделали экспертизу ДНК.

Когда у Вани брали мазки он очень испугался и плакал, а я прижимала его к себе и кусала губу до крови, чтоб не зареветь вместе с ним. Тогда я уже знала результат. Антон в ту ночь не вернулся домой. Он не вернулся, и я понимала бессмысленность этой процедуры для нас, но сделать ничего не могла. Так было надо, чтобы забрать тело и предать его земле.

Девяносто девять и девять в периоде подтвердили, что мой муж погиб в автокатастрофе.

Его перемесило в машине словно в мясорубке.

Гроб белый, я попросила Игоря, потому что машина Антона, в которой, из-за которой он погиб была чёрная.

— Уже всё готово, чтоб ты не ждала никого. — говорил Игорь, а я словно под водой, шум в ушах перекрывал звуки, делая чужую речь безликой, булькающей, словно рыбьей немой.

Я кивнула, и мы зашли за черту, которая делила мир живых от мира мёртвых. Мне казалось, что я тут лишняя, я и Ваня. Нас тут быть не должно, это сон. Страшный, леденящий ужасом, но впереди пробуждение, я в это реально верила, шагая по чёрному от дождя асфальту.

Мы подошли, я заняла своё место у гроба, там, где должна была быть голова и всё началось. Антона отпевал батюшка, а я смотрела в яму. Не на гроб, в котором лежало тело мужа и часть меня и моей души, а на эти куски мёртвой для меня земли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Замерла в звенящем ожидании понимания как дальше без него? Ну как?! И ничего. Пусто. Только сын держит, только элементарное понимание как растить его есть, а дальше пустота. Вакуум за этими пределами. Я уже жила в этом вакууме двадцать дней. От смертельной аварии и того числа, когда в ночном звонке мне сообщили о ней и до сегодняшнего дня. Эта пустота поглощала сразу же как только сын засыпал и отступала, когда он просыпался. Ночи без сна или в полусознательном состоянии, ворохи топящих мыслей, и счастливых воспоминаний кислотой по свежим ранам. И острое, щемящее чувство, что тоска никогда не кончится и даже не притупится. Это всё было там, за чертой. Тут я ощущала лишней себя на этом мероприятии. Этот гроб, эта земля, чёрные ленты, всё это словно нашёптывало.

Не верь Агата…

Это неправда…

Не верь…

Когда гроб опустили мои мысли из могильной ямы вырвал Игорь.

— Агата, надо. — сказал с натиском стоя рядом.

— Что? — меня не было последние минуты с ними и я вовсе не слышала, что он говорил до этого, а он явно что-то говорил мне.

— Землю брось. — шепнул, и тут я, оглядевшись, поняла, что все таращатся на меня и ждут этого странного жеста.

Не хотела, я вообще не хотела его закапывать, а меня толкают к могиле и просят, требуют это сделать равнодушными к моему горю взглядами. Просто традиция требует. Сделай. Надо. Мне до леденящего ужаса посчиталось это несправедливостью и издевательством, пока я не усмехнулась над собственными мыслями.

Какая разница?! Его не вернуть…Рвано выдохнула и шагнула к яме.

Яма.

Земля из ямы.

Она нехолодная, она сырая и не только марает ладонь, она слабо с трудом, но и отрезвляет. Сжала пальцами твёрдые комья разминая, делая мягче, занесла руку над ямой с гробом только разжать пальцы не могу. Не могу. Разжать, словно перейти черту, где его точно уже нет и никогда рядом не будет. Не могу поверить.

Разжала. Когда сделала вынужденный вдох. Слёзы в прямом смысле душили, стискивая горло. Они там в этом горле и встали, чтоб их выпустили нужна ночь. Мягкая земля упала бесшумно словно и не бросала ничего, только рука, покрытая землёй, свидетельствует, что бросала. Отступила на шаг назад, от того что горизонт качнулся в глазах.

Когда всё завершилось и люди, пришедшие на похороны Антона, заложив свежую землю венками разошлись, я забрала у Игоря Ваню, оттерев перед этим руку влажной салфеткой, чтоб не касалось, хотя его и так уже коснулось.