Как целует хулиган (СИ) - Андриевская Стася

– Это что?!

Катька испуганно подскочила с пуфика.

– Что это? – потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. – Ну ты и гадина... Ну ты... – И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в подругу. – Сука!

– Ты офонарела, Иванова? – увернувшись, пришла та в себя. – Ты чего творишь, истеричка?!

– Что это?

– Да откуда я знаю?!

– Хватит из меня дуру делать, Махонина!

– Да сколько можно?! – заорала за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась – та стояла в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. – Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? – жёстко тряхнула Катьке пальцем: – Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! А ты иди туда, где тебе постелили!

Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.

Фонари не горели, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала. В голос. И хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке – половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги...

В конце улицы, проходя мимо дома Кирилла, остановилась.

Какой же он гад... Какой же он...

Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в высокие ворота. Кулончик слабо звякнул об них и упал куда-то в траву.

– Пошёл к чёрту, Круглов!

Но в ответ, лишь сонно ругнулся из-за забора Мухтар.

– Козёл... – осев на корточки, уткнулась Маринка лицом в ладони. – Сволочь... Да пошёл ты, гад... – и, вскочив вдруг, снова заорала: – Пошёл ты, понял?! – и, в сердцах плюнув в сторону ворот, кинулась к трассе.

В гаражах всё было так же, как два года назад – засыпанные битым кирпичом дорожные ямы на въезде, вечно переполненные всяким хламом баки, стая прикормленных собак на территории. Их старенький жигулёнок покрылся пылью. Отец, хотя считай всю жизнь и провёл за рулём фуры и зарабатывал вроде неплохо – но за крутой тачкой в быту никогда не гнался. А жигулёнок это так, как он говорил: «Если вдруг что – чтобы не пешком»

В нём, говорят, и угорел. Просто закрылся в гараже изнутри, пустил движок на холостые и...

Зачем, бать? Зачем?

Осмотрелся: в углу навалены старые батареи, обрезки металлических балок, арматуры и прочего чёрного лома – значит, отец продолжал заниматься металлом. В другом углу высилась гора прорезиненной оболочки от силовых кабелей. Значит, промышлял и цветметом.

После гаража поехал на вокзал. Купил на входе огромную шаурму, надвинул пониже козырёк бейсболки и пошёл искать Рыхлого. Проходя мимо сувенирного ларька, там, где зажимал вчера девчонку, замедлил шаг. А неплохо они, должно быть, смотрелись-то со стороны! Прям парочка: он дембель, а она, типа, встречает. Страсть, все дела. Ухмыляясь, лизнул укус на губе.

Если честно, в армии он втихую завидовал пацанам, которых дома ждали девчонки. Вот это всё: фоточки, письмишки... Романтика! Но, правда, и на тех, кого не дождались, тоже насмотрелся. Один такой даже повеситься пытался, потом всем отрядом из-за него сутки на плацу по стойке смирно стояли. Не, ну их на хрен, этих баб напостоянку! Что у них в башке – не понятно, а заморочек – мама не горюй! То ли дело случайный съём – тут тебе и азарт, и новизна, и никаких обязательств. Но, правда, иногда и укропом по морде... Но так даже интереснее.

Рыхлого нашёл на скамеечке возле касс. С наигранной ленцой поглядывая на снующих вокруг пассажиров, он явно выискивал взглядом кого бы нагреть в картишки.

– Вестку передал? – присел рядом Данила.

Рыхлый не ответил.

– Да ладно, хорош дуться! Похулиганил слегка, подумаешь. Держи! – протянул ему деньги. – С компенсацией за моральный ущерб.

– Аг-га, ты п-похулиганил, а мне ответ по н-недостаче д-держать пришлось, – недовольно прогундосил Рыхлый, но деньги взял и тут же сменил гнев на милость. – Ты, Х-хулиган, не больно-то в-выпячивайся, а т-то у нас тут, пока ты ч-чалился, власть переменилась. Р-рамза н-не любит бесп-п-предельщиков, у-у него с ними разговор к-короткий.

– Рамза... Кто такой вообще, откуда взялся?

