Реймон Кено - Одиль

– А вы, значит, выросли?

– Совершенно верно. Возьмите другой пример – вдохновение. Его противопоставляют мастерству, предлагается запастись вдохновением впрок и отрицать всякое мастерство, даже если оно состоит только в том, чтобы придавать словам хоть какой-нибудь смысл. И что же мы видим? Вдохновение исчезает. С трудом можно принять за вдохновленных поэтов тех, кто разматывает рулоны метафор и нанизывает бисер каламбуров. Они прозябают в каких-то потемках, надеясь обнаружить там серпы и молоты, которыми они разобьют цепи и разрубят узы, сковывающие человечество. Но они потеряли всю свою свободу. Став рабами неотвязных привычек и автоматических навыков, они радуются своему превращению в пишущие машинки; они даже предлагают следовать их примеру, что относится к области наивной демагогии. Будущее разума в болтовне и бормотании! Напротив, мне кажется, что истинный поэт никогда не «вдохновлен»: он обязательно находится над этими плюсом и минусом, тождественными для него, будь то мастерство или вдохновение, тождественными, так как он превосходно владеет обоими. Истинный поэт по вдохновению никогда не вдохновляется: он такой всегда; он не ищет вдохновения и не ополчается против мастерства.

Вероятно, таким поэтом был тот араб, которого я увидел однажды на дороге от Бу Желу к Баб Фету, идущей вдоль городских стен. Прошел дождь, но солнце подсушило дорожную грязь. В последних лужах я видел, как рассеиваются последние облака. У меня не было никакого основания так думать, но мысленно я приписывал этому видению самые разные добродетели. Венсан смотрел на меня:

– Вы сегодня целиком поглощены собой.

– Вы заставили меня задуматься.

– И что вы надумали?

– Что мне нужно искать другого свидетеля на свадьбу, потому что Саксель отказался.

– И что же, это так сложно?

– Я никого не знаю в Париже, кроме своего дяди, который хоть и добр ко мне, но наверняка откажется.

– И ваша (он колебался) невеста (он смущенно улыбнулся) тоже никого не знает?

– Нет. Мне нужно попросить кого-нибудь исполнить эту роль за деньги.

– Такое впечатление, что вы разыгрываете американскую комедию с этой вашей погоней за свидетелями.

– У меня как-то не укладываются в голове все социальные сложности. Это верно, что есть разница между невниманием к тому, что мог бы сделать, и пренебрежением к тому, чего не можешь. Но разве на эту тему не написано басни?

– Думаю, что нет.

– А пословицы вас не пугают?

– Слегка, только когда привыкаешь ходить на голове.

– Мне нужно подумать над всем, что вы мне сказали.

– Хотите, я попрошу одного из моих друзей стать вашим свидетелем?

Я серьезно поблагодарил его и ушел, погруженный в свои мысли. На следующий день или в тот же день я обнаружил в почтовом ящике очень интересное письмо от Англареса:

«Дражайший друг… если только… я буду не готов к… позволительно спросить себя… Не знаю, нужно ли… как бы то ни было…»

Я отметил про себя: «Смотри-ка, стиль следователя» – и бросил послание в корзину.

В мэрию мы пошли в начале марта. Естественно, там был Венсан, а также его друг Тексье и мой дядя. Мы не могли отказаться от вина, которым он нас угостил в кафе на углу. Он рассказывал индокитайские анекдоты, пока время не подошло к полудню; тогда он ушел. Тексье спросил, где мы собираемся обедать. Я поморщился:

– Свадебный пир!

– Все вместе, вчетвером, мы обедаем не первый раз, – сказал Венсан.

– Ну конечно.

Я заметил, что мое плохое настроение достигло предела. Решил больше не показывать своего уныния. Одиль рассеянно улыбалась. Я предложил один ресторан, все согласились. Тексье собрался заплатить за такси; пропустили еще раз по аперитиву. Он настоял на том, чтобы мы заказали дорогие устрицы и редкие вина, и делал, и говорил все так, чтобы придать нашей трапезе оттенок свадебного застолья, но интимного. Он много пил и говорил не меньше. Он напоминал мне Сакселя, освободившегося от налета доктринерства. Я прилежно слушал его и думал о том, что Одиль действительно очень рассеянна. Что касается Венсана, мне показалось, что он хотел бы кое-что выяснить, но что именно? Теперь я думал, что с моей стороны было действительно нелепо не объяснить им причину этого брака. Я тем не менее не собирался устраивать признания во время десерта. Мне только и оставалось, что слушать Тексье, поглядывать на Одиль и позволить разглядывать меня Венсану. Поскольку мы умели вовремя засмеяться, этот обед прошел весело. Было больше трех часов, когда мы вышли из ресторана, и я опасался, что Тексье предложит прогуляться или пойти в кино. Внезапно он вспомнил о какой-то неотложной встрече и покинул нас. Венсану нужно было работать, он ушел с Тексье. Они побежали за автобусом.

– Ну вот, Одиль, вы не слишком скучали?

– Да нет.

– Действительно?

– Уверяю вас.

– Ладно. Тогда, может, пройдемся немного?

– Охотно.

Она взяла меня под руку. Мы пошли по улице Вашингтон.

– Не проводите меня до Ля-Мюэт?

– Что вы собираетесь делать в этом квартале?

– Давать урок.

– Вы невероятный человек.

– Почему же? Потому что даю уроки? Я начал всего неделю назад. Это Тексье нашел их для меня; и знаете, очень хорошо платят. У нас появится еще немного денег, разве не так?

– Может быть.

– Сердитесь?

– Почему вы мне не рассказали об этом?

– Не знаю. Я не рассказал еще об одном. Она не отреагировала.

– Я сделал открытие.

– Какое же?

– К несчастью, отрицательное открытие.

Мне показалось, что она зашаталась, но скорее всего я только вообразил это. Она подняла глаза, очень серьезные глаза.

– Моя жизнь оказалась более испорченной, чем я предполагал.

– Так о чем же идет речь?

Вероятно, она приготовилась мне не верить.

– Долгие годы я питал на свой счет пустые иллюзии, жил сплошными заблуждениями. Я считал себя математиком. В эти дни я понял, что я даже не любитель. Я вообще ничто. Я ни в чем ничего не смыслю. Ничего не понимаю. Ничего не знаю. Это ужасно, но это так. А знаете ли вы, к чему я был способен? Знаете ли вы, чем я занимался? Расчетами расчетов, насколько хватает глаз и сил, бесцельными, бесконечными и чаще всего совершенно бессмысленными. Я пьянел от цифр, они скакали перед глазами, пока у меня не начинала кружиться голова, до одури. И я принимал это за математику! Годами я тупел, занимаясь исследованиями, у которых нет ни начала, ни конца, ни середины. Вообразите себе вычислительную машину, которая бы сбивалась со счета. Вот это я и есть, таким я и был. В это трудно поверить, вы так не думаете?

Разумеется, она не поверила. Она не раскрыла рта, а мне слышалось, что она кричит: