Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения

— Конечно, мы можем сделать анализ, но тут вопрос в другом: в доверии. Понимаешь, Гора? Мне важно, чтобы ты мне доверял. А если я должна доказывать тебе, что это твоя дочь, то о ни о каком доверии и речи быть не может. Знаешь, как все эти тесты унизительны для женщины? Не уверена, что смогу потом забыть и простить такое унижение. Или ты мне веришь на слово, или уходи из моей жизни навсегда! Мы с моей доченькой справимся. Мы — сильные. Обе. И я и она.

Он молчал, глядя в окно и раздумывая. А я пережила самые страшные в своей жизни пять минут, после которых могла навсегда остаться ни с чем. Я тогда все время носила в кармане крошечную иконку Матронушки — Матроны Московской, главной заступницы несчастных женщин. И пока Гордей думал, нащупала иконку в кармане и мысленно взмолилась:

— Матронушка, матушка, помоги! Не за себя прошу, за ребенка! Сделай так, чтобы Гордей поверил и согласился. Ты же сама сирота. Ты же знаешь, как это горько: по чужим углам мыкаться. Не оставь, заступница!

— Согласен, Настюш, доверие — это все, — сказал Гордей, оторвавшись, наконец, от созерцания грязного и страшного двора на самой окраине Москвы. — К черту ДНК!

— Спасибо, Матронушка! Спасибо тебе, родненькая! — мысленно горячо поблагодарила я.

После этого Гордей не раз повторял мне

— Доверие, Настюш, доверие!

Он меня любил и потому верил мне. А я любила и обманывала. Нет, не так. Я сначала обманула, а потом влюбилась в него. Наверное, это неудивительно. Ведь он вытащил меня из такого клоповника!

Самое яркое воспоминание тех времен — это пирожок возле метро. Дешевый, пожаренный на машинном масле, начиненный непонятным фаршем, о происхождении которого даже не хочется думать. Но он был горячий, исходил паром на морозе и лежал на лотке, поигрывая на зимнем солнце румяным бочком. Мысленно я уже разломила его, обжигаясь, жадно ловила губами сыплющиеся крошки теста и фарша, и, закрыв от удовольствия глаза, жевала и глотала. Но если купить этот пирожок, то впритык хватит на детское питание для Белки. И точно не хватит на мандаринки для нее. А мне так хотелось увидеть, как она сосет оранжевую дольку, смешно надувая толстые щеки. Ведь это ее первая зима и первые мандаринки. Дома есть деньги. Но они отложены на съемную квартиру, за которую нужно платить как раз сегодня вечером. Хозяйка ждать не станет. В прошлом месяце мне не хватило ничтожной суммы. Копеек, буквально. Я обещала занести их ей чуть позже. Она поджала губы и процедила:

— Мы так не договаривались. У меня тоже дети. Двое. А ты у них хлеб изо рта вырываешь!

— Да тут же сумма смешная. Уступите, пожалуйста!

— Смешно тебе? — она задохнулась от ярости, маленькие поросячьи глазки сначала сверкнули под белесыми ресницами, а потом совсем утонули в мешках налитых щек. — Да я за эти копейки знаешь как ишачить должна? За овощным прилавком на рынке стоять — это тебе не мелкой кормой на сцене крутить. Лебедь ты недожаренная! Еще раз денег не додашь — вышибу тебя отсюда, и полетишь прямо в свое лебединое озеро без пересадки.

Нечего даже и думать, чтобы с квартирных денег снять немного взять. Поэтому, сглотнув слюну, я пошла за мандаринами. И пока моя кроха ела, раздувая румяные щеки, я все вспоминала тот пирожок, который так и не съела на морозе. И мне было вкусно оттого, что я его не съела. С тех пор ненавижу мандарины и оранжевый цвет!

Той зимой на моем сердце появился огромный страшный шрам. Он нестерпимо болел в те моменты, когда я выходила гулять с дочкой и видела заботливых отцов с детьми. Этот шрам убил во мне правдолюбие, мечты, надежды и порядочность. На этом шраме алой свежей кровью было выцарапано: "Твоему ребенку плохо, потому что ты в этом виновата!"