– А я з-знаю? Г-говорят с-столичный какой-то. Ч-чуть ли не тамошнего п-пахана ставленник. М-может, брешут, м-может нет, н-но в ментовке нашей масть держит б-большую, так что ак-куратней с ним.

Данила помолчал, наблюдая за бегущей строкой на табло объявлений.

– Да я, Рыхлей, завязал. Всё, хватит баловства. Нормальным бизнесом займусь.

– Н-ну да?

– Угу. Со Шпиком вот только разберусь и всё. Ты вестку-то передал?

Рыхлый кивнул.

– С-сегодня ночью, в У-удаче.

Дома ждал оголодавший Барс. По-братски поделившись с ним щами, Данила немного вздремнул. Проснувшись, сунулся на балкон и обнаружил там старый чёрно-белый «Горизонт» с комнатной антенной и снятой задней крышкой. Телек оказался работающим, хотя, один хрен, почти половина экрана засвечена.

Без интереса смотрел какую-то передачку, а сам всё прокручивал в уме нелепую смерть отца. Может, у него проблемы какие-то были – наехал кто, или что-то в этом роде? Например, в долги влез, на счётчик попал?

Постучал к соседке.

– Баб Маш, а зачем отец мебель вывез, не знаете?

– Так это не он. Это уже после, когда схоронили.

– Не понял... Тогда кто?

– Да кто-кто, мать твоя, кто ещё! Сюда-то она, понятное дело даже не заходила, всё грузчики таскали. А она всю дорогу в грузовичке сидела, лицо рукой вот так, знаешь, прикрыла, как будто не хочет, чтобы её узнали. Но я точно видела – она это!

– Что за грузовичок?

– А я знаю? – пожала плечами соседка, но из-за её спины тут же каркнул деда Витя:

– Так это ЗИЛо́к, Дань! Сто тридцатый, тентованный. Крашен под армейского, а сам старый и наскрозь гнилой!

– Ой, да всё ты прям знаешь, гнилой! Прям из окна увидел, ага! – отпихивая его плечом, ругнулась баба Маша.

– А не замечали, отец выпивал последнее время?

– А, это да, что было, то было... Ты как ушёл, так он, немного погодя и начал.

Вернувшись в квартиру, Данила разложил на столе бумагу, селитру, пару десятков спичечных коробков, марганцовку... Дядя Серёга прав – пора завязывать с хулиганкой и начинать серьёзные дела, чтобы уже лет эдак через пять – десять жить где-нибудь в Калифорнии и менять яхты под цвет нижнего белья. Но сначала придётся поднапрячься.

Жизнь игра, и в ней всего два типа игроков: те, кто нагибает, и те, кого нагибают. И если не нагибаешь ты – нагибают тебя. Всё просто. Хулигана ещё никто никогда не сумел нагнуть, даже менты и органы опеки, и к тому моменту, как он, завязав с хулиганской мастью, гордо уйдёт в закат – никто и не нагнёт. Тем более скотина Шпик.

В «Удаче» был аншлаг. Данила как будто вернулся на два года назад, в девяносто шестой: всё по-прежнему – и интерьерчик, и контингент. И даже барная стойка и страшная барменша за ней. Разве что диджея пересадили в угол, туда, где раньше стоял аквариум. Ну и правильно. Кому, нахрен, в ночном клубе нужен аквариум?

Пьяный, мигающий цветомузыкой угар танцпола манил обещаниями отвязного секса. Тёлочки так и клеили взглядами и Данила, пробираясь сквозь это похотливое море, уже точно знал, что сегодня обязательно возьмёт своё. И, пожалуй, даже, не с одной. От предвкушения защекотало в носу и моментально потяжелело в паху, но он всё равно упорно двигался дальше. Сначала дела.

У бара было не протолкнуться. Потёрся чуть поодаль, чуть не подрался с каким-то борзым мудаком, но так и не понял, чего тот хотел – так, просто, пободались, похватали друг друга за химо и разошлись. Вглядывался в лица, просекал обстановку. Ждал. Но Шпика всё не было.