Няня на месяц, или я - студентка меда! (СИ) - Рауэр Регина

Чтоб не передумал улетать и чтоб моя мечта про спонтанное, неизвестное и загадочное там исполнилась.

— Ну ты же хотела в неизвестность? — Кирилл дразнит.

— Угу, — от слепящего солнца и восторга я счастливо жмурюсь.

Смеюсь.

Просто так.

И брызгающую на солнце цветами радуги россыпь брильянтов в обручальном кольце заворожено рассматриваю. Белое золото, тонкое переплетение, как причудливый узор зимы на стекле, хрупкость.

Поверить до конца не получается.

— У меня была ужасная ЭКГ, но я правильно прочитала, а Лилит еще валила, — я делюсь, вспоминая, глядя на кольцо, оконные узоры аудитории, жалуюсь.

Гордо.

Почти хвастаюсь.

И какой у меня был билет Кирилл интересуется, а я поднимаю голову на гул за стеклом, смотрю на белоснежную полосу, от которой легко отрывается самолет.

К солнцу.

И чистому небу.

Вспоминаю неожиданно…

И отвечаю не то:

— Билет семнадцатый. Многоточие…

В каких случаях ставится многоточие?

Многоточие ставится в конце предложения или целого рассказа, когда он не закончен и многое еще осталось впереди…

От автора

Утро.

Понедельник.

Я обещала? Я пришла!

Раз

Сентябрь

— И до чего ты докатился, Лавров? — я говорю сам себе.

Щелкаю, прикрывая огонь, зажигалкой.

И напротив окна застываю.

Рассматриваю уже по-осеннему золотые тополя, что вечны и что помнят ещё нас со Стивой и как мы по ним взбирались.

На спор.

Во время пары по анатомии.

Пару вёл тогда ещё доцент кафедры Вадим Вадимович Лопухов, которого иначе как Лопухом никто из студентов не называл и в строгость которого никто не верил, а поэтому оказаться во время его занятия по другую сторону окна было можно.

И драить, утешая себя мыслями о выигранном споре, после месяц всю кафедру тоже оказалось можно. Даже нужно, как своим тихим интеллигентным голосом, поправляя очки, заверил Лопух.

Много лет назад.

Что прошли, остались в памяти чем-то светлым и хорошим.

Беззаботным.

И может от этого на предложение теперь уже завкафедрой Лопухова Вадима Вадимовича я согласился?

Снова оказаться, снова вспомнить, снова пройтись по длинным, неуловимо пропахшим формалином, коридорам.

Будто отмотать прожитые годы…

— Стареешь, — я усмехаюсь своему отражению.

Курю против всех правил в кабинете, гадаю, смотря на ползущих к корпусу студентов, кто из них окажется во врученной мне двести девятой группе.

Точно не фиолетовый школьный рюкзак, что беспомощно останавливается посреди протянувшегося вдоль здания тротуара, оглядывается, задирает голову к окружившим корпус многоэтажкам и в телефон — карты в помощь — снова утыкается.

Первый курс, которому выдали расписание и забыли выдать ориентир, заодно гуманно не упомянув о раскиданных по всему городу корпусах, что, подобно стратегически важным объектам, не отмечались ни на одной карте.

И бодро цокающая каблуками девушка с летящими светлыми волосами на студентку не похожа. Она проходит мимо ворот, к которым убогие, осчастливленные парой и знаниями первого сентября в полдевятого утра, стекаются, подъезжают машины, ибо студенты ныне пошли не бедные.

А очень даже богатые.

Могут себе позволить лихо подруливать, закладывая показные виражи, на W Motors Fenyr SuperSport, от вида которого у меня вырывается удивленно-восхищенный свист.

Мальчишеская зависть.

Смешная.

Как и мажористый пижон, что с водительского места вылетает, обегает машину и пассажирскую дверь распахивает.

Подает, чуть кланяясь, галантно руку.

И девушка выпархивает.

Смеётся… солнечно, и кажется, что задорный смех долетает сквозь деревья и до второго этажа, скользит в распахнутую форточку, и улыбка на этот призрачный радостный смех получается против воли.

Задерживается взгляд на пёстром и летящем шарфике, на кислотно-зелёной футболке с кошмарным принтом и на сколотых в небрежный пучок чёрных волосах, что из растрёпанной причёски выбиваются, вьются и лицо обрамляют.

Вызывают детское желание за прядь дёрнуть.

— Идиот, — я хмыкаю тихо, выношу себе неутешительный приговор.

И отвернуться себя заставляю.

Бурное прощание влюбленных со страстными поцелуями смотреть не хочется, пропадает желание разглядывать убогих и несчастных, и сигарету я тушу с неясным раздражением.

Подхватываю журнал, дабы в учебную комнату направиться.

Познакомиться.

И громким хлопком двери заставить двести девятую группу вздрогнуть, подскочить с табуреток, примолкнуть, обрывая шумный гвалт, за который разнос от лаборантки — пока я шёл от противоположного конца коридора — они уже получили.

— Утро доброе, похоронный марш медицины, — я расплываюсь в улыбке.

Прохожу к своему столу, что вместе с другими, повернутыми друг к другу, образует т-образную конструкцию, в гробовой тишине. Рассматриваю, не торопясь садиться, тринадцать повернутых ко мне голов в белых шапках.

Серьезные лица.

Напряженные.

И халаты застёгнуты на все пуговицы-кнопки.

Не придраться.

— Мне зовут Кирилл Александрович Лавров, на этот семестр вашим преподавателям буду я, — выговариваю я отчётливо, сажусь и журнал под пристальными взглядами открываю. — Изучать мы с вами почти весь семестр будем нервы, которые к декабрю вы с легкостью будете находить на трупах, но не у себя. Ваши нервы до экзамена не доживут.

И улыбаются они, принимая мои слова за шутку, зря.

Учить, проводя бессонные ночи и проклиная трехэтажным матом меня, они станут до победного и знаний, что в бестолковых головах задержатся навсегда.

— Кто староста? — ручкой я щелкаю, поднимаю взгляд от колонки имён-фамилий-отчеств и на взметнувшуюся вверх руку бледной девушки смотрю. — Сегодня все?

— Да, — она отвечает неуверенно.

Робко.

Правильно, поскольку бояться надо. Без страха к отчислению и преподам медицинский не заканчивают и врачами не становятся.

— Тогда познакомимся, — я предлагаю радушно.

Оглашаю список, кивая и запоминая лица, что быстро превращаются в знакомые, дохожу до конца списка и последнюю фамилию зачитываю:

— Штерн Дарья Владимировна.

— Я здесь, Кирилл Александрович, — она отвечает жизнерадостно, приподнимается.

Улыбается… солнечно.

И по этой солнечной улыбке спутницу мажора получается узнать, нахмуриться на выбившиеся из-под колпака тёмные пряди и удар сердца странным образом от взгляда необычных глаз цвета мёда пропустить…

Конец