На крыльях моей ненависти (СИ) - Ильина Оксана Александровна "oksana.il"

“Есть так много людей в мире, которые всем сердцем ненавидят людей, которых даже не знают… Ненависть — это не тот навык, который необходим нам для выживания. Это форма глупости, которая проникает в наши умы и в конечном счете уничтожит нас.”

Фрэнк Айеро ритм-гитарист и бэк-вокалист группы My Chemical Romance 1981

ЕГОР

Егор провел ладонью по столу, чувствуя шершавую поверхность подушечками пальцев. Чувствует эту чертову деревяшку. А жизни почему ни хрена не чувствует? Издох, давным-давно высох, осталась лишь оболочка, пропитанная ненавистью. Эта сука-ненависть проросла глубоко в нем, окутав своими корнями сердце и душу. И вряд ли когда-нибудь их удастся оттуда выкорчевать. Два года прошло. Два года в агонии воспоминаний и самобичевания. Давно пора было бы смириться. Но он ведь даже не пытался. Да и не хотел, ни к чему… Он похоронил тогда себя вместе с Леной...

Откинулся в кресло и, прикрыв глаза, четко увидел ее образ. Лучезарная улыбка, от которой даже теперь щемит в сердце. Звенящий смех, на который нельзя было не ответить. Какая же она была невероятная, неповторимая, необыкновенная, до сумасшествия прекрасная. Крутанулся в кресле и посмотрел в панорамное окно, даже там, в облаках, затянутых смогом, увидел любимый образ. Любил так, что сердце при виде нее барабанной дробью выбивало ребра. Никогда до встречи с ней не верил, что такие чувства возможны. А увидев впервые, почувствовал, как дух перехватило. Вспомнил, усмехнувшись, как тогда выпендривался перед ней, уверенный в том, что девушкам нравятся плохие парни. Просчитался, она размазала его несколькими словами, искоренив всю дерзость в миг. Он тогда долго стоял почти не моргая, глядя, как удаляется ее тонкий силуэт в бирюзовом воздушном платьице. Снова загорело в груди, Господи, как же Егор тоскует. Всем своим нутром, до тряски, ощущал эту нехватку, словно в один момент кто-то перекрыл кислород.

Сегодня ровно два года с того дня, как Лены не стало. Впервые он не поехал к ней на кладбище, почему-то не хотел молча смотреть на памятник, о который сотню раз сбивал кулаки. Она смотрела на него с двухметровой мраморной плиты, улыбаясь, а ему хотелось докричаться до нее и услышать ответ. Но понял за эти годы, что не ответит, и просто перестал с ней говорить. Да и что он мог сказать? То, что живет во мраке, каждый день вспоминая ее. И не живет вовсе, а существует, не в состоянии смириться с утратой. Вряд ли бы Лена одобрила такой образ, вряд ли желала бы ему такой судьбы. Но это все было выше его сил.

Ровно два года назад, стоя на коленях, которые утопали в свежевырытой земле, он дал обещание, вцепившись руками в деревянный крест. Егор обещал, что накажет виновных в смерти. Жестоко отомстит. И все это время парень жил лишь этой мыслью, без этой жажды, наверное, давно бы превратился в овощ. Он ждал, терпеливо ждал, когда настанет подходящий момент. И вот, наконец, он настал. Дочь убийцы его любимой стала совершеннолетней. Конечно, это подло – заставлять детей отвечать за ошибки родителей. Но Егору было плевать.

Он тогда сразу после происшествия хотел прикончить Моисеева. Пришел в больницу, увидел его без сознания, подключенного к аппаратам, а рядом рыдающую девочку. Дождался, когда та выйдет из палаты, и сам зашел. Рука автоматически потянулась к кислородному концентратору, но отдернул в последнюю секунду, решив, что легкая смерть для негодяя будет лишь избавлением.

Моисеев выкарабкался, но судьба его все же наказала, сделав инвалидом. Только Ковалеву этого было мало, он хотел, чтобы виновный мучился и подыхал живьем. Но тогда отомстить не оказалось возможности. Все же Егор помнил про его дочь, на момент аварии она была шестнадцатилетним подростком. И как бы он ни ненавидел мерзавца, не мог использовать ребенка. Тогда. Но за эти годы сердце мужчины лишь ожесточилось, и он хладнокровно вынашивал план мести, наслаждаясь возникающими в голове образами.

Скоро он воплотит свои планы в реальность. Скоро негодяй заплатит за содеянное, и не важно, что для этого придется разрушить жизнь девчонки. Никакой жалости у Егора не вызывала эта семья. Он ненавидел их всем своим существом, до мурашек на коже. Часто подъезжал к дому Моисеева и видел, как дочь гуляет с отцом в инвалидной коляске. Улыбается ему, поправляя плед, окутанный вокруг ног, целует в небритые щеки.

– Тьфу, блядь, – даже вспоминая, выругался Ковалев. Как она может так относиться к нему, зная, сколько судеб этот урод погубил? Видать, для них чужие жизни ничего не значат! Выходит, она такое же ничтожество, как и отец. Приговор был вынесен, и он автоматически возненавидел девчонку.

Он не видел ненавистную семью полтора года. Запретил себе приближаться к ним до назначенного срока. Чтобы лишний раз не отравлять кровь ядом, не разрывать грудную клетку от ярости. Одна мысль о том, что эта падла дышит, а Лена и его ребенок нет, выворачивала мозг, превращая мужчину в разъяренного быка. Да, да, еще был ребенок. Правда, тогда он об этом не знал. Лена готовила для него сюрприз и собиралась рассказать о беременности в день свадьбы. Две недели, всего две недели оставалось до назначенной даты в тот роковой день. Как же он ждал, когда любимая официально станет его женой. И не дождался, все рухнуло, превратившись в страшный сон. Егор винил себя за то, что не остановил. Ведь он не хотел тогда, чтобы она улетала. Упрашивал остаться, но Лена упрямо вознамерилась последние недели перед свадьбой провести с родителями. Мол, так положено, а то, что они уже почти пять лет жили вместе, ничего. Вот и итог. Как же он желал отмотать время вспять, запереть ее дома, чтоб никуда не выходила. Впервые тогда почувствовал себя ничтожеством бессильным – ни смириться не может, ни отпустить. И изменить ничего не в состоянии. Все, что осталось у него, – месть. Поквитается с мерзавцем, может, тогда дышать сможет полной грудью и спать нормально начнет. А нет, и не надо, главное знать будет, что отомстил за смерть любимой и нерожденного ребенка.

ДАША

– Удачного дня, дочка, – пожелал отец, выехав в коридор на коляске.

– До вечера, – не удержалась и на цыпочках в обуви протопала к нему, чтобы чмокнуть в щеку. – Я постараюсь не задерживаться после занятий.

– И задержишься – ничего со мной не случится, ты себе лишний раз вздохнуть не даешь, – строго отчитал мужчина. – Лучше с ровесниками пообщайся, чего со мной вечерами напролет сидеть?

– Ты же знаешь, пап, что твоя компания мне куда интереснее, чем деградирующая молодежь, – похлопав его плечу, Даша направилась к двери.

– Только ты опять забываешь, Дашенька, что ты и сама молодежь.

– Надеюсь, не деградирующая? – улыбнулась девушка.

– Вот, правда, не знаю, что лучше, – хмуро ответил отец.

– Все, до вечера, я на телефоне, – послав ему воздушный поцелуй, Дарья вышла из квартиры.

После того как на свое восемнадцатилетие она не пригласила друзей, папа не давал ей покоя. А девушка не могла признаться ему в том, что их у нее и нет. Последние два года они жили как в страшном сне, закрывшись от всего мира. Старые подруги со школы отвернулись от нее сразу после происшествия, а новых она не нашла, просто потому что разучилась верить людям. Сколько они тогда вынесли ненависти. Любой, кому было не лень, пытался кинуть в них камень. Даже учителя в школе стали относиться к Даше с пренебрежением. Как же девушка мечтала поскорее выпуститься, сколько слез пролила в подушку. А потом свыклась, окаменела изнутри и перестала обращать на окружающих внимание. Но все же в глубине души Даша таила надежду, что в институте про ее прошлое никто не узнает. И вот произошло чудо, во что она давно перестала верить. Первый учебный день и никаких ожидаемых ею косых взглядов и злобных шуток. Девушка была как все, обычной рядовой первокурсницей, ничем не отличающейся от остальных. Даша старалась не выделяться, даже когда знала предмет, никогда не тянула руку сама. Она боялась привлечь к себе внимание, боялась, что кто-то узнает про ее отца, и снова начнется травля. Нет, Дарья не стыдилась его, но и доказывать каждому то, что он невиновен, не могла. Особенно когда его уже все обвинили. Поэтому она держалась в стороне. И первый учебный месяц прошел довольно неплохо, Даша больше не чувствовала себя изгоем, хотя и не спешила заводить знакомства.