Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ) - Рауэр Регина

Вот только меня в последний момент останавливают, придерживают цепко за локоть.

— Ште-е-ерн, — наш Красавчик тянет подозрительно довольно, улыбается хищно и телефон от уха отнимает, а мне становится неуютно, — ты-то мне и нужна! Про должок помнишь?

— Д-да, — я пытаюсь отступить, но хватка усиливается и приходится замереть на месте.

И, кажется, фраза «взгляд удава на кролика» мной теперь окончательно осмыслена и понята. Пошевелиться под непонятно радостным взглядом я не могу.

— Вот и хорошо, что помнишь, — Кирилл Александрович ухмыляется. — Жду тогда тебя завтра у себя дома.

Чего?!

Ща, секунду или две, я подберу мандибулу и осознаю предложение.

Или не осознаю.

Или врежу.

За пощечину преподу отчисляют?!

— Дарья Владимировна, не задохнись от возмущения, — он пренебрежительно хмыкает, — детский сад меня не привлекает. И со студентками, вопреки слухам, я не сплю. И я не договорил, жду тебя, чтобы…

Я прищуриваюсь, а Кирилл Александрович неожиданно смеется.

— Хотя… знаешь, Штерн, я, пожалуй, сохраню интригу, — объявляет, весело сверкая глазами. — Завтра, в девять. Адрес скину.

Часы на запястье высвечивают без пятнадцати девять, когда я утыкаюсь в кованые ворота и сверяюсь с дубльгисом.

Громова, 17.

Все верно.

Подняв голову, а потом и очки, смотрю на башеньки по углам многоэтажки. Однако… впору Красавчика переименовывать в Прекрасного принца, замок уже есть, а вместо коня сойдет и внедорожник.

Современная реальность диктует, как никак, свои законы.

Хмыкнув, набираю без запинки номер квартиры — верхнюю норму сегментоядерного нейтрофила, то есть 72. И даже не надо лезьте в телефон смотреть. Мой — путанный, по словам Лины, — способ запоминания никогда не подводил. Сейчас тоже, потому что из динамика звучит знакомый голос, на который я рапортую, что Штерн явилась.

Ответом становится приоткрывшаяся дверь под переливчатую трель, коя громыхает по моей больной голове.

Отказываться вчера от празднования «минус год» из-за Кирилла Александровича я не стала. Накося выкуси, как говорится. Я весь май и июнь жила на мысли, что все закончится и мы напьемся вдрабадан и танцевать будем до утра.

На-ив-на-я.

Хватило нас до часа ночи и без громкой музыки, клуба и литров алкоголя, поэтому голова у меня болит исключительно от недосыпа и солнышка, что для утра слишком яркое.

А еще от детского визга.

Вот чего этим спиногрызам не спится в такую рань?! Зачем носиться, оглушая своими воплями и… ай!..

За-ра-за.

— Ой…

— Ян!!!

Отбрасывая с лица мокрую прядь волос, хватая ртом воздух и часто моргая, я смотрю на печальную рожицу и раскаянье в ангельских серых глазах. Печали слишком много, раскаянья еще больше, а тщетно скрываемого веселья просто по максимум.

Дилетант.

И паршивец, малолетний.

— Изви-и-и-ните, — водяной пистолет скромно задвигается за спину.

— Девушка, простите! — запыхавшаяся пожилая женщина, поправляя поехавший вбок пестрый тюрбан, подбегает быстрее, чем я успеваю ответить, и ребенка к себе разворачивает. — Я сколько раз тебе говорила не уходить с площадки, Ян?! Посмотри, что ты сделал!

— Я не специально! — детская рожица становится глубоко несчастной.

И я бы даже поверила, не делай такие же по десять раз на дню в его возрасте. Ладно, не только в его, сейчас тоже иногда прокатывает, когда рассказываешь о перепутанной тетраде, сломанном лифте или застрявшем в двери ключе, из-за которого я не пришла, опоздала, не принесла, не сделала.

Нужное подчеркнуть.

— Ничего страшного, — я кривлюсь в усмешке, — ледяной душ полезен для здоровья.

И совести Кирилла Александровича, к которой, кажется, я буду взывать одним своим видом. Может он поверит, что я так сильно рыдала от «в такую рань в такую даль», и забудет даже про долг, а?

Не слушая извинений и предложений помочь, я скрываюсь в подъезде. Время тикает, а пунктуальность — наше все, особенно после лекций по гистологии, на которые за минутное опоздание натурально не пускали и приходилось отрабатывать. В общем, приходить не то, что вовремя, а пораньше я научилась быстро.

И мне нужен последний этаж.

Нажав кнопку одиннадцатого, решаюсь повернуться к зеркалу, что незамедлительно и подло демонстрирует промокшую футболку, темные пятна на светлых джинсах и потекшую тушь.

Здравствуй, панда.

Не-е-ет, от моего вида Красавчик точно должен усовеститься.

Конечно.

Усовестился и засветился, стоя на пороге квартиры и оглядывая с головы до ног.

— Штерн, у тебя что, персональная туча над головой появилась? — вот тут надо мной смеются откровенно.

Как всегда и как над всеми.

— Нет, просто у вас дети прекрасные, — обхватив себя руками и дрожа, ибо в подъезде после улицы дубак, я цежу сквозь зубы и из лифта выхожу.

— У меня? — пропуская и закрывая дверь, Лавров переспрашивает озадаченно.

— У вас во дворе, — я поясняю и, прыгая на одной ноге, стягиваю кед.

А потом второй, и к Кириллу Александровичу разворачиваюсь.

— Вы меня зачем звали?

Остатки такта и вежливости с меня смыли пару минут назад, поэтому ближе к делу, Кирилл Александрович.

Чего надо?!

Потому что, подумав, я поняла, что вчера погорячилась.

Очень сильно погорячилась и ошиблась.

— Пошли на кухню, Дарья Владимировна, — он тяжело вздыхает, — чаем тебя поить буду. Горячим, пока сопли на кулак не начала мотать.

Спасибо.

И за принесенное полотенце тоже.

— Пардон, но фена нет. Садись, — Кирилл Александрович командует, спрашивает через плечо. — Ты чай или кофе, Дарья Владимировна?

— Кофе, — я оглядываюсь куда приземлиться.

Оцениваю.

Просторная кухня мне нравится.

Светло, бежево-коричнево, уютно, не смотря на спартанскую обстановку и неуловимое сходство с обставленной дизайнерами квартирой Леньки. И диван смотрится гармонично, манит желанием натащить подушки, как дома, и забраться с ногами, устроиться удобно… и я, прогоняя безумное наваждение, выбираю стул.

— Так что с долгом, Кирилл Александрович? — спрашиваю снова, когда передо мной ставят огромную кружку и отходят к окну.

Кофе вкусный, и, согревшись, я наконец поднимаю взор на Красавчика.

Теряюсь на миг, поскольку в привычную картину мира он сегодня совсем не вписывается. Не видела я его без белоснежного халата. Еще и в спортивных брюках и футболке, что слишком отчетливо вырисовывает мышцы.

Все же, пожалуй, можно понять, чего некоторые спорили и пытались пригласить его на свидание, не смотря на все издевки и пересдачи со стороны драгоценного преподавателя. И вздыхать продолжали томно.

— С долгом, Штерн, — он повторяет как-то задумчиво, тоскливо, — с долгом все просто. Мне нужна няня на месяц. Для племянников. Сестра с мужем срочно… уехали и оставили мне их, а я, как понимаешь, сидеть с ними целыми днями не могу.

Не может.

На кафедре он так, подрабатывает, поэтому и групп взял только три, по субботам, а в основное время наш Кирилл Александрович трудится реаниматологом-анестезиологом в двадцать третьей, поэтому да, с детьми ему сидеть некогда.

Но… я — няней?!

— Кирилл Александрович, вы издеваетесь?! — я вскакиваю и полупустую кружку на стеклянную столешницу звучно грохаю. — Какая из меня няня?! Я не умею с детьми вводиться!

Я их боюсь и слегка, так скажем, недолюбливаю. Они меня тоже, ибо самые мелкие на моих руках начинают истошно орать и вырываться, а постарше ревут и жалуются родителям.

— Да я чуть с медом не пролетела, потому что на педиатрию документы не стала подавать. Я не могу с детьми. Найдите няню, Кирилл Александрович!

— Их няня сломала ногу, — Кирилл Александрович недовольно морщится, поясняет терпеливо-снисходительно, — и у меня нет времени искать ей больше замену. И одних я оставить их тоже не могу. Нанимать же не пойми кого я не хочу. Не доверяю, знаешь ли, чужим людям.