Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн

— Неправда, я не жертва и мне не холодно!

Черт возьми, задери их обезьянний бог — да они остановились! А она ответила весело, но с мурашками в голосе — как она вообще жива? А он еще собирался развязывать пояс, гад! Пролетела мимо, скользнув замерзающим взглядом по их лицам, и Примату показалось, что на него она посмотрела внимательнее? Наверное, потому что он больше, потому что громила, но одно точно — все трое улыбнулись, а ей вслед завернулся воздух. Опять вздохнул Абызн, но уже не так грустно, как до момента движения весны, почти мечтательно.

— Не так грустно, — все же попросил его Примат.

— В такие минуты понимаешь, что все уже позади, — глядя в след весенней чулочности и балансируя на грани глубокого вздоха и падения в новую паузу, изрек Абызн, — а впереди невесты детей и пеленки внуков.

— Тебя это не радует? А что же тогда счастье?

— Счастье? — к Абызну вернулась власть над взглядом. — "Счастье, это только лето в ожидании зимы". Вон тот остывающий фантом.

— Я вижу, я заметил. Неплохо остывает, правда?

— "Краткий миг, полоска света посреди кромешной тьмы", — потащило семьянина на цитаты. — И такой миг — летний отпуск, на море, без жены и детей.

— Ясно. Бес уже в ребре?

— "Стремление к свободе и счастью — неотъемлемое право обезьянна", — вспомнил новую цитату Абызн, — женатого в том числе. Так в пендосской конституции записано. Ты меня понимаешь?

— Стараюсь.

К ним уже вернулась способность к передвижению, и они почти подошли к месту службы, к воротам с якорями и с большим жестяным гербом северообезьяннской пехтмуры — белой клыкастой обезьяны на черном фоне звездной ночи.

— А кому-то сегодня БэТээР ковырять, — решил напомнить Абызну о трудностях службы Примат…

4. Пояснение.

Кажется, здесь необходимо прерваться и объяснить не известно за что уважаемому читателю (возможно лишь за то, что он все еще умеет читать), в силу каких-то причин незнакомого с Мезлей — планетой обезьянн, что же это, собственно, такое? В общих чертах, конечно же.

Итак, согласно космологии — науки, которая занимается изучением структуры и эволюции видимой обезьяннами Вселенной, их Олнцес — обычная звезда, расположенная на краю обычной, ничем не примечательной галактики, в свою очередь являющейся только частью разреженного галактического образования, лежащего на переферии большого скопления галактик. И даже это скопление, скопление Чув Хи — лишь бледное подобие действительно огромных скоплений, наблюдаемых обезьяннскими космологами в других областях Вселенной. Так что место, занимаемое ими в космическом пространстве, абсолютно ничем не примечательно.

Кроме, пожалуй, единственного — на одной из планет, вращающихся вокруг звезды, впоследствии названной обезьяннами Олнцесом, зародилась или появилась — в этом нет ясности, жизнь. Эта планета — Мезля, предоставила жизни весьма благоприятные условия.

Величина и масса планеты оказались вполне достаточными, чтобы удерживать вырывающиеся из ее горячих недр газы и окружить себя, со временем, атмосферой и, следовательно, дать будущей жизни защиту от радиации и ультрафиолета Олнцеса.

Расстояние от Олнцеса и вытянутость орбиты, а так же наклон оси вращения планеты оказались таковыми, что разность температур лета и зимы, высшее и низшее значение, составила сто градусов — что вполне приемлемо для жизни. Тем более что точка замерзания воды расположилась примерно посередине этих показателей.

Большое количество воды и более-менее равномерное распределение ее по поверхности планеты, а так же наличие разнообразных газов и растворенных в ней веществ, соединяясь с собой и с ограниченной атмосферой энергией Олнцеса, однажды превратились в жизнь.

Прошли миллиарды, затем миллионы, затем тысячи лет, и на Мезле постепенно стала проявлять себя высшая пара-форма долгой жизненной цепочки — обезьянн и обезьянна (обезьяннин и обезьяннша, обезьяннк и обезьяннка), наделенные эволюцией или богом — и в этом вопросе также нет ясности, разумом. Но каждый по-своему — так получилось.

За последние примерно десять тысяч лет (период вращения Мезли вокруг Олнцеса равен 365 периодам вращения планеты вокруг своей оси, а этот период, в свою очередь, разделен на два полупериода: день — время света Олнцеса, и ночь — время света Нулы, спутника Мезли) обезьянны заселили всю планетарную сушу — пять больших материков и множество разнообразных островов (соотношение воды и суши 7:1), и постоянно воюя и торгуя, разделились сначала на расы, потом на народы, и затем уже на государства, время от времени объединяясь друг против друга в союзы.

Согласно истории — другой науки обезьянн, при благоприятных условиях — слабости врагов и ушлости торговцев, союзы часто превращались в империи. Но со временем непременно разваливались, потому как обезьянны, получив разум, получили и разнообразие в мыслях, а значит стремление к свободе, и поэтому им становилось труднее удерживать себя в одной большой куче. Империй, или куч, одновременно, как правило, существовало минимум две: одна — старая и разваливающаяся, и другая — молодая и расползающаяся. Но направление поползновений, и это тоже правило, всегда было одно для всех — в сторону священных грабель. Таков закон жизни куч, открытый и описанный историками-обезьяннами, впрочем, мало что значащий для современников.

Сейчас, в момент утра, когда два бравых обезьянна, Примат и Абызн, завязнув в тени утренней змеи пялятся вслед стройной, но слегка подмороженной обезьяннке, и вот-вот переступят черту службы, на Мезле существуют как раз две такие, континентальные империи — старая Русбандия и молодая Индепендия. А так же остатки других имперских тел, например Толстобрития, Османчуркия, Шухервперсия. Но их названия помнят только археологи и торговцы древностями, устроители аукционов.

Русбандии как империи триста лет, а русбандам как народу тысяча. Казалось бы огромный срок и еще больший опыт, но за последнее время они, в основном стараниями престарелого правительства и молодых казначеев, умудрились превратить почти всех своих друзей во врагов. И даже те страны, которым русбанды помогли в борьбе против коварной Херманкии, разбив ее в жестокой, многолетней войне, заносчиво плюют теперь на бурый русбандский флаг, правда, с безопасного для себя расстояния, и всячески издеваются над гербом — двуглавой клыкастой обезьяной, тоже заносчиво и тоже все еще издали.

Бурые обезьяны с длинными верхними клыками и, конечно же, с одной головой и сейчас водятся в обширных лесах Русбандии — это священное животное. Она охраняется законом и охота на нее запрещена. Острые, похожие на клинки клыки не признак хищности, а скорее оружие брачных турниров и инструмент отпугивания длинноухих пчел, но за триста лет взгляд маленьких глаз этого зверя стал точным знаком всесокрушающей силы русбандской империи, и кроме самих русбандов и зоологов мало кто испытывает к этому зверю симпатию.