Симон Кордонский - Административные рынки СССР и России

Мифологема "период застоя", которой обозначается последние десятилетия существования социалистического государства, скрывает чрезвычайно развитую социальную реальность, в которой понятийный аппарат теории административного рынка позволяет аналитически выделить пространственную и временную компоненты, рафинированную социальную структуру и утонченную (хотя и предельно извращенную) идеологию. Естественно, что это вовсе не те социальное пространство и время, социальная структура и идеология, которые рассматриваются в теориях классической и марксистской социологии.

Институциональные и социально-психологические ограничения на изучение административного рынка

Советский административный рынок, сформировавшийся в период правления Брежнева (он в основном и рассматривается в предлагаемой работе), был закрыт в основных параметрах функционирования не только для исследования, но и для обыденной рефлексии своими собственными агентами. Административно-рыночные отношения, какие они были в СССР и есть сейчас в России, интуитивно ясны каждому обладателю советского паспорта - по факту проживания в стране победившего, но не сумевшего воспользоваться своей победой социализма. В противном случае эти люди бы не выжили. Однако эта интуитивная ясность с большим трудом поддается вербализации, поскольку отсутствует необходимый понятийный аппарат. Можно предположить, что существуют некие внутренние ограничения-комплексы, затрудняющие познавательные операции. Необходим своего рода психоанализ для того, чтобы эксплицировать аффекты, которые продолжают направлять поведение бывших советских людей, волей-неволей переходящих от одного варианта административного рынка к другому.

Общим для граждан бывшего СССР, в том числе и исследователей-обществоведов, стало забвение своей новейшей истории. Из памяти политических и экономических деятелей посперестроечного времени, как и обычных людей вытеснено ближайшее прошлое. Оно замещено ложной памятью о том, чего с этими людьми не было и не могло быть. Граждане российского государства размышляют о том, что было до социалистической революции, в 20, 30 или 60 годы так, как будто это было вчера. Для понимания происходящего они обращаются к опыту Польши, Боливии, Чили, Англии, США, Китая. И совершенно не задумываются над тем, что действительно происходило в СССР в 70 и 80 годы и что собственно определяет происходящее с ними в России сегодня - о брежневском административном рынке и специфичных для него отношениях, когда очень многое нельзя было купить ни за какие деньги, но только получить "по очереди", достать "по блату" или "за бутылку".

Эта ретроградная амнезия, с моей точки зрения, связана с тем, что основным видом деятельности на советском административном рынке было воровство в весьма многообразных и часто экзотичных формах, так или иначе культивируемое государством. Причастность к воровству вытесняется из поля осознания, мотивы воровства социализируются, точно также как происходит с сексуальными отношениями в предмете классического психоанализа. Без адекватной диагностики основных комплексов, как известно, лечение невозможно. А диагностика состоит прежде всего в осознании исходных конфликтов и назывании скрытых от осознания сущностей, мотивов и действий своими именами.

Общеизвестно, что социалистическое государство определило себя в самом начале своей истории как институт экспроприации. Оно последовательно экпроприировало имущество своих невольных граждан, потом отношения между ними. В конечном счете экспроприации подверглась способность его граждан осознавать свое положение и действия.

Простые граждане государства победившего социализма "получали по труду", то есть по социально-экономическим нормативам. Однако полученного чаще всего было недостаточно для простого выживания. Для удовлетворения минимальных потребностей люди вынужденно становились "несунами", "расхитителями социалистического имущества", "цеховиками", и др, отчуждая у экспроприирующего государства необходимые им продукты питания, материалы и машины. Эта их деятельность, иногда основная, не рефлектировалась как форма воровства. Более того, она вытеснялась в социалистическое подсознание "простых тружеников", в то время как в их сознании доминировали идеологизированные комплексы "честного труда во благо прогрессивного человечества".

Государство естественно реагировало на нарушение своего неотъемлегого права на экспроприацию. Поэтому десятки миллионов социалистических граждан прошли социализацию в тюрьмах и лагерях, где освоили мноообразные высокопрофессиональные виды воровства. И независимо от того, нравилось им или не нравилось их занятие, после освобождения из "мест лишения свободы" они становились профессиональными или почти профессиональными ворами.

С другой стороны, сотни тысяч граждан социалистического государства занимались профессиональным воровством чужих государственных и коммерческих секретов во благо государства, в то время как миллионы других осваивали украденное первыми и разрабатывали соответствующие образцы отечественной продукции, зная или догадываясь о происхождении информации, прототипов и технологических схем. Негативное отношение к воровству как виду деятельности у этих "абсолютно честных людей" ничуть не мешало им красть и "осваивать" краденое "во имя конечного торжества социалистической идеи".

Сочетание практики экспроприации (просто потому, что иначе это государство существовать не могло) и идеологии, отрицающей эту практику и осуждающей ее с позиций "общечеловеческих ценностей" стало конституирующим признаком перестройки. Бесславный конец перестройки во многом связан с отсутствием у ее руководителей понимания конструкции "перестраиваемой" социально-экономической системы, в стремлении бороться со ставшими естественными феноменами и отношениями, а не попытаться использовать конструктивные особенности системы для достижения своих высоких целей.

Политики, пришедшие к власти в России и других республиках-государствах в конце 80 и начале 90 годов, действовали проще и - для системы - логичнее. Они "увели" из СССР его основу - республики, и тем самым воспроизвели логику экспроприации на таком уровне, который не снился их марксистко-ленинским учителям. Эта логика экспроприации и административной торговли экспроприированным будет, очевидно, воспроизводиться до тех пор, пока сохраняется административный рынок.

Социальное пространство и общие принципы организации административного торга

Административный торг, в отличие от обычных рыночных отношений торга, вовлекает в себя ценности и институты, появление которых в виде товара на "капиталистическом" рынке чаще всего исключено. Рыночная экономическая деятельность не иерархична, связи в ней по преимуществу горизонтальны. Известные рыночные иерархические институты, такие как биржи и банки, вписаны в не иерархичные отношения и не могут существовать вопреки рыночным законам. Покупатели и продавцы на рынке равны, и мерой всех вещей служат деньги. Количество денег, имеющихся в распоряжении агента рынка, есть мера его значимости в экономике.

В отличие от рыночной, политическая деятельность иерархична и определяется априорными ценностями, целями и средствами для их достижения. Политическая деятельность иерархизирует включенных в нее людей, наделяет их властными полномочиями. Политический статус является капиталом политика, которым он пользуется для достижения своих целей. А цели, как правило, заключаются в стремлении к повышению политического веса (статуса) или, как минимум, его сохранению, так как только обладая политическим весом политик может достигать свои цели.

На советском административном рынке политическая и экономическая реальности составляли синкретичное целое, где все деятельности были иерархизированы. Стоимости, товары, ценности, цели и средства их достижения были слиты в единое административное целое, и обладание средствами для достижения каких-то целей делило людей на страты, т. е. социальные группы социалистического общества. Экономическое положение членов групп социалистического общества было однозначно связано с их политическим (в специфическом для социализма смысле) статусом. Система политических статусов (социальное происхождение, образование, социальное положение, место жительства и т.п) задавала экономическое положение гражданина СССР. Несоответствие между политическим статусом и экономическим положением (в том числе и уровнем потребления) членов разных социальных групп были предметом особого внимания партийных, советских и репрессивных органов.

Иерархизированность (то есть политическая значимость) всех деятельностей сочеталась со всеобъемлющим торгом между обладателями административных прав на потребительские ценности. Последние всегда были в "дефиците" и получить их можно было только предъявив свои административные права на них.