Джоджо Мойес - Один плюс один

Она бросила свой ящик с принадлежностями для уборки в прихожей, повесила куртку, поднялась наверх, чувствуя привычное легкое смятение при виде протертого ковра, и толкнула дверь сына. На нем были наушники, он в кого-то стрелял; запах травки был настолько сильным, что у нее закружилась голова.

– Никки, – произнесла Джесс, и кто-то взорвался под градом пуль. – Никки! – Она подошла к нему и сдернула наушники, так что он обернулся с немного растерянным видом, как будто его вырвали из сна. – Трудишься не покладая рук?

– Надо же немного отвлечься.

Она взяла пепельницу и поднесла к его носу:

– Я тебя предупреждала.

– Это вчерашняя. Не мог заснуть.

– Не кури в доме, Никки.

Бессмысленно было просить его не курить вообще. Все в округе курили. Ей еще повезло, что он начал только в пятнадцать.

– Танзи вернулась? – Джесс наклонилась, подбирая с пола разбросанные носки и чашки.

– Нет. После обеда звонили из школы.

– Что?

Он что-то напечатал в компьютере и повернулся к ней:

– Не знаю. Что-то насчет школы.

И тогда она это увидела. Отвела в сторону прядь крашеных черных волос: на его скуле краснела свежая отметина. Он уклонился.

– С тобой все в порядке? – (Он пожал плечами и отвел глаза.) – Они снова к тебе приставали?

– Со мной все хорошо.

– Почему ты не позвонил?

– Денег на счету не было. – Никки откинулся назад и швырнул виртуальную гранату. Экран взорвался клубком пламени. – Номер телефона на столе. Если это насчет меня, то я был в школе в пятницу. Наверное, меня просто не заметили. – Он снова надел наушники и прилип к экрану.

Никки переехал к Джесс восемь лет назад. Он был сыном Марти от Деллы, женщины, с которой Марти недолго встречался в юности. Ребенок был молчаливым и настороженным, с длинными тонкими руками и ногами и волчьим аппетитом. Его мать связалась с очередной компанией и в конце концов умотала в центральные графства с неким Большим Элом, который не смотрел людям в глаза и вечно сжимал в огромном кулаке банку пива «Теннентс экстра», будто ручную гранату. Никки нашли спящим в школьной раздевалке, и когда социальные работники перезвонили, Джесс сказала, что он может переехать к ним.

– Только этого тебе не хватало, – сказала Натали. – Еще один голодный рот.

– Он мой пасынок.

– Ты видела его два раза за четыре года. А тебе нет и двадцати.

– Такие нынче семьи пошли. Не у всех 2,4 ребенка[3].

После она иногда задумывалась, не стало ли это последней каплей, заставившей Марти отказаться от ответственности за семью. Но Никки был хорошим мальчиком, несмотря на волосы цвета воронова крыла и подведенные глаза. Он был ласков с Танзи, а в хорошие дни болтал, смеялся и даже позволял Джесс время от времени неуклюже обнимать его. Она была рада, что он живет с ними, пусть иногда ей и казалось, что у нее стало на одну заботу больше.

Джесс вышла в сад с телефоном и глубоко вдохнула; ее желудок завязался узлом от беспокойства.

– Э-э-э… Алло? Это Джессика Томас. Мне передали, чтобы я позвонила. – Пауза. – Если это насчет Никки, то я проверила его расписание уроков. Он сказал, что ему разрешили повторять пройденное дома, и я думала, что это…

– Миссис Томас, я звонил насчет Танзи.

Приступ паники. Она опустила взгляд на номер, запоминая.

– Танзи? С ней… что-то случилось?

– Простите. Я должен был представиться. Я мистер Цвангараи, учитель Танзи по математике.

– А!

Она помнила его: высокий мужчина в сером костюме. Лицо как у владельца похоронного бюро.

– Я хотел поговорить с вами, поскольку несколько недель назад имел очень интересную беседу со своим бывшим коллегой, который работает в Сент-Эннз.

– Сент-Эннз? – Джесс нахмурилась. – Частной школе?

– Да. У них есть стипендиальная программа для детей, которые исключительно одарены в математике. И, как вам известно, Танзи уже попала в списки «талантливых и одаренных».

– Потому что она хороша в математике.

– Более чем хороша. В общем, мы дали ей письменную работу на прошлой неделе. Не знаю, упоминала ли она об этом? Я отправил вам письмо. Вы его получили?

Джесс, сощурившись, смотрела на небо. Чайки кружили и ныряли на сером фоне. Через несколько садов Терри Блэкстон подпевал радиоприемнику. Он любил изображать Рода Стюарта, когда думал, что никто его не видит.

– Мы получили результаты сегодня утром. Она прекрасно справилась. Просто превосходно. Миссис Томас, если вы согласны, они хотели бы пригласить ее на собеседование для поступления на дотируемое место.

– Дотируемое место? – Джесс обнаружила, что повторяет его слова.

– Для некоторых детей с исключительными способностями Сент-Эннз значительно снижает плату за обучение. Это значит, что Танзи получит превосходное образование. У нее исключительные математические способности, миссис Томас. Я уверен, это прекрасная возможность для нее.

– Сент-Эннз? Но… ей придется ездить на автобусе через весь город. Ей понадобится форма и так далее. Она… она никого не будет знать.

– Она заведет друзей. Но это уже детали, миссис Томас. Давайте подождем и узнаем, что решит школа. Танзи исключительно талантливая девочка. – Он сделал паузу. Когда она ничего не сказала, он понизил голос: – Я преподаю математику почти двадцать два года, миссис Томас. И ни разу не встречал ребенка, который схватывал бы математические концепции на лету, как она. Боюсь, мне уже нечему ее научить. Алгоритмы, вероятности, простые числа…

– Хорошо. Дальше можете не рассказывать, мистер Цвангараи. С меня достаточно «талантливой и одаренной».

– Я буду на связи, – засмеялся он.

Она положила трубку и плюхнулась на белый пластмассовый садовый стул, который был в доме, когда они въехали, и с тех пор оброс тонкой пленкой изумрудного мха. Она смотрела в никуда, через окно на занавески, которые Марти всегда считал слишком яркими, на красный пластмассовый трехколесный велосипед, который у нее до сих пор не дошли руки выкинуть, на соседские окурки, разбросанные по ее дорожке, как конфетти, на гнилые доски изгороди, между которых ее собака любила просовывать голову. Несмотря на свой откровенно напрасный – по мнению Натали – оптимизм, Джесс ощутила, как ее глаза внезапно наполняются слезами.

Ужасно, когда уходит отец твоих детей. Проблемы с деньгами, подавленная злость за детей, большинство замужних подруг считает тебя потенциальной разлучницей. Но хуже этого, хуже бесконечной, постоянной, чертовски выматывающей, высасывающей деньги и силы борьбы – то, что быть единственным родителем, когда это не по плечу, значит быть самым одиноким человеком на земле.