Эрик Хобсбаум - Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

Тьерри считал, что «постоянное возвышение третьего сословия является основополагающим фактом и законом нашей истории». Историческое возвышение этого сословия и обретение им власти было продемонстрировано и закреплено Великой французской революцией и даже в большей степени революцией 1830 года, в которой Тьерри видел «предопределенное завершение исторической поступи веков, начиная с двенадцатого»[17].

Франсуа Гизо, историк с удивительной судьбой, премьер-министр Франции, возглавлявший буржуазное правительство в 1830—1848 годах, был еще точнее в своих определениях. В средние века в результате процесса освобождения бюргеров от зависимости возник новый класс, именно класс. Ибо, хотя бюргеры не были связаны друг с другом и в общественной жизни не проявляли себя как класс, «люди, которые по всей стране находились в одинаковом положении, имели общие интересы, вели одинаковый образ жизни, не могли не завязать постепенно каких-то общих связей, как-то сплотиться, в результате чего и сложилась буржуазия. 31Формирование большого социального класса, буржуазии, явилось необходимым результатом освобождения бюргеров от зависимости на местах»[18]. Но это еще не все. Освобождение средневековых коммун от зависимости породило классовую борьбу, «ту борьбу, которая пронизывает современную историю: современная Европа родилась в результате борьбы разных классов общества»[19]. Однако новая, постепенно развивающаяся буржуазия была ограничена тем, что Грамши называл «подчиненным положением», а Гизо — «необыкновенной слабостью духа буржуазии, ее приниженностью, излишней скромностью требований, предъявляемых правительствам своих стран, легкостью, с которой она удовлетворялась достигнутым».[20] Иными словами, буржуазия не спешила выдвигать свои претензии на право стать правящим классом, продемонстрировать то, что Гизо называл «подлинно политическим духом, который побуждает оказывать влияние, проводить реформы, править»[21]. Предполагалось, что именно на это должна была претендовать буржуазия. В 1829 году при реакционном правительстве Карла X, которое вскоре пало в Результате подлинно буржуазной революции, с университетской кафедры невозможно было выразиться яснее.

Но каков же будет характер общества, управляемого буржуазией, когда та наконец решится «оказывать влияние, проводить реформы, править»? Будет ли это, как до сих пор утверждают, несмотря на возражения ревизионистов, представители традиционного подхода, «эра либерального капитализма, основанного на частной собственности, равенстве перед законом и открытыми возможностями (по крайней мере в теории) для людей талантливых»?[22]

Никто всерьез не сомневается, что эти три пункта отстаивали представители третьего сословия, не говоря уж о либералах Реставрации. Это нашло свое отражение в «Декларации прав человека и гражданина». Нет особых сомнений относительно первого пункта, хотя в 1789 году не было таких слов, как «либеральный» или «капитализм», и таких понятий, а во Франции термин «капитализм» в значении, близком к настоящему, появился лишь в 40-х годах 19 столетия, тогда же, когда «laissez-faire» как существительное вошло в словари[23]. (Надо, правда, отметить, что слово «капиталист», означающее 32 человека, живущего с доходов от капиталовложений, впервые зарегистрировано в 1798 году.)

Ибо свобода предпринимательства, невмешательство в экономическую деятельность — это как раз то, за что эти люди ратовали. Об этом говорит хотя бы тот факт, что международный лозунг такой политики («Laissez faire, Laissez passer») имеет французское происхождение и к 1789 году существовал уже в течение нескольких десятилетий[24]. Об этом же свидетельствуют популярность и большое влияние Адама Смита, чье «Исследование о природе и причинах богатства народов», по признанию самих французов, «сокрушило французских экономистов, которые считались лучшими в мире... Он был единственным авторитетом в течение почти всего столетия»[25]. До революции его работа издавалась на французском языке по крайней мере трижды. Еще четыре раза она издавалась в революционный период (1790—1791, 1795, 1800—1801, 1802 гг. ), не считая первого издания труда «Трактат об экономической политике» (1803 г. ) его ученика Жана Батиста Сея (хотя он стал широко известен только в период Реставрации). За период от падения Наполеона до конца XIX века вышло лишь пять французских изданий «Исследования о природе и причинах богатства народов» [26]. Это лишний раз свидетельствует о том, что в период революции работа провидца, который изложил теоретические основы, если пользоваться современной терминологией, экономики либерального капитализма, вызывала огромный интерес.

Нельзя отрицать тот факт, что буржуазные либералы периода Реставрации имели целью создание системы промышленного капитализма, чего нельзя сказать о теоретиках 1789 года. (Кстати, напрасно искать в великом труде Адама Смита какое-то серьезное предвидение промышленной революции, которая вот-вот должна была произойти в его собственной стране.) К концу правления Наполеона связь между экономическим развитием и индустриализацией стала уже очевидной. Экономист Сей, в прошлом принадлежавший к жирондистам, сам пытался освоить ткацкое производство и лишний раз утвердился в своей вере в свободную торговлю, столкнувшись с препятствиями, созданными политикой Наполеона, построенной на вмешательстве государства 33 в дела предпринимателей. К 1814 году Сен-Симон уже считал промышленность (в современном значении этого слова) и промышленников (слово, которое создал он сам) основой будущего; вскоре понятие «промышленная революция» по аналогии с Великой французской революцией проникло во французский и немецкий языки[27]. Более того, молодым либерально настроенным философам стала уже очевидна связь между прогрессом, политической экономией и промышленностью.

«Математика и физика являются результатом проникновения человеческого разума в тайны природы, — заявил Виктор Кузен в 1828 году. — Промышленность — это результат победы свободной воли над силами той же природы... Мир, каким его сделали математика и физика, а вслед за ними и промышленность, — это мир для человека, созданный им по своему подобию»[28].

«Политическая экономия, — говорит Кузен (читай: Адам Смит. — Авт. ) — раскрывает секрет или, вернее, подробно излагает все это; она прослеживает достижения промышленности, которые как раз и связаны с достижениями в области математики и физики»[29].

Более того, «промышленность не будет статичной и недвижной, она будет развиваться. Она не удовольствуется тем, что предоставит ей природа... Она силой отберет у земли максимум того, что может дать земля; она затем переработает это в соответствии с идеалами эпохи. Широко развернется торговля, и все народы, которые будут играть хоть сколько-нибудь заметную роль и эту эпоху, будут нациями торговцев... Это будет эра великих морских предприятий»[30].

За философскими рассуждениями общего характера нетрудно угадать модель общества XIX века, которую молодой лектор имел в виду: чтобы увидеть ее воочию, достаточно было пересечь Ла-Манш. К проанглийской ориентации французского либерализма мы вернемся чуть позже.

Здесь же хотелось бы подчеркнуть не тот факт, что идея индустриальной экономики как таковая четко оформилась лишь в посленаполеоновскую эпоху, когда, как явствует из Сен-Симона и Кузена, с общей концепцией уже, по-видимому, были знакомы интеллектуалы левого толка, а то, что идея эта явилась естественным продолжением просветительской мысли XVIII века. Она 34 была результатом «прогресса в области просвещения», свободы, равенства и политической экономии, а также материального роста производства. Новым явилось то, что этот прогресс ставился в зависимость от роста и победы конкретного класса — буржуазии.

Но как же укладывается в эту схему Великая французская революция? «История Великой французской революции», написанная Огюстом Минье в 1824 году, дает ответ на этот вопрос. Это был первый труд, который можно с полным основанием назвать «историей», хотя чуть раньше еще один человек, которому, подобно Гизо, суждено было занимать самые высокие правительственные посты, а именно Адольф Тьер, создал похожую и большую по объему работу. При старом режиме, считал Минье, люди делились на соперничавшие классы: дворян и «народ», или третье сословие, чья власть, богатство, стабильность и ум росли с каждым днем[31]. Третье сословие сформулировало конституцию 1791 года, которая устанавливала либерально-конституционную монархию.