Мэри Маккомас - Минуя полночь

— Здорово, что вы решили выбраться наконец-то из дома. Мы было уже начали волноваться.

— Понимаете, я… — Она надеялась сыграть с ним в старую добрую игру под названием «я — веду — себя — не — так — уж — и — странно — если — никто — не — обращает — на меня — внимания», но было совершенно очевидно, что он не знает правил этой игры. — Я немного приболела.

— Надо было крикнуть в окно. Мы могли бы помочь.

— Нет, — быстро ответила она, понимая, что внутреннее беспокойство и дрожь в руках вызваны не просто паникой. Конечно, он был незнакомцем, но больно уж привлекательным, незнакомцем-красавцем. — Это другая болезнь. Я сейчас выздоравливаю после несчастного случая. Все уже прошло. Просто… просто иногда никак не заставить себя выбраться на свет Божий, да и выгляжу я…

Он кивнул, опустив на секунду глаза, а потом понимающе улыбнулся.

— Не нужно ничего объяснять. Мы просто хотели сказать, что, если вам что-нибудь нужно, мы живем совсем рядом, вот и все.

Он пожал плечами, все ведь действительно очень просто. И продолжал наблюдать за ней, как будто пытаясь вычислить, что будет, если стянуть с нее эти темные очки и шарф.

— Благодарю вас, — сказала она, испытывая одновременно облегчение и неудобство. — Спасибо за такое доброе отношение. Я даже, — она взглянула на грузовик и только сейчас поняла, что впервые он приехал один, — я… я испекла это печенье для вашего мальчугана, чтобы поблагодарить за карту, за приглашение. Я… в общем, возьмите.

Он взял корзинку с печеньем и улыбнулся.

— Бакстер обожает шоколадное печенье. Вы сделали большую ошибку. — Он покачал головой.

— Почему же? — Она совсем не удивилась, ведь любая ее попытка установить добрые отношения с людьми, даже с маленьким ребенком, должна потерпеть неудачу. Это становилось законом ее жизни.

— Мы, Хаулетты, совсем как собаки. Если нас кормить, потом не избавишься. — Взгляд его, искрящийся добрым юмором, старался отыскать ее глаза за темными стеклами очков. — У нас полон дом мужчин — я, мальчишки и мой дядя Мэтью. У нас такого добра не бывает, разве что на Рождество, да и то, если Мэтью в хорошем настроении.

— Вот оно что, — сказала она с облегчением. Он совершенно откровенно старался показать ей свое дружелюбие и очарование, и будь на ее месте любая другая женщина в мире, было бы невозможно устоять перед искушением пофлиртовать с ним. Будь на ее месте другая женщина, его искрящиеся жизнерадостные глаза показались бы ей обольстительными, улыбка — обворожительной, уверенность в себе и чувство собственного достоинства — покоряющими… но на ее месте была не любая другая женщина, а она сама, причем совсем не в настроении поддаться этому очарованию. — Прекрасно, тогда, надеюсь, вам всем понравится мое печенье, — сказала она, поворачиваясь спиной к его беспокоящему взгляду.

— Обязательно понравится, — ответил он, пристально наблюдая за тем, как медленно она направляется к входной двери, не обращая на него внимания. — Послушайте, я не знаю, как мне быть в такой ситуации. — Он быстро поднялся по ступенькам и смотрел теперь на Дори лицом к лицу. — Совершенно очевидно, что вы не хотите никакого беспокойства, и я сумею удержать Бакстера подальше от вас на некоторое время, но ему… вы ему любопытны, мне так кажется. Он очень дружелюбный ребенок и… что мне ему сказать? Мне ужасно не хочется говорить, чтобы он просто держался от вас подальше. Его никогда не запугивали и не отталкивали, и поэтому…

— Отталкивали? — воскликнула она. — Так вот как вы воспринимаете простое желание побыть одной?

— Нет, — сказал он, автоматически принимая нотки гнева в ее голосе и отвечая тем же. — Все, что вы тут делаете, — это ваше личное дело, и, честно говоря, мне это абсолютно безразлично, просто все равно. Но моему ребенку не все равно, и я должен подготовить, его к тому, что вы можете выкинуть, если вдруг он прибежит к вам.

— Я его не покусаю, если вы это хотели услышать.

— Вот и замечательно. — Он шагнул назад, довольный собой. — Я предупрежу его, чтобы он к вам не совался, но на всякий Случай…

— Мистер Хаулетт, — устало сказала она, чересчур ослабев, чтобы пытаться скрыть гнев и контролировать свою речь. — Не нужно предупреждать его ни о чем. Я не собираюсь никого обижать. Особенно вашего малыша. Мне просто не очень хочется общения. Извините, если я вам нагрубила или оттолкнула. Я этого не хотела. Мне просто нужно побыть одной.

Вместе с ее враждебностью ушла и его, и он вновь принялся изучать ее облик. Она чувствовала себя в безопасности за темными стеклами очков, потому что видела, что они его раздражают.

— Понимаю, — сказал он, хотя в интонации сквозило, что ничего он не понимает и, будь на то его воля, он бы с удовольствием запрыгнул в ее жизнь, требуя объяснений, чем вызвано такое внутреннее изгнание и стремление к одиночеству. — И постараюсь, чтобы мои мальчишки тоже это поняли. Мы не будем вас беспокоить. Но мы ведь ваши ближайшие соседи, и… может быть, оставить вам наш номер телефона, на всякий случай?

— Он есть в телефонном справочнике? — спросила она, открывая обе двери, прежде чем обернуться и посмотреть на него.

— Есть.

— Тогда я найду его и позвоню, если будет необходимость. Спасибо.

Он кивнул. Казалось, он хочет сказать что-то еще, может быть, задать какие-то вопросы, каким-то образом продолжить разговор. Но само его присутствие на крыльце держало ее в напряжении и неловкости, и поэтому ей хотелось поскорее отделаться от него.

— Скажите ему, что мне очень понравилась карта, хорошо?

— Обязательно.

— До свидания.

— До свидания.

Она закрыла дверь перед его носом и вздохнула с облегчением, услышав наконец шаги по направлению к машине. Прислонившись спиной к двери, она посмотрела на свои руки. Они безудержно дрожали.

Она сжала их в кулаки, загоняя длинные ногти в ладони, и стала нараспев убеждать себя: «Его зовут Гил Хаулетт. Он фермер из Канзаса. У него двое детей. Он не хочет меня обидеть».

Тем вечером, когда мальчики и Мэтью уже уснули, Гил Хаулетт стоял у окна спальни, глядя на огни примерно в километре от дома. Вид, открывающийся из окна, был так же знаком ему, как собственное отражение в зеркале по утрам. Он знал все повороты и изгибы дорожки ночью так же хорошо, как любую ямку на поле при дневном свете. И эти отдаленные огоньки не могли принадлежать ничему, кроме как старому фермерскому дому Авербэков.

Когда же эта женщина спит, задавался он вопросом. Уже многие недели свет у нее горит до самого рассвета. А может, по какой-то причине она спит с включенным светом?