Реймон Кено - Одиль

У каждого из этих господ была по меньшей мере одна женщина. Некоторые из женщин подрабатывали лишь временно, другие, ради любовных игр или из-за усталости, полностью сосредоточились на профессии проститутки, занимаясь этим делом раньше или готовясь к нему. Каждый день мы собирались за столиками кафе. Царили добропорядочные нравы, жизнь спокойно протекала между батареями пустых стаканов и грудами неоплаченных счетов. Общество высоко ценило математику и умение быстро произвести четыре арифметических действия. Когда я заканчивал свою работу – я не говорю о днях, проведенных на ипподроме вместе с этим чудным Оскаром (ну да, предсказателя звали Оскаром, хотя мой сосед по дому называл его Ф., по фамилии – имя его не поминали всуе), – тогда я оказывался среди них. Мне нужно было лишь пересечь площадь Биржи, потом пройти по улице Монмартр, потом пересечь бульвары, потом пройти по улице Фобур-Монмартр. Они собирались на улице Рише, неподалеку от Фоли-Бержер. Играть в карты я тоже умею. А поскольку я не глупее других, я выигрывал чаще. Некоторые из игроков жульничали так глупо, что можно было усомниться в том, что они достигли зрелого возраста. Но что же я там делал? Что же я там делал?

Два-три раза в месяц я заходил к одному родственнику, искренне желавшему мне добра. Я говорил ему «дядя», хотя мог бы называть и как-нибудь по-другому. Познакомившись с ним, два или три моих друга детства обзавелись кругленькой суммой. Он жил в квартире с безвкусной обстановкой, потому что раньше служил в колонии. Глубоко интересуясь географией, он помещал страны Востока на восток Франции и полагал, что Марокко похоже на Бретань. Я же был уверен, что меня посылали на Восток, это и служило темой для разговора. Каждый месяц он давал мне кое-какие деньги, маленькую ренту, только чтобы я мог как-то прокормить себя, в общем, очень мало. Освобожденный таким образом от материальных забот, я мог посвятить все свое время неоплачиваемым трудам. Однажды сентябрьским днем, выходя от этого господина, я встретил подругу предсказателя вместе с какой-то женщиной, которую я, должно быть, точно где-то видел, так как она, кажется, меня узнала. Я не собирался интересоваться тем, что они делают в этом квартале. Разговор начался примерно так:

– Куда это вы направляетесь?

– Туда, – говорю я.

– Идете к Оскару?

– Не совсем так, – говорю (или: «Не совсем туда»).

– Нет у тебя привычки рассказывать, куда ты идешь.

– О!.. – говорю я и ставлю в конце многоточие.

– Это тот самый мерзавец, который бросил меня, когда по счетчику нужно было заплатить семнадцать франков пятьдесят су.

– Зато Оскар вас никогда не бросит.

– Ничего себе манеры! Семнадцать пятьдесят, соображаешь?

– А! Ну-ну, – говорю я, – только не надейтесь, что я буду оплачивать ваше паршивое такси.

Я начал понимать, как надо разговаривать с женщинами.

– Ну и хам.

Она приняла негодующий вид. Подруга сказала ей:

– Вот ты и на месте.

Они остановились. Я дошел до края тротуара. Они расстались.

– Я буду ждать ее напротив, – сказала мне женщина, которую я с трудом узнал.

Напротив было маленькое кафе.

– Хорошо, – говорю я.

– Вы не пойдете потом к «Марселю»?

«У Марселя» – это тоже маленькое кафе, где встречались Оскар, и мой сосед по дому, и двое-трое других полупроходимцев, и С., и их женщины.

– Я не собирался.

– Ну вы же можете составить мне компанию.

– Разумеется.

Застыв в полутьме, дремали столы, и стулья, и бильярд, и телефонная будка, и официант, который подошел нас обслужить.

– Она бывает здесь раза два в неделю, он старый банкир, и она думает, что получит что-нибудь из наследства, ему ведь семьдесят лет.

– Для этого нужно быть небрезгливой, – сказал я.

– А вы считаете, что лучше работать по восемь часов на заводе? Это не мешает быть проституткой.

– Нет, конечно, – сказал я.

– А вы-то сами работаете?

– Ну, проституцией не занимаюсь.

– Вы работаете?

– Естественно.

– По восемь часов?

– По десять, двенадцать, иногда больше.

– Чепуха.

– Уверяю вас: по десять часов запросто.

– Где же?

– Дома.

– И эта работа приносит много денег?

– Совсем ничего.

Она посмотрела на меня.

– У меня есть подозрение.

– Подозрение насчет чего?

– Вы занимаетесь литературой? Нет?

Нет, я не писал; я объяснил ей, что я делаю. Она слушала внимательно, казалось, она понимала меня. Я увлекся своим рассказом, увлекся самим собой; внезапно я остановился. Что она действительно могла понять из того, что я рассказывал? Я уже не помню, о чем дальше шла речь. К нам присоединилась еще одна дама: к «Марселю» они пошли одни: верно, именно так называлось это место, а то я думал, что забыл его. Я пошел по другой дороге, через город, по дороге, которая вела неизвестно куда.

И в конце концов, переходя с одного угла улицы на другой, я вернулся домой с бутербродом в кармане и бутылкой вина подмышкой. Поглощая все это, я принялся за работу, и точно – этим вечером, я хорошо это помню, у меня ничего не выходило. Ошибки появлялись в таком количестве, что мне стало противно. Я осушил бутылку и другую, которую держал в запасе, помечтал, потом заснул. Внезапно мне показалось, что все кончено. Но уже назавтра на рассвете я вновь принялся за свой труд, бороздя бесплодную землю, прилежно и упрямо, бык и осел в одном лице. Несколько дней спустя я столкнулся с новым любителем задавать вопросы.

Он сопровождал Ж. Я встретил их октябрьским вечером, по-моему, на улице Вивьен. Они прогуливались. Я не видел Ж. после его высылки в Риф, а когда он вернулся в Париж, мы всячески пытались встретиться, но политика делала для него невозможными все назначенные встречи. Он писал мне, что «многочисленные дела отнимали у него все время». В конце концов он стал какой-то важной шишкой в партии. Я, читавший лишь сложенные в несколько раз и прикрепленные к стене газеты, только недавно, между делом, узнал об этом. И вот я на него наткнулся – совершенно случайно. Он был рад встрече и хлопнул меня по спине. А его товарищ даже не соизволил на меня взглянуть. Мы поговорили об армии, о колонии, о политике. Ж. специализировался по антивоенным акциям; ему грозило несколько месяцев тюрьмы.

– Но ведь, – внезапно сказал его спутник, – когда вы были там, вас могли бы заставить стрелять в рифов.

– Конечно, – сказал я.

– И что бы вы сделали?

– Это щекотливый вопрос, – сказал я. Ж. сменил тему.

– Не хочешь пойти с нами вечером на митинг к Зимнему велодрому?

– Дорио выступит, – сказал его спутник.

Дорио в самом деле выступил. Конечно, это было великолепно. Приятель Ж. пел с энтузиазмом, я же не знал слов. Я смотрел и слушал. Ж. оставил нас, чтобы выполнить обязанности, которые он должен был выполнить. Внезапно, когда все закончилось, мы оказались вместе, этот человек и я, около Гренель, на левом берегу, ночью. Мы поговорили.