Юлия Гниренко - Перформанс как явление современного отечественного искусства.

Перформанс как явление современного отечественного искусства.

Совместные усилия модернизма и авангарда ХХ века привели к тому, что объект искусства исчез, сначала как предмет репрезентации, а потом и как материальная составляющая искусства. Искусство сегодня разрабатывает поле субъективности, сферу человеческих отношений столь же тщательно, как реалистическая живопись XIX века — сферу объектов[1]. Художник теперь представал не как создатель форм, а как организатор коммуникаций, где важно не создание подобий, а позитивный жест, а затем и перфомативное действие. Так появляются новые формы, которые трудно подразделить на виды и жанры — эти понятия просто не срабатывают при оперировани с новыми категориями, к которым обратились художники, так появляются явления, и одно из них — перформанс.

Несмотря на "истероидную креативность"[2], которая читается в модернизме, уже в первых артефактах авангарда (футуризме и дадаизме) индивидуальное творчество отрицалось, произведение предлагалось читать не как запись о душе субъекта, а как текст, который обретает единство. Акцент был смещен с тематизации романтики производства искусства на апелляцию к цинизму его потребления — в разных формах, от покупки до чтения, от циркуляции в форме тиража до радикального уничтожения.

Первые такие опыты проводили и дадаисты, и футуристы, но их выступления были не просто спонтанны, но и, если можно так выразится, бесцельны, бессмысленны. Эти, наполненные эпотажными жестами действия преследовали одну цель — заявление о существовании альтернативы существующему искусству. Появившиеся в 60–х годах хеппенинги и энвайронменты — представляли собой уже осознанные игры со зрителем. Но основное составляющее этих действий были спонтанность и неожиданность. И, по мнению устроителей — художников, подобные особенности должны был заставить зрителя вовлечься в процесс производимой игры. В это время художник еще не задавался целью создавать правила игры для самого себя, что бы в процессе действия их же самому нарушать — а в последствии это оказалось характерным для первых перформансов — еще не осознал игру для себя и с собой. И хеппенинг и энвайронмент всего лишь игра с чем‑либо, пускай без правил. Но процесс уже шел, вернее, нарастал, как лавина, грозящая все же принести окончательную и бесповоротную "смерть искусства". Так создалось некое пограничное, по–предельное состояние, когда появляются новые возможности действия.

Но произошли еще некоторые изменения уже в сознании художника — когда эти самые действия продемонстрировали, что не только изобразительная или пластическая деятельность может предоставить "иную оптику восприятия реальности"[3]. Потребовалось настоятельное стремление не только к действию, как к иной возможности отношений со зрителем, но и нового осознания искусства, как сферы мышления, как потенциального инновационного процесса. Где художественная деятельность — не просто поиск новой формы, а скорее поиск новых механизмов работы с этой формой, причем уже сама форма перестала быть интересной для художника. Гораздо актуальней и нужнее в данной ситуации оказались те явления, в которых было возможно постоянное обновление, интерпретация, работа с новыми технологиями. И возможно, что было так же важно — созданию таких форм работы с художественным, где бы рыночный элемент не мог присутствовать — то есть такого искусства, которое не возможно было бы продать, подчинить масс культуре.

Появление перформанса оказалось "идеальным преступлением" — так как действиями, производимыми в ходе сотворения перформанса, художник расшатывает систему искусства, сам, изнутри. Идеальное преступление подразумевает отход от привычной системы искусства, обнажение ее через убиение или осмеяние. Это обнажение в свое время становится определенной конвенцией, которая так же в свое время подвергается разоблачению.

Со "смертью искусства"[4] меняется и положение художника, оно становится двояким: он вещает от имени каких‑то далеких горизонтов, которые в то же время постоянно отодвигает, так как эти горизонты и дали ни что иное, как очередная конвенция, не желая превращать свою маску в правило. Обнажение же горизонтов и конвенций, которое идет через жестокое преодоление норм становится жестом, жест становится движением. Движение же само по себе не фиксируется (дабы не стать конвенцией), но является бесконечным, а значит и отличительным знаком нового искусства, где важное место начинает занимать действие — некий перформантивный акт, так как изобразительность уже не в силах запечатлевать жесты.

На данный момент современное искусство представляет круг явлений, дискретных по языку, стремящемуся к чистому визуальному акцентированию, не приемлющему никакой метафизики в основе. Эти явления — "нечто такое, что воспринимается или интерпретируется как иное по отношению ко всему тому, что уже заложено в культурную память"[5]. Таким образом, современное искусство — не объединение новых течений (как утверждается во многих источниках), а постоянное креативное усилие, происходящее из‑за стремления освободится от традиционной понятийной оценочности, интеллектуальной нагружености, привычного музеефицирования искусства, преодоления зашорености массовой культурой. Оно претендует на решение ранее не подвластных ему проблем общения с пространством и профанной средой, прикидывается философией, игрой, литературой, политикой, стремится к комуникативности, в то же время, не желая иметь ничего общего с привычными категориями изобразительного искусства. Именно в этом и заключаются "странности" актуального искусства.

Сейчас, когда еще идет живой процесс формирования новых отношений, проблем и категорий в современном искусстве, с определенностью можно говорить только о том, что это искусство актуально по отношению к существующей действительности, как правило, радикально, что оно представляет иной пласт сознания художника, другое отношение к субъекту и объекту художественного пространства. Таким образом, обозначилось несколько проблемных областей, изучать которые интересно и необходимо для сложения полной картины развития художественного процесса.

Одна из таких проблем — появление инновационных явлений (таких, как перформанс, инсталляция, хеппенинг, художественная акция), которые очень трудно классифицировать как вид или жанр искусства. Уже начиная с первых радикальных направлений, таких как кубизм или авангард, классические видовые и жанровые деления перестали что либо значить, так как искусство уже апеллировало к собственной проблематике, к субъекту искусства, а не к объекту. Этот стык, который был ранее в искусстве не так сильно акцентирован, и порождает новые виды и жанры, исследованию одного из которых и посвящено данное исследование.

Стоит отметить, что перформанс не привлекал пристального внимания отечественных критиков и искусствоведов — обычно данное явление просто констатировали, как состоявшееся. До сих пор нет ни одной статьи, где бы довольно четко определялась суть явления — вид это или жанр искусства, основные составляющие, генезис. В западном искусствознании слово "перформанс" появилось в словарях уже в 70 — х годах, причем в таких крупных и популярных изданиях, как "HISTORI L"ART" (Hazan. 1994). В русских же глоссариях это определение появилось только после 1991 года. Но, определения, которое давались в книгах, никак не отражали особенности отечественного перформанса — в основном приводились определения из западных словарей, причем популяризированные.

Правда, в таких книгах, как "Модернизм. Анализ и критика основных направлений" (М. 1987), или "Антиискусство, теория и практика авангардиских движений" (Крючкова В. А; М.1 985) определение перформанса присутствовало, но только с чисто критической точки зрения. Перформанс определялся как "последняя стадия распада и умирания художественного процесса, когда художник уже не в силах творить изобразительные формы прибегает к прямому заимствованию, в данном случае из искусства театра"[6].

Наиболее интересно особенности отечественного перформанса раскрыты в статьях Е. Кикодзе (статьи в таких журналах, как "ХЖ"[7], статья "Грани портрета" в каталоге выставки "История в лицах", статья "Новый русский перформанс" в журнале "Комод" #8), А. Ерофеева (статья в каталоге выставки "Безумный Двойник", статьи, посвященные акциям А. Тер–Оганяна[8], Е Деготь ("Сердце автора" — статья в каталоге выставки "Динамические пары"), М. Райскин (ряд статей в виртуальном журнале современного Петербургского искусства "Максимка", к примеру, статья "Язык, бесформенное, искусство для слепых" ("Максимка #3"[9]). В этих статьях нет четкого определения, так как авторы не задавались целью дать подробный, всесторонний анализ одного явления — перформанса, их больше интересовало выявление особенностей развития отечественного современного искусства. К этому списку можно прибавить еще ряд статей из журнала "ХЖ". Пожалуй, сами художники–перфомансеры, в интервью, в описаниях своих проектов дают более точное определение, но им интереснее собственное творчество, нежели искусствоведческий анализ.