Сразу после этого Гордей вернулся со стажировки из-за границы и предложил мне другую жизнь. Фактически, спасение, для меня и дочки. И я обманула его, сказав, что Белка его ребенок. Ведь его не было в Москве почти восемь месяцев. И, уезжая, он даже не знал, что я беременна. Да я и сама не знала. Кто меня осудит? Только та женщина, которая не видела, как жадно ее ребенок смотрит на отцов, что играют с детьми в парке. Та женщина, что не знает, какое любопытство у ребенка вызывают мужчины, которых в его доме нет, и как старательно он лепечет: " Папа!", повторяя за другими детьми, и тянет ручки к чужому мужику. А ты, глотая слезы, шепчешь:

— Нет, солнышко, это не наш папа. Наш папа далеко. Он…

И дальше сказки в меру фантазии: космонавт, летчик, герой невидимого фронта, что защищает родину где-то далеко. Каждая из нас в чем-то Джоан Роулинг. Только не у каждой есть волшебная палочка Гарри Поттера.

— Спасибо за конфеты! — тихий голос жены Гурджиева возвращает меня в реальность. — Настоящий дорогой шоколад ни с чем не перепутаешь! Какой дивный запах! Весь офис пропах. После такого угощения даже не страшно подписывать себе приговор, который содержится в документах на развод, — она слабо улыбается одной половиной рта.

Согласно киваю. Хотя запаха шоколада не чувствую. Аромат того самого жаренного пирожка из прошлой жизни витает надо мной. Нет, я туда не вернусь! Нужно доказать Гордею, что я кайфовая, легкая. Такая, какой он хочет меня видеть. Что я готова на эксперименты. Более того, я сама их ищу и предлагаю. Только вот какие? Это нужно продумать.

Срываюсь с места и тороплюсь к компьютеру. Ищу помощи коллективного женского разума и опыта. От многообразия советов даже рябит в глазах. Сестры по несчастью предлагают перво-наперво разнообразить сексуальную жизнь наручниками с розовой опушкой, париками для смены образа, ролевыми играми.

Ну нет. Только не это! Мое появление в костюме Белоснежки или Красной Шапочки, в лучшем случае, вызовет у Гордея приступ хохота, а в худшем — досадное недоумение. Я как-то прикупила себе в секс-шопе костюм медсестры. Чуть ли не намылившись, еле влезла в белый латексный халатик и чулки с красными резинками. На кого вообще рассчитаны эти костюмы, если я с моей балетной худобой еле-еле в него втиснулась? Гордей внимательно оглядел меня, заломил бровь и сказал:

— Это для меня? Польщен! Но давай играть по-взрослому. Сними этот дешевый бред! Честное слово: очень смешно. А смех с возбуждением вообще не сочетается. Не обижайся, ладно?

Сложно с ним. Игривости в Гордее — ноль. Он сильный, дерзкий, смелый. Он — хищник. А хищники играют по-настоящему. Во взрослые игры. Полчаса лихорадочных поисков, и вот я натыкаюсь на советы психологов. А они советуют открытый брак. Господи, чего только не придумают! Открытый брак — узаконенная измена, спасение от скуки.

"В открытых отношениях — как на войне: ты знаешь, с чего начнешь, но не можешь предугадать, чем все закончится", — говорят психологи. То есть, игра по-взрослому. Адреналин, непредсказуемость и борьба — все то, что любит Гордей. А я хочу, чтобы моя дочка не осталась без отца. Да и я без мужа, которого люблю. Если любишь — отпусти. Хоть ненадолго. Хоть временно. Главное: контролировать ситуацию. И свои нервы. Я справлюсь. Я смогу. Докажу ему, что со мной не скучно, что я еще способна удивить.

Вечеринка в доме Гурджиева постепенно теряет солидность и пристойность. Многие пары, изрядно подогрев себя коктейлями, уже разбрелись по беседкам в саду и бесконечным апартаментам дома. Говорят, что сам хозяин не знает точно, сколько комнат в его замке, который и домом-то и не назовешь. Я оглядываюсь, ища тихий уголок необъятного сада. Вроде бы та белая беседка в античном стиле, густо увитая плющом, пока не занята страстными парочками. Прекрасное место, чтобы отсидеться в покое и тишине. Пытаюсь незаметно улизнуть туда.

Не тут-то было! Ко мне подходит высокий красавец, изображающий, очевидно, русала. Он одет в тончайшую рубашку из серебристого шелка и брюки из такого же материала, которые не скрывают, а наоборот, подчеркивают мужскую доблесть. Светлые мокрые волосы зачесаны назад, словно он только что вышел из пучины морской. Голубые глаза внимательно оглядывают меня, очень откровенно и совершенно не стесняясь.