Между прочим (СИ) - Столыпин Валерий Олегович

Не представляете как это больно.

Расстаться с женой я бы не смог, это немыслимо!

Коли создатель решил послать на мою долю столь тяжкое испытание, постараюсь с ним справиться.

Или лучше сразу поговорить, выяснить?

Нет, нет и нет, сожжение мостов — не метод. Лучше жить вместе, оставаться друзьями, делать вид, что ничего не происходит.

Нужно больше времени проводить с женой. Может, одумается. Увидит, поймёт, как мне плохо и всё наладится. Для начала необходимо встретить её с работы, прямо у проходной, чтобы не оставить шустрому разлучнику ни одного шанса.

— Как хорошо, что ты пришёл. Нам надо поговорить. Думала вечером, но раз ты здесь, значит… извини, я волнуюсь.

Я был готов ко всему, но эмоциональное вступление окончательно вывело из равновесия. Терпеть больше не было сил.

Плачущий мужчина — это нечто неприличное, жалкое, неприглядное. Я себя ненавидел, но ничего не мог поделать.

— Неужели ты всё знаешь, Виталька? Ну, говори скорее, как ты к этому относишься!

— Я тебя люблю, Зоя! Имеешь право на любую личную жизнь. Не имею права препятствовать, убеждать.

— В чём?

— Покорно приму любое твоё решение. Только не уходи, не бросай меня.

— Ты о чём, зачем пугаешь меня?

— Если любишь, значит, он достоин. Не переживай, я справлюсь.

— Ничего не понимаю! Ни-че-го! Я хотела признаться, только ждала подтверждения. Главное — не упади. У нас будет малыш!

— У нас, это у кого, у тебя и Кретова?

— Причём здесь он? Кто мой муж? У тебя, балда! Девять недель назад мы с тобой… пабам… в пансионате Лесное озеро… да-да-да… мы это сделали! Ну, ты и бамбук, пустой-пустой бамбук. Заработался, да? Ты без пяти минут папочка, ура-а-а!

— Вот оно что… а я тут такого… напридумал. Прости, прости, прости!

— Так, колись. Ты должен всё-всё мне рассказать. И не вздумай увиливать. Женщин в интересном положении нельзя волновать.

Вьюжило.

Марат осторожно вёл автомобиль по тёмному обледеневшему шоссе, на котором абсолютно не было видно разметки. Снеговые заряды в свете фар выписывали затейливые кружева, рывком вздымались ввысь, рассыпались, накрывая цепким слоем лобовое стекло.

Скорее бы добраться до дома.

До дома, где его, увы, никто не ждёт.

Дети выросли, упорхнули, кто куда, в поисках смысла жизни и всякого рода желанных ценностей, которые манили иллюзией доступности, как и он когда-то в далёкой молодости. Жена уехала помочь с только что появившимся на свет первенцем к сыну в Питер, где у него и невестки был, как теперь принято выражаться, маленький доходный бизнес.

Марат понимал и принимал решение Дамиры помочь детям: наверно это правильно. Вот только привыкать в сорок пять лет к одиночеству, ломать за много лет устоявшийся быт, занятие не особо приятное.

Чтобы легче было справиться с удручающим дискомфортом вообще и отчаянным воплем организма, привыкшего к консервативной функциональной стабильности, требующего выдачи кулинарных и интимных плюшек по устоявшемуся графику, Марат без меры загрузил себя служебными обязанностями, благо на их сверхурочную реализацию никто из коллег не покушался.

Дорога была пустынной. Хоть это радовало. По радио удручающе скучала пронзительная мелодия. Кому взбрело в столь поздний час поставить в эфире трек навевающий тоску?

“Стакан чая с лимоном и спать, спать. Завтра столько дел. Мирочке с утра позвоню. Как она там без меня? Ха! Да ей вспомнить некогда — пелёнки, распашонки. Это ты… ты, старый развратник, жизни не представляешь без объятий и поцелуев.”

Марат напрягся, физически ощутив прикосновение к обнажённой груди жены, сделал глубокий вдох, чтобы снизить внезапно пронзившее, зашевелившееся во всю мощь либидо.

Так и до самоудовлетворения недолго докатиться.

Мужчина резко нажал на акселератор, рывком ушёл в вираж.

Сердце едва не покинуло пределы тела. Противная дрожь манипулировала сознанием.

“Стоп машина! Нелепое поведение, детское. Не навсегда же она уехала. Говорят, скучать полезно. Чай отменяется. Коньяк. Две рюмки. Нет, три. Позвоню сразу, как приеду. Ничего, если разбужу. К чёрту аристократическую манерность. Так и скажу — приезжай, или…”

За резким поворотом (нашла, где припарковаться!) свет фар выхватил из темноты тщедушную припорошенную снегом женскую фигурку, стоящую вполоборота (видимо от непогоды отбивалась).

Марат, помня о недавнем лихачестве (с трудом удержался на дороге) даже притормаживать не стал: стоит и стоит — дело хозяйское! Может, ждёт кого. Или себя продаёт.

Действительно так подумал или потом сочинил, пожалел или реально греховный вариант допустил — не суть важно. Дал задний ход.

Девчонка (разглядеть детально не было возможности, но на женщину хлипкая фигурка явно не тянула) даже головы не повернула: то ли застыла на ветру, то ли отчаялась вконец в человеческом сострадании.

Тонюсенькая курточка даже застёгнута не была, словно глупое дитя намеренно пыталась превратиться в ледяное изваяние. Из-под капюшона сосульками свисали заиндевевшие пряди волос. Беспомощное оцепенение сковывало каменное лицо. Плечи были подняты до предела, руки, втянутые в рукава, тесно прижаты к неспособному двигаться телу.

— Давно мёрзнешь?

Ответа не последовало, лишь невнятное шевеление губ и равнодушно безучастное движение потухших глаз свидетельствовали о том, что она не привидение.

— Садись. Другого ковра-самолёта в обозримом будущем вряд ли дождёшься. Приличные люди (произнеся эту фразу, Марат стыдливо поёжился) давно спят. Автостопом путешествуешь или бизнес раскручиваешь? Да ладно, пошутил. На путану явно не тянешь. У тех всё по-взрослому: губёшки там, колготки в сеточку. Воробышек, блин. Свалилась на мою глупую голову. Куда тебе, бедолага?

— В город, дяденька.

— Понятно, что не в степь к волкам. Адрес, какой?

— Не знаю. Можно на вокзал.

— Ментам на съедение? Забавно. Какая нужда занесла тебя в чисто поле, где твой дом, девонька?

Магнитола, словно по заказу, затянула, — ты куда меня кличешь, послухай, завяруха мятёт завяруха. На дворе не машин не людей…

— Долго думать будешь? Мне ведь вставать рано. За честь девичью переживаешь? Так я не маньяк: детей не насилую. Прыгай. У меня тепло. Что же мне делать с тобой?

— Спасибо! Можно я помолчу?

— До города минут сорок. Прикорни. Только… свет ненадолго включу. Разглядеть хоть, кого в гости позвал.

— В гости, — обречённо пропищала пигалица.

— Это так, фигура речи. Я в машине больше времени провожу, чем в иных помещениях. Работа такая. Куда скажешь — туда и отвезу. Добрый я сегодня. Поверни личико-то, Гюльчатай. Надо же, глазищи какие, как в сказке про царя Салтана. Ядра — чистый изумруд, Вот что чудом-то зовут. Лет-то тебе сколько — отважная незнакомка?

Казалось, её распахнутые глаза позволяли запросто заглянуть в глубину целомудренно-бесхитростной души. Или настроение у Марата было такое: кто знает, кто знает.

— Уже можно, — вполне уверенно, даже заносчиво произнесла девчонка, — девятнадцать. Но это совсем не значит, что я такая.

— Я не по этой части. У меня дочке больше. И внуки… между прочим… целых два. Расскажешь, какого лешего тебя в ночь на пустырь понесло за полсотни километров от города?

— Автостопом ехала. Мамка у меня… телеграмма… инфаркт. Похоронили без меня. Даже не знаю где. У нас ведь и квартиры нет. Жила маманя, где придётся, по съёмным углам скиталась. Всё, что заработает, мне отсылала, на образование. Чтобы из нищеты выбралась. Не успела.

После долгой паузы, — он приставать начал. Молнию на куртке порвал. Я его железякой по башке бахнула, и в поле убежала. Дождалась, пока уедет. Светло ещё было.

— Да, уж! Не брешешь? Больно складно поёшь. Ладно, деваться некуда: у меня переночуешь, там видно будет. Я один пока живу, да и тырить у меня нечего. Покемарь, я пока подумаю.

— Не ломайте голову, дяденька, я взрослая, самостоятельная. Справлюсь.