Джордж Сорос - Советская система: к открытому обществу

К счастью, аппарат партийной пропаганды запретил средствам массовой информации отражать деятельность фонда. Нам было разрешено только помещать объявления в газетах и публиковать ежегодный отчет в соответствии с нашим соглашением. В результате общественность не сразу узнала о нашем существовании, и только в связи с некоторыми проектами, которые мы финансировали. Мы приняли за правило поддерживать практически любую стихийную, неправительственную инициативу. Мы давали гранты экспериментальным школам, библиотекам, любительским театральным труппам. Ассоциации игры на цитре, добровольным общественным организациям, художникам и художественным выставкам, а также различным культурным и исследовательским проектам. Название фонда появлялось в самых неожиданных местах. Фонд приобрел некое мифическое качество именно потому, что о нем так мало писали средства массовой информации. Для людей с определенным политическим самосознанием фонд стал инструментом создания гражданского общества, для широкой же общественности это была просто манна небесная.

Мы тщательно соразмеряли свою деятельность. чтобы программы, нравящиеся правительству, перевешивали те, которые могли вызвать подозрение у чиновников от идеологии. Отношение властей было различным. Те, кого волновали проблемы экономики, обычно были за, те, кто занимался культурой, – против. Очень редко мы сталкивались с серьезными возражениями. В подобных случаях это только пришпоривало нас. Наверное, делать добро – благородное занятие, но бороться со злом – может быть весьма увлекательно и весело.

Один из таких конфликтов произошел осенью 1987 года. По всей видимости, сам Генеральный секретарь Кадар рассердился, когда прочитал об одном из наших грантов в еженедельной газете, которая регулярно публиковала информацию о наших стипендиях и грантах.

Дело в том, что этот грант был выделен для исторического исследования, которое могло показать Кадара в невыгодном свете. Газете запретили продолжать публиковать информацию о нашей деятельности. Кроме того, случилось так, что тогда же министр культуры разослал циркуляр, запрещающий учебным заведениям обращаться в фонд напрямую, минуя министерство. Я заявил протест против обеих этих акций, и, когда на мой протест должным образом не отреагировали, я объявил, что не приеду в Венгрию и приостановлю деятельность фонда до тех пор, пока этот вопрос не будет разрешен. А тут произошел биржевой крах октября 1987 года. Журналист венгерского радио взял у меня интервью по телефону и спросил, закрываю ли я фонд потому, что потерял свое состояние. Я объяснил ему причины, по которым отказываюсь ехать в Венгрию, сказав, что это недоразумение, которое вскоре разъяснится. Интервью было передано по радио, и власти были смущены. Я добился, чего хотел, и мог теперь приехать в Венгрию. Но пока я встречался с премьер-министром, глава отдела пропаганды господин Берек лично запретил брать у меня интервью. Запрет был нарушен в течение недели, когда венгерское телевидение в соответствии с коммунистическим этикетом показало нашу встречу с Громыко в Кремле, снятую московским телевидением.

С течением времени мы стали лучше понимать, что более важно, что менее. Миклош Васарелий особое внимание уделял молодежным программам. Мы поддержали ряд самоуправляющихся колледжей (студенческих общежитии, где студенты разработали свои собственные учебные программы). Позднее из них выросла Ассоциация молодых демократов, которая сыграла большую роль в переходе к демократии.

Не мне оценивать социальную и политическую важность фонда. Я могу представить только субъективное суждение. Наш успех превзошел мои самые смелые мечты. Получилась действенная, без сбоев работающая организация, полная энергии и решительности. По окончании организационного периода мне не приходилось тратить на нее много времени; она работала сама но себе. Было очень приятно принимать решения, зная, что они будут выполнены. Еще большим удовольствием было случайно узнавать о каких-то хороших делах, которые фонд делает без моего ведома. Однажды, по дороге из Будапешта в Москву, я разговорился с цыганом, который сидел рядом со мной в самолете. Я был поражен его необычайной образованностью. Он оказался этнографом, собирающим цыганские народные танцы. Когда он узнал мое имя, то сообщил мне, что эту поездку финансирует фонд. А в аэропорту в Москве я встретил что-то около 18 венгерских экономистов, которые ехали в Китай на стажировку, также финансируемую фондом. И все это в один день.

Вдохновленный успехом венгерского фонда, я решил посмотреть, не созрел ли Китай для подобного фонда. Я встретился с Лиань Хенгом, автором «Сына революции»[5], весной 1986 года, как раз перед его поездкой в Китай. Он установил хорошие контакты с реформаторами, и в результате восемнадцать китайских экономистов получили приглашение от венгерского фонда посетить Венгрию и Югославию с целью изучения хода реформы в этих странах. Визит был очень удачным, потому что контакты проходили не по официальным каналам, и китайские экономисты получили очень хорошее представление о том, что на самом деле происходит. Я встречался с ними в Венгрии и обсудил концепцию фонда с Чей Идзи, главой Института экономической реформы. Потом я поехал в Китай с Лиань Хешом. которого попросил быть моим личным представителем, и организовал фонд по венгерской модели. Институг Чен Идзи стал моим партнером. Бао Дун, главный помощник Чжао Цзыяна, помог быстро справиться с бюрократической волокитой, и фонд был сразу же утвержден.

И он, и фонд в результате имели много неприятностей. потому что политические противники Бао Дуна попытались использовать фонд в качестве предлога для нападок па него. Они подготовили подробное досье, в котором утверждалось, будто Сорос является агентом ЦРУ и антикоммунистическим заговорщиком. Бао Дун контратаковал и представил подробнейший материал о других моих (фондах в доказательство моих честных намерений. Это было не очень сложно, потому что я никогда не делал тайны из моих намерений[6]. Однако некий высший партийный совет в Пекине решил ликвидировать фонд и возместить деньги. Понадобилось личное вмешательство Чжао Цзыяна, чтобы отменить это решение. Он устроил так, что Чен Идзи ушел с поста сопредседателя, а вместо Института экономической реформы нашим партнером стал Международный центр по культурным обменам, чей председатель оказался одним из высокопоставленных чиновников службы госбезопасности.

Я не вполне был в курсе тех закулисных маневров, но я не был удовлетворен тем, как работает фонд. Я сильно разругал бедного Чен Идзи за то, что слишком много денег он оставил для своего собственного института, и наивно радовался, когда он ушел. Но смена руководства ничего особенно не изменила.

Я пришел в ужас, когда меня пригласили посмотреть на один из финансируемых мною проектов: передвижную библиотеку, в которой работали «юные пионеры». Все было очень официально: дети в униформе, застывшие с напряженными лицами инструкторы, бессмысленные речи, эти нелепые «живые картины», которые по замыслу устроителей должны были демонстрировать, как работает библиотека. Но хуже всего было то, что секретарь фонда даже прослезилась от умиления и гордости.

До меня стали доходить некоторые высказывания недовольных людей, которые имели дело с фондом. Один китаец, получивший грант от фонда, сказал мне, что фондом управляют службы госбезопасности. Вскоре после того Чжао Цзыян был отстранен от власти, и я использовал это как предлог, чтобы приостановить деятельность фонда в Китае.

После событий на площади Тяньаньмэнь фонд использовался в качестве одного из главных обвинений против Чжао Цзыяна и Бао Дуна. Против Чжао, как мне известно, было три обвинения. Одно было в «буржуазном уклонизме», потому что он слишком потакал студентам, другое обвинение было в выдаче государственных секретов, так как он якобы сказал Горбачеву, что Дэн Сяопин все еще держит в своих руках большую власть, и. наконец, последнее обвинение – в государственной измене, потому что он позволил работать фонду. Государственная измена всегда влечет за собой смертную казнь. Когда я услышал об этом от Чен Идзи, которому удалось бежать[7], я написал Дэн Сяопину письмо, предлагая защитить свое имя, приехав в Китай и представив им любую информацию, которая им может понадобиться. Мое письмо было опубликовано в «Бюллетене партийных документов», у которого очень большой тираж, что свидетельствует о том, что обвинение было снято. Однако все это было весьма неприятно.

Теперь уже, оглядываясь назад, я понимаю, что сделал ошибку, открыв фонд в Китае. Китай не был готов к нему, потому что там не было независимой или инакомыслящей интеллигенции. Люди, на которых я строил фонд, были членами одной из партийных фракций. Они не могли быть совсем уж открыты и честны со мной, потому что их основным долгом был долг перед своей фракцией. Фонд не мог стать организацией гражданского общества, потому что гражданского общества фактически не существовало. Было бы гораздо лучше дать дотацию непосредственно институту Чен Идзи, который заслуживал поддержки.