Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый

Она не могла простить его почти два года. Если он звонил, бросала трубку, приходил — запиралась у себя в комнате, врубая на адскую мощность стереоколонки. Мать постепенно смирилась, перестала страдать, а Женя нет. Стоило кому-то из родственников или друзей упомянуть об отце, она превращалась в дикую кошку. Ей казалось, она его ненавидит.

Потом, годам к пятнадцати, ее сердце смягчилось. Пришла первая любовь, а вместе с ней понимание того, что произошло с отцом. Женя уже не бежала от телефона, а по воскресеньям отец забирал ее к себе на весь день. Она познакомилась с его Ингой — та, действительно, была красавица из красавиц, в такую кто угодно влюбится до безумия. Да к тому же моложе отца на целых пятнадцать лет.

Они с Женей даже подружились. Сообща обсуждали шмотки, косметику, модные диски. Инга научила Женю грамотно краситься, готовить настоящий итальянский «капуччино» и ухаживать за волосами, чтобы они всегда выглядели потрясающе. В общем, все шло совсем неплохо.

Как-то осенью отец позвонил, сказал, что достал билеты в Большой, на «Аиду». Это была любимая Женина опера. Ей хотелось хлопать в ладоши от радости, но вместо того, она сдержанно поблагодарила отца и ревниво поинтересовалась:

— Мы вместе с Ингой пойдем?

Тот усмехнулся.

— Нет, вдвоем.

— Только вдвоем? Не может быть! Папа, ты супер! Отец снова усмехнулся, как показалось Жене, с грустью.

Она готовилась загодя. Продумала наряд, купила новую помаду, дорогие колготки. На всякий случай перечитала либретто оперы, хотя знала его наизусть. Вечером накануне спектакля позвонила Инга.

— Жень, отец не сможет пойти с тобой. Придется мне. Не возражаешь? — Она старалась говорить бодро, но голос ее предательски звенел.

Женя почувствовала неладное, во рту у нее пересохло, руки мигом оледенели.

— Что случилось?

— Ничего. Ничего страшного. Ты только не волнуйся. Просто аппендицит. Обыкновенный приступ. С кем не бывает. Вот только, жаль, некстати. — Инга нервически хихикнула.

— Где он? — запинаясь спросила Женя.

— В больнице. Час назад его прооперировали.

— Я поеду к нему.

— Нельзя. Сейчас пока нельзя. Он в реанимации. Что-то неладное с кровью. Врачи говорят, это пустяки. Так бывает. И очень часто. — Инга говорила быстро, почти тараторила, словно хотела убедить саму себя в том, что ничего дурного не происходит, и все в полном порядке. От ее сбивчивой скороговорки отчетливо веяло ужасом.

— Ты из дому звонишь? — спросила Женя.

— Нет. Из приемного.

— Я все-таки приеду. Скажи адрес.

Инга послушно назвала станцию метро и улицу. Женя быстро записала. Повесила трубку, обернулась и вздрогнула: рядом стояла мать.

— Поехали вместе. Я знаю, где это.

Они ничего больше не сказали друг другу. В полной тишине оделись, заперли пустую квартиру. Потом так же молча ехали через весь город. Женя искоса смотрела на мать, силясь уловить в ее лице следы тревоги, но та выглядела спокойной. И Женя тоже успокоилась, решив, что Инга по молодости и неопытности сгустила краски.

Отца она больше никогда не увидела. Он умер в тот же вечер — после операции образовался тромб, закупорив сердечный сосуд. До самой смерти он находился в сознании, но к нему никого не пустили: ни Женю, ни ее мать, ни рыдающую, обезумевшую от горя Ингу.

После его смерти Женя мучительно вспоминала их последний разговор по телефону. Свой глупый и жестокий вопрос по поводу Инги. Горечь в отцовой усмешке. Она должна была успеть сказать, что простила его. Должна была успеть! Но не успела. А вместо этого продемонстрировала в очередной раз, что по-прежнему ревнует его и злится…

…Женя прервала поток грустных воспоминаний и глянула в окно: они почти приехали, их остановка была следующей. Она потормошила разомлевшую от духоты, сонную Любу.

— Хватит мечтать. Пора пробираться к выходу.

Та кивнула и двинулась вперед.

Вагон плавно затормозил, девушки сошли на тротуар, с облегчением вдыхая свежий воздух.

— Сколько времени? — спросила Люба, доставая из сумочки пудреницу.

— Половина одиннадцатого.

— Наши, небось, уже все в сборе. Сейчас глянем, к кому нас распределили на преддипломную, и поедем тусить.

Списки с распределением на преддипломную практику должны были выверить еще вчера, и Женю очень занимал вопрос, к кому она попала. Хорошо бы — к Носову или Григорянцу. Оба считаются отличными преподавателями. Григорянц, правда, совсем молодой, но, тем не менее, очень перспективный. По прикладной математике Женя одна из самых сильных в группе, по идее, он должен быть не против курировать ее. А Любку наверняка запихнут к Перегудовой — ей вечно сваливают двоечников, благо она все равно две недели из четырех ежемесячно проводит на больничном.

Размышляя подобным образом, Женя вошла вслед за подругой в институтский дворик. Неподалеку от крыльца курила компания парней. Один из них, долговязый и лохматый очкарик, приветственно помахал девушкам рукой.

— Ну, наконец-то! Что так долго? Мы вас заждались.

— Трамвая не было, — весело объяснила Люба, подходя ближе. — Здорово, Костик!

Она и лохматый поцеловались в щечку. Затем Люба чмокнула поочередно всех остальных парней. Долговязый Костик горячо обнял Женю.

— Выглядите блестяще. Хоть сейчас на подиум. Как отдыхалось?

— Хорошо. — Женя сдержанно улыбнулась. — Вы списки видели?

— Да. Я у Носова. Пашок с Гогой у Григорянца. Любашка и Соня у Перегудовой.

— Так я и знала! — недовольно протянула Люба. — Как всегда, подфартило.

— Да ладно тебе, — утешил ее румяный, светловолосый толстяк, стоявший сбоку от Костика, — Перегудова совсем неплохая тетка, и работой перегружать не будет. Моя сеструха у нее курсовую писала, осталась довольна. Правда, она на девятом месяце была. — Толстяк захохотал, довольный своей остротой, и облапил Любу пониже талии. Та добродушно усмехнулась и скинула его руку.

— Заткнись, Вовик, а то в лоб дам.

— А я у кого, не видел? — спросила у Костика Женя.

Тот пожал плечами.

— Точно, что не у Носова. У него всего трое — кроме меня еще Никита и Галка Соболева.

— Может, у Григорянца?

— Не помню. Чем гадать, ты сбегай да посмотри. Потом возвращайтесь, сходим в кафешку.

— Правда, пошли. — Люба, которой надоело отбиваться от липнущего к ней Вовика, ухватила Женю под локоть и потащила к лестнице.

Девушки поднялись на третий этаж, где находился деканат. На щитке висели отпечатанные на компьютере листки с фамилиями.

— Ну вот, гляди. — Люба принялась водить пальцем по строчкам. — Паршин, Непомнящий, Кудинов — у Чибисова. Шарапов, Соболева, Романов — у Носова… Анисимова, Чакина, я то есть, — у Перегудовой. Литовченко, Мирзоев — у Григорянца. — Она дошла до конца страницы. — Здесь тебя нет. Посмотрим дальше